После этого он крепко поцеловал меня, и у меня стало спокойно на душе. Наконец-то я снова там, где должна быть. Тень не сводил с нас ласкового взгляда, пока я пеленала и кормила Хичу, и мне было так хорошо, что я готова была продлить эти минуты вечно.

Когда вечером мы остановились на ночлег на берегу небольшой речушки, Тень рассказал мне обо всем, что случилось с ним за время нашей разлуки. Он не скрыл от меня ни предательства Джошуа, ни жестокости Клайда Стюарта и Барни Макколла, ни унижения, которое он пережил, путешествуя с цирком Хансена. Мне было его очень жалко. Я не могла даже представить, как он, с его гордостью, страдал, выходя каждый день к публике, которая пришла потешить себя за его счет. Сносить такое унижение не под силу даже очень стойкому человеку! И я расплакалась, когда увидела отвратительные шрамы на его спине, а потом тихо помолилась за ту белую женщину, которая не бросила его на дороге, а принесла в дом и выходила. Я не ревновала к ней моего мужа, потому что, не будь ее, Тень, наверное, умер бы и я никогда больше не увидела своего любимого. Я лежала тихо в его объятиях и рядом с нами спокойно посапывал наш сын, когда я спросила Тень, Куда он хочет ехать.

– Не знаю, – ответил он. – Здесь больше не осталось места для свободного индейца.

– Мы могли бы вернуться в Медвежью долину, – предложила я.

Неожиданно я почувствовала, что не могу жить без родных мест. Как мне вдруг захотелось вновь повидать нашу реку и поплавать в ней! А еще проехать на Солнышке по тропинкам, по которым я ездила на лошади и ходила еще маленькой девочкой. Самым большим счастьем было бы для меня повидать еще раз Кроличью Голову – тот самый камень, возле которого мы с Тенью встретились.

– Мы могли бы заново отстроить дом, – с горячностью продолжала я. – Для нашего сына лучше ничего не придумаешь.

– Если хочешь, мы можем попытаться, – без всякого желания согласился Тень.

Домой. Это слово музыкой звучало у меня в ушах. Конечно, я понимала, что в первое время меня обступят горькие воспоминания, но потом они поблекнут, и мы заживем счастливо, радуясь тому, как растут наши дети.

Меня так разволновали мои мечтания, что я села на одеяле, подтянув колени, к подбородку. Мысленно я уже видела мой маленький домик с двумя спальнями и себя, пекущую хлеб на кухне. Я даже представила себе Тень за плугом а рассмеялась. Легче леопарда заставить служить себе, чем сделать из воина пахаря, и от этой мысли стала смеяться еще громче, потому что заодно вспомнила, как один раз пыталась представить Тень в костюме и в галстуке, шагающим по залитой светом центральной улице Нью-Йорка.

– Что это тебя так насмешило? – спросил обиженно Тень.

– Да нет, ничего, – сказала я, вытирая слезы. – Не надо никакой Медвежьей долины. Ничего из этого не выйдет. Послушай, Тень, а не поехать ли нам в Мехико? До меня дошли слухи, что Джеронимо вышел на тропу войны.

– Нет. Тебе с малышом будет там очень тяжело, – глухо проговорил он, но я заметила, как сверкнули у него глаза.

– Все лучше, чем резервация, – стояла я на своем. – А здесь нам больше ничего не остается.

Тень что-то сердито проворчал, и, не разобрав слов, я все же поняла, что он думает о резервации.

– Тогда Мехико, – промурлыкала я. – Может быть, Бегущий Теленок тоже там.

– Может быть.

– Мне бы хотелось с ним повидаться.

– Тогда в Мехико, – согласился наконец Тень.

Я знала, что мне предстоит в недалеком будущем. Опять бесконечная гонка. Переезд с места на место. Ни минуты покоя. Тень прав. Такая жизнь не для матери с маленьким ребенком. Но это лучше, чем резервация и ежедневная борьба с жадными индейцами за еду и одежду.

Всю ночь мы предавались любви, заново познавая друг друга. Какое счастье я испытывала, оказавшись опять в объятиях Тени! С каким наслаждением слушала, как он шепчет мое имя! Он прижимался губами к моим губам, и его руки ласкали мое податливое тело, а я забывала обо всем на свете, кроме того, что надо мной склоняется мужчина, которого я люблю. С какой жадностью я всматривалась в него, крепко прижимала его к себе, вдыхая запах его кожи, лаская его сильные руки.

Я вспомнила прошлое, и мне казалось, что он всегда был со мной. Друг, возлюбленный, муж, крепкая стена, за которой всегда можно укрыться.

Он был частью моей жизни, частью моего прошлого и моего будущего.

Страсть разгоралась в нас все сильнее, и скоро стала жарче полуденного солнца. Мы любили друг друга и соединялись в любви, одолевая все разделявшие нас границы. Никогда еще наша любовь не казалась мне такой прекрасной, как в ту ночь, когда звездное небо укрывало нас, и я готова была принять все, что только судьба ни уготовила для меня, потому что рядом со мной был мой любимый.

