Она вдруг усмехнулась.

– В твоей комнате или в моей?

Он засмеялся. Все так просто.

– В моей.

– Хорошо.

Когда она была в сандалиях без каблуков, их головы находились на одном уровне. Он взял её за руку и повел в свою комнату, располагавшуюся в конце длинного темного коридора. Спальни Тома и Харри были отделены друг от друга кухней и столовой. Когда они вошли в комнату, соленый запах моря уступил место нежному аромату последних летних цветов.

Они разделись при свете луны и бросились на кровать, словно дикие звери, спешащие растерзать друг друга. Быстро, быстро, медленно. Они торопились, наслаждаясь каждым мгновением и постоянно помня о том, что утром при ярком солнечном свете им придется объяснять свое смелое поведение. Самим себе. Друг другу. Харри. Они беззвучно молились о том, чтобы утро никогда не настало.

Первым проснулся Том.

Он потер щетину на своей щеке, взглянул на часы и лишь потом вспомнил об обнаженной женщине, которая лежала рядом с ним, свернувшись калачиком и уткнувшись лицом в подушку. Часы показывали десять минут девятого. Он спал меньше четырех часов, однако чувствовал себя божественно. Он нежно поцеловал Алексис в затылок, стараясь не потревожить её. Она застонала, что-то произнесла, обхватила рукой подушку, потом с пугающей внезапностью села в кровати.

– Господи! Который час? Где я? Я видела очень странные сны. Озера. Я каталась на коньках по замерзшему озеру. – Она тряхнула головой. – Нет. Мы катались. Я и Харри, когда были детьми. Мне снился Пилгрим-Лейк!

Потом к ней вернулись воспоминания о истекшей ночи, и она улыбнулась.

– О, Том, я так рада, что это ты. Я лишь жалею о моей растерянности и чувстве вины.

Он поцеловал её в губы.

– Доброе утро. Ты ещё не настолько проснулась, чтобы чувствовать себя виноватой. К тому же для этого нет оснований.

– Да?

Без косметики, со спутанными волосами, она казалась более беззащитной и похожей на ребенка, чем когда-либо. Том воспрянул духом, поняв, что вчерашнее впечатление не было его хмельной фантазией. Она действительно была вовсе не той Алексис, которую он знал в Лондоне. Утратив атрибуты роскоши, стоявшего за ней влиятельного мужа, маску строгой мачехи, она стала просто красивой, желанной, восхитительной женщиной.

Он захотел снова позаниматься с ней любовью и принять душ. Ему показалось забавным соединить два столь разных желания, удовлетворить их одновременно и таким образом справиться с дилеммой.

– Чему ты улыбаешься? – спросила она.

– Я представил нас занимающимися любовью в душе.

– Что тут смешного?

– Ты слишком высокая, – сказал он. – Вряд ли у нас получится.

– На самом деле я недостаточно высокая. Я всегда могу надеть туфли на шпильках. – Она казалась совершенно серьезной. – Тогда мы сумеем это сделать.

– Этим ты занимаешься с Харри?

Он был готов застрелить себя за то, что сказал это. Алексис нахмурилась, её голос изменился.

– Я уже давно ничем не занимаюсь с Харри. Я должна напомнить тебе об этом?

Он тотчас испытал искреннее чувство вины.

– Алексис, прости меня. Сам не знаю, почему я сморозил такую глупость. Я раскаиваюсь. Прости меня.

– Конечно.

– Нет, я хочу, чтобы ты действительно простила меня.

Она виновато улыбнулась.

– Хорошо. Ты растерян не меньше моего. Нам надо о многом поговорить.

– Знаю.

Все вращалось вокруг Харри.

– Послушай, Том, – она нервно потеребила свои волосы, – я приехала в Испанию, чтобы быть с Харри. В этом заключалась вся идея. Весь план. Он возник очень-очень давно, ещё до Сары, до Полетт. Поэтому я здесь. Что касается вчерашнего вечера, то я не понимаю, что произошло, почему Харри обошелся со мной так холодно, равнодушно. Но это должно иметь логическое объяснение.

Она посмотрела на Тома так, словно ждала, что он предоставит ей это объяснение. Чтобы уйти от такой необходимости, он спросил:

– Кто такая Полетт?

– О, это была первая жена Иэна. Мать Джинны. Не знаю, почему я упомянула её, наверно, дело в похмелье. Я неважно себя чувствую. Но вернемся к главному. К Харри. Наверно, я почувствовала себя уязвленной, когда он пренебрег мною вчера вечером. Уязвленной сильнее, чем мне тогда показалось.

– Ты хочешь сказать, что находишься в этой постели только потому, что Харри не пригласил тебя в свою?

Она покраснела от справедливости его упрека.

– Не представляй все так грубо. Это не так.

Ему хотелось тряхнуть её, ударить по лицу.

– Ведь правда, Алексис? В чем причина? Скажи мне, не стесняйся.

– Ты мне очень нравишься. Этой ночью ты был так нежен. Все было чудесно.

– Это звучит скучно.

– Пожалуйста, Том. – Она положила руку ему на плечо. – Не надо меня ненавидеть. Я лишь стараюсь говорить правду. Не хочу тебе лгать.

– Я бы предпочел услышать ложь.

– Не думаю.

Он отступил.

– Может быть, ты права.

– Я бы тоже предпочла, что ты не лгал, – сказала она. – Если тебе что-то известно о Харри, скажи мне.

У него снова сжалось сердце.

– Мне нечего сказать.

– Зато мне – есть.

– Да? – Он постарался придать голосу небрежное звучание. – И что же?

– В начале вчерашнего вечера я забралась в комнату Харри. Перед тем, как мы отправились обедать. Я увидела пустую бутылку «перно», два бокала, две смятые подушки. Что происходит, Том? У Харри есть подружка?

Том начал делать приседания на кровати.

– Тебе предстоит узнать многое об алкоголиках – вот все, что я могу сказать.

Она, похоже, искренне заинтересовалась.

– Например?

– У них бывают странные привычки, – сказал он в промежутке между вдохами. – Например, они порой пользуются одновременно двумя бокалами. Понимаешь, они забывают, где поставили первый, поэтому идут за вторым. Третьим. Восьмым. Иногда комната Харри выглядит так, словно накануне там кутили двадцать человек. Ты удовлетворена моим ответом?

– Отчасти.

Том замер, не закончив приседание.

– Неужели тебя всерьез занимает тайна двух бокалов? Не может быть, чтобы ты до сих пор думала об этом.

– Они оба были использованными, – неуверенно сказала она.

– У Харри нет подружки. Просто он – человек, который пьет из двух бокалов, спит на двух подушках и, вероятно, проснется сегодня с парой голов. И довольно об этом!

– Тебе ни к чему так сердиться.

Но он сердился. На себя. Сердился, испытывал растерянность, был не в ладах с самим собой. Хотел сказать Алексис, что Харри потерял к ней интерес и боялся её приезда. Что, если называть вещи своими именами, драгоценный братец разлюбил её. В другой ситуации Том не колебался бы и секунды, но тут была одна проблема.

Том боялся, что Харри отомстит ему, сказав Алексис об их гомосексуальной связи, продолжавшейся эти последние одинокие месяцы (такими они теперь казались Тому). Он не хотел, чтобы Алексис знала об этом. Он боялся, что она узнает правду, заранее испытывал стыд. Она сочтет его полным ничтожеством. И тогда он окончательно потеряет её.

Это непременно произойдет, если он не сумеет оправдать свое гомосексуальное поведение и доказать Алексис, что мотивы его действий были чисто корыстными. Что он осуществлял план, способный не только обелить его, но и сделать героем в её глазах. Тогда Харри может говорить ей что угодно, и это не будет иметь значения. Но что это за план? Он должен быть чертовски хорошим. Оригинальным. Блестящим.

– Том, в чем дело? – спросила Алексис. – У тебя такое странное лицо.

– Я думаю.

– О чем?

– О нас с тобой.

– Расскажи.

Он не мог. Куда бы ни сворачивали его мысли, все дороги вели к Харри. Том помнил обрывок их беседы, состоявшейся накануне приезда Алексис. Харри вкрадчиво произнес:

"Мы неплохо проводим время вдвоем, верно?"

Это время было ужасным, понял сейчас Том. Во всяком случае, с его точки зрения. Но, очевидно, Харри так не считал, он хотел продолжать их отношения. Он сам сказал это. Однако признался, что не хочет бросать Алексис. Он словно ощущал себя связанным с нею старой клятвой о том, что они станут летними людьми. Старой детской мечтой. Иначе почему бы Харри утверждал, что Алексис по-прежнему любит его, что он имеет преимущество во времени перед Томом в отношении её чувств?

Почти сорок три года, торжествующе сказал тогда Харри.

Том растерянно покачал головой.

Харри хотел иметь преимущество перед Томом в отношении Алексис. И одновременно преимущество перед Алексис в отношении Тома! Черт возьми, чего он добивается? Это казалось абсурдом. Чем-то нелепым. Тому пришла в голову ужасная мысль.

Харри хотел их обоих.

– Что случилось? – спросила Алексис. – Ты побелел.

– Мне страшно.

Но паника быстро прошла, он почувствовал, что кровь возвращается к его лицу, услышал биение сердца, ощутил искривившую губы улыбку.

– Почему? – спросила Алексис.

Том хотел ответить, но мысли крутились в его голове так быстро, что он не мог говорить связно. Он попытался сначала навести в них порядок. Он скажет Алексис о деньгах, деньгах Харри, и о том, как позволил Харри использовать его физически, потому что разработал план (да, это то, что требуется!). Для осуществления этого плана они оба должны некоторое время потакать причудливым сексуальным желаниям Харри. Потом – Том мысленно усмехнулся – потом никакого Харри не будет.

– Я боюсь, что нам, возможно, придется позволить Харри добиться

Не успев объяснить, что он имеет в виду, Том услышал, как в дверь тихо постучали. Дверь открылась, и в комнату вошел сам Харри. Когда он увидел интимную сценку, его лицо медленно расплылось в улыбке.

– Добиться? – Харри потер покрасневшие глаза. – Пока что я добился только того, что проснулся с жесточайшим похмельем. Если это можно назвать достижением. О чем вы говорите?