Стив, старый друг семьи Энди, который часто помогает им на ранчо, фанатеет от старых рок-музыкантов. Нам приходилось постоянно слушать их песни на ранчо, поэтому я их и знаю. Младший брат Энди Лукас так переслушал песню «I was made for loving you, baby», что теперь, заслышав первые ноты, ложится в позу эмбриона, рыдая от мучения и страданий. Как бы там ни было, нам пришлось терпеть это, пока в один прекрасный день все пластинки и компакт-диски не пропали без вести. И по сей день они все еще покоятся в ящике на чердаке Энди, где мы их надежно спрятали.

Когда осознаю всю катастрофу с макияжем, я радуюсь, что общежитие сейчас настолько пустое, будто дом с привидениями, потому что почти все, включая мою соседку, уехали, кто – путешествовать по миру, кто – домой. Еще один плюс заключается в том, что мне не нужно далеко идти до душа, где я уже собиралась исчезнуть. Но сначала мне нужно поставить телефон на зарядку и найти свои вещи.

– Носок… отдай мне мой носок! Носок, фу! Брось, – ворчит Энди, и я неподвижно замираю, на мгновение полностью сбитая с толку. Если бы это происходило на самом деле, мне было бы жаль, что я это пропустила. Носок играет с носком. Это гениально!

Я тихонько беру свой ключ и комплект для душа вместе с полотенцем и выхожу из комнаты.

Когда вскоре после этого я захожу в душевую, залезаю в кабину и включаю воду, у меня впервые за сегодняшний день возникает ощущение, что я могу нормально расслабиться.

По телу течет горячая вода, поднимаются клубы пара, и мне становится все равно, что осталось на лице от тональника. Я могу быть уверена, что здесь меня никто не увидит. И, когда я оденусь, что собираюсь сделать прямо тут, чтобы дать Энди поспать как можно дольше, можно будет прикрыть голову полотенцем, чтобы не было заметно винное пятно.

Я продолжаю стоять под душем так долго, пока не закончится горячая вода, и тогда начинаю дрожать от холода. Я хотела бы остаться здесь, в этом защищенном пространстве. Но это невозможно.

С тяжелым сердцем я закрываю кран, с писком протестующий, закутываюсь в полотенце и мажу кремом только что выбритые ноги. Потом все остальное тело. Через несколько минут я уже стою перед раковиной, полностью одетая, чищу зубы малиновой пастой. Я смотрю на себя в зеркало и не могу поверить, что другие не увидят, насколько мне плохо. Они не угадают ни черную дыру у меня в животе, ни камень, висящий на груди. Ни моей нечистой совести.

Это нормально, что я не хочу встречаться с Мэйсоном. При этом я вполне могу флиртовать с ним и испытывать к нему симпатию. Я могу все это сделать, даже если я не в состоянии дать ему то, что он хочет или чего он ждет. Это нормально, что я защищаюсь.

Или нет?

Я останавливаюсь, вытаскиваю щетку изо рта и оскаливаюсь в зеркало, прежде чем выплюнуть зубную пасту и прополоскать рот. Последний взгляд на свое отражение, и я возвращаюсь к Энди. Как и ожидалось, в коридоре никто не встречается на моем пути, и я проскальзываю обратно в свою комнату, никем не замеченная.

Когда я смотрю на свою лучшую подругу, которая все еще лежит, словно труп, до меня доносится тихое забавное пофыркивание. Теперь она расположилась по диагонали поперек моей большой кровати, лицом в потолок. С раскинутыми в стороны руками и раскиданными по подушкам спутанными волосами.

Я, хихикая, сажусь перед зеркалом. Теперь можно нанести крем и сделать новый макияж. Эта процедура дарит мне что-то вроде ощущения безопасности. Она поддерживает меня. Но каждый день мне приходится игнорировать мерзкий голос, который шепчет мне, что все это неправда. Что это не более чем заблуждение. Эта привычка не помогает мне, она меня только сковывает.

Я энергично встряхиваю головой, чтобы отогнать неприятные мысли, полотенце соскальзывает с моей головы. Не страшно, в любом случае я уже почти закончила. Затем я вытираю и расчесываю волосы, дальше они высохнут сами, фен я сейчас включать не буду. Пусть сегодня я похожу с естественными волнами вместо прямых волос. Бывают вещи и похуже.

В животе у меня громко урчит. Сначала надо позавтракать.

С чаем для Энди, кофе, налитым в мою любимую кружку, для меня, и множеством горячих вафель и свежих рогаликов, я возвращаюсь в общежитие. У меня уже слюнки текут от голода.

Судя по будильнику, сейчас без четверти десять, так что сегодня утром я действительно пыталась не торопиться. Восхитительный аромат кофе, как и мысль о еде в пакете, заставляют мой желудок радостно урчать. Я кладу все на стол в общей комнате, а затем иду наконец будить Энди. Но как? Я в нерешительности замираю перед кроватью, смотря на лучшую подругу. Каким бы способом я ее ни будила, вряд ли это можно назвать хорошей идеей. Поэтому совершенно не имеет значения, аккуратно ли я разбужу ее сейчас или вытолкну из постели так, что она упадет на пол – результат будет тот же.

Тем не менее я выбираю золотую середину. Я беру один из ее растрепанных локонов и щекочу им ее нос. Сначала медленно и осторожно, боясь переборщить, но, ей-богу, она непоколебима, как слон. Поэтому в какой-то момент я просто засовываю кончик длинной пряди ей в ноздрю. Я голодна. Я хочу есть.

В тот момент, когда Энди мощно чихает, я так пугаюсь, что чуть не падаю с кровати. Я вскрикиваю от неожиданности и сразу же после этого начинаю истерично смеяться.

– Что это было? – спрашивает Энди хриплым сонным голосом. – Ты засунула что-то мне в нос?

Она пытается сесть, однако продолжает держать глаза закрытыми, как это часто с ней бывает. Она морщится и несколько раз шевелит носом, прежде чем почесать его кончик.

– Это было неприятно. И даже отчасти отвратительно, – говорит она, и я утешительно поглаживаю ее по ноге. Сейчас она уже сидит, но ноги вытянуты под одеялом, а волосы все еще торчат во все стороны.

– Давай, пора завтракать.

– Который час?

– Время еды.

– У тебя всегда время еды, Джун.

Я весело наблюдаю за ней в ее режиме зомби и встаю с кровати. Зевая, она указывает в сторону стола.

– Можешь дать мне мои очки? Они где-то там лежат.

Я протягиваю их ей и со смехом качаю головой, потому что она надевает их, по-прежнему не открывая глаз.

– В этом случае очки тебе не помогут, ты ведь это понимаешь, да?

– Не будь такой занудой. Обычно их никто не любит. Ты слышишь? – Она зовет меня, но я уже на диване, вожусь с пакетом с едой. Через несколько секунд Энди присоединяется ко мне, открыв глаза достаточно широко, чтобы ни на что не натолкнуться.

– Вот твой чай.

– Боже. Спасибо. Ты супер. Я все верну.

– Я знаю. В пакете твои любимые вафли.

Но Энди пока еще радостно обнимает свой чайный стаканчик и счастливо улыбается.

– Во сколько ты приехала? – спрашиваю я ее между двумя глотками кофе.

– Понятия не имею. Может, в три или четыре. Я не смотрела на часы. Ты спала, и я изо всех сил старалась не побеспокоить тебя. Ты сказала, что плохо себя чувствуешь, а сон – это лучшее лекарство. По крайней мере, во многих случаях.

– Да, я внезапно заснула вчера. Извини.

– Проклятье, – она морщится и немного высовывает язык. – Горячо, – ворчливо поясняет она. – Но тебе не нужно извиняться. Я тоже сразу уснула. Не могу даже вспомнить, как мне удалось надеть пижаму. Не говоря уже о том, чтобы найти ее.

Энди сверлит меня укоризненным взглядом, и я кривлю лицо.

– Я еще не доросла до уборки.

– Или тебе просто не хотелось. – Энди храбро хватает вафлю и мычит от удовольствия после первого укуса.

– Думаю, что и то, и то понемногу, – вздыхаю я и наконец тоже принимаюсь за завтрак.

– Так что же с тобой было? Тебе уже лучше?

В этот момент я ужасно радуюсь, что она не увидела меня сегодня утром перед душем. Остается только надеяться, что я не выглядела так плачевно, когда она приехала ночью домой.

– Да, все будет хорошо. Вчера был просто довольно странный день.

О нет. Она отставляет чай в сторону и перестает жевать. Это означает, что мне теперь так просто не отделаться.

– Знаешь, это нормально – чего-то не рассказывать. Секреты – это не проблема, – спокойно говорит она. – Но ложь – уже совсем другое дело.

– Я не собиралась… я не лгала тебе.

– Значит, вчера был просто «странный день»?

– Нет.

– Значит, Джун, ты солгала.

Она не злится и не кричит. Не обижается. Энди не такая. Она понимающе, почти заботливо улыбается мне. Боже, я не достойна такой хорошей подруги.

– Я не хотела говорить об этом вчера и не знаю, смогу ли я сделать это сегодня.

– Тогда расскажи, когда будешь готова. Это не важно.

– Спасибо, – я прочищаю горло. – Не могла бы ты не разговаривать с Купером в ближайшее время? В смысле, обо мне.

– Это из-за Мэйсона, верно? На складе что-то между вами было? Вот почему на тебе была его рубашка? Извини, это само вырвалось у меня. Ты не хотела говорить об этом…

Она смотрит на меня, и я на мгновение задерживаю дыхание, прежде чем кивнуть. Мои губы плотно сжимаются, а взгляд опускается. И, прежде чем я успеваю сдержать себя или передумать, все выплескивается из меня наружу. Все мысли и заботы, которые мучают меня и преследуют. Я рассказываю и вижу, как черты лица моей подруги меняются с каждым произнесенным предложением. Как она внимательно слушает, анализируя мои слова.

– Я накосячила, Энди. Я сделала больно нашему другу, очень больно.

– Ох, Джун. Признаюсь, я не знаю, что сказать и как тебе помочь. Но… нет ничего плохого в том, что ты что-то испытываешь к Мэйсону.

Я чувствую, как у меня горят щеки, и сдерживаюсь, чтобы не нагрубить. Ужасно хочется закричать: «Ничего я к нему не испытываю!»

– Все, что я чувствую в отношении Мэйсона, это гнев и раздражение – но очень редко у меня случается короткое замыкание, и это превращается в нечто другое, но только в момент слабости.