ГЛАВА 25

Конец 1878-весна 1879 года

Утром мы собрали наши пожитки и отправились в Мексику. Опять мы ехали рядом, как прежде, то и дело касаясь друг друга коленями. Тень время от времени гладил мне руку, словно никак не мог поверить в то, что я рядом. Честно говоря, со мной было то же самое. Мы так долго прожили в разлуке, что мне казалось, вот открою глаза, а его нет.

Несмотря на обуревавшую нас радость от встречи, ехали мы осторожно, внимательно следя, как бы не налететь на один из патрулей из того форта, в котором служил Джошуа, или какого-нибудь другого. Я знала, что, если Тень поймают, его повесят без разговоров, и это омрачало мою радость, потому что потерять его во второй раз было бы мне не по силам.

Солнце жгло вовсю. Земля стала сухой и неприветливой, когда мы оказались в пустыне. На многие мили вокруг были только солнце, небо да кактусы. Вода стала редкостью, и мы берегли ее как зеницу ока. Тем не менее без воды мы не оставались, потому что Тень знал здесь каждый колодец и даже каждую лужицу.

Хича оказался отличным путешественником. Он почти все время спал, укачиваемый равномерной поступью Солнышка. Тени нравилось смотреть, как я кормлю сына, а я знала, что он любит нас, потому что читала это в его глазах.

Чем дальше мы продвигались на юг, тем сильнее было у меня ощущение, что нас осталось всего двое на земле, потому что мы не видели ни одного человека – ни белого, ни индейца. Собственно, единственное живое существо, встретившееся нам на пути, был дикий кабан. Когда я сказала, что была бы не прочь поесть свинины, Тень направил своего коня вдогонку за кабаном – и охота началась. Я со смехом наблюдала, как испуганное животное мечется из стороны в сторону, пытаясь удрать от человека, но как ни петляло, как ни бежало во весь дух, от коня ему было не уйти.

Тень издал боевой клич и взял в руки лук. Мне было приятно, что он наконец-то получил возможность повеселить себя, ведь, если честно, то не так уж часто он был счастлив и беззаботен. Вечно его отягощала ответственность за свой народ и за меня тоже. Потом у него был свой отряд, о котором тоже надо было заботиться. А теперь еще появился малыш.

Наконец и конь и кабан подустали, и Тень выпустил стрелу. Второй ему не понадобилось. Победно улыбаясь, он остановил коня и легко спрыгнул на землю рядом со мной.

– Я свое дело сделал, – сказал он, подавая мне нож. – Теперь твоя очередь поработать.

– Да, мой господин и повелитель, – с шутливой покорностью проговорила я. – Как скажешь, мой повелитель.

– Не шути, женщина, – произнес он с важностью. – Не то мне придется показать тебе, каким я могу быть господином.

– О, прошу прощения, господин, – сказала я, крепко прижимаясь к нему. – Я все сделаю, чтобы заслужить твою милость.

– Все? – спросил Тень.

– Все. Но только разреши мне не свежевать эту тушу. Сделай это за меня, пожалуйста.

Тень рассмеялся и, забрав у меня нож, занялся кабаном, пока я меняла пеленки Хиче и кормила его. Вскоре вкусно запахло жареной свининой. А еще через некоторое время я резала мясо, глотая слюнки в предвкушении великолепного обеда.


День за днем мы продолжали наш путь на юг. Постепенно мой первоначальный энтузиазм сменялся тревогой.

Имя Джеронимо внушало ужас любому белому, будь то мужчина или женщина. Он родился в 1829 году в племени апачей, и мать назвала его Гойант-лэй, что значит Тот, Который Зевает. Став воином, он женился и жил в мире двенадцать лет, пока мексиканские солдаты не вырезали его семью. Тогда он стал мстителем. Мексиканцы назвали его Джеронимо. В 1860 году он снова женился на женщине из другого племени и жил на ее земле по обычаю апачей. Когда Кочайс решил идти мирным путем, Джеронимо уехал и стал наводить ужас на дорогах Мексики и Аризоны.

Не исключено, что с нашей стороны было глупостью ехать в военный лагерь в самом сердце Мексики. Вполне вероятно, что он никогда не слышал о воине по имени Два Летящих Ястреба. Шайены и апачи никогда не были союзниками, так что у нас была реальная возможность оказаться убитыми первыми же встреченными нами индейцами.

Я покрепче прижала к себе Хичу. Во что же я нас втравила?


Начинался довольно прохладный вечер, когда мы переехали Рио Гранде и оказались в Мексике. Мне стало страшно, и я заметила, что Тень тоже не в своей тарелке. Он внимательно прислушивался и присматривался ко всему, что нас окружало, чтобы не попасть неожиданно в беду.

В тот вечер мы не разжигали костер. Ночью я все-таки неплохо выспалась, но Тень даже не ложился.

Мы были в трех днях пути от границы, когда Джеронимо нашел нас. Как из-под земли выросли двадцать воинов-апачей, вооруженных и в боевой раскраске. Я искала на их лицах хотя бы намек на доброжелательность и не находила. Увы, среди них не было наших знакомых.

Джеронимо был крепким воином с типичным для индейца лицом: большой рот, высокий лоб и настороженный взгляд черных глаз.

– Что ты здесь делаешь, шайен? – спросил он, и я обратила внимание на его красивый голос.

– Я пришел сражаться вместе с Джеронимо и его воинами.

Джеронимо недоверчиво посмотрел на него: