Шли недели, и он становился все более нетерпелив. Пять раз за пять дней он пробовал сбежать. И пять раз у него ничего не вышло. На шестой день, когда какой-то дурак провел желтой краской по его лицу, ярость обожгла его огнем. С боевым кличем шайенов на устах он оттолкнул остолбеневшего парня и бросился на Стюарта. Едва он железной хваткой вцепился высокому блондину в глотку, как в шатре начался настоящий ад. Руди с невероятной для него быстротой выскочил из-за кулис на сцену и заставил Двух Летящих Ястребов разжать пальцы, пока Барни Макколл успокаивал разволновавшуюся публику.

С тех пор индейцу связывали руки за спиной перед первым представлением и развязывали только после последнего. И все-таки он не сдавался, причиняя Стюарту и его дружкам множество неприятностей. Короче говоря, борьба шла не на жизнь, а на смерть. Или он получит свободу и предоставит белым найти себе другой способ зарабатывать деньги, или умрет. Захваченный мечтой о свободе, он знал, что добьется своего, как бы его ни сторожили. А если не добьется, то все равно покончит со своим недостойным существованием невольника.


В то лето Хансен со своим шоу совершал турне по Пенсильвании и Виргинии. В каждом городе они раскидывали свои шатры и народ съезжался к ним издалека посмотреть.

Больше всего людей привлекал Клайд Стюарт и его индеец. На Востоке, естественно, тоже были индейцы, но их уже давно покорили и выселили из родных мест в резервации, где они вымирали, забытые своими мучителями.

На сцене же перед ними представал настоящий живой шайен, воин, который принимал участие в победе над Кастером. Сколько волнений можно было пережить, глядя на человека, стоявшего всего в нескольких футах! Живая история!

А для Двух Летящих Ястребов это был нескончаемый кошмар. Иногда ему казалось, что белые со всего мира таращат на него любопытные глаза, в которых можно прочитать все, кроме уважения человека к человеку. Приходили посмотреть на него люди, говорившие со смешными ошибками. Приходили желтые и черные. Он видел женщин, одетых по-простецки, и видел разряженных модниц в шелковых платьях и шляпах с перьями. Кто бы они ни были и какие бы они ни были, они не видели в нем равного себе разумного существа.


В августе Хансен сделал перерыв на три недели. Они как раз были в Филадельфии, и Стюарт не мог решить, что ему делать с Двумя Летящими Ястребами. Они были не в стоянии как следует сторожить его в отеле, да и нянчиться с ним в свободное время Стюарту тоже было не по душе. В конце концов, на свете существовали салуны и проститутки, зазывавшие его на каждом углу, и Стюарт твердо решил не упустить своего.

Он шел по улице, изо всех сил ища выхода из сложившейся ситуации, и вдруг увидел тюрьму. Она была совсем маленькой, с задней стеной из камня, а с правого и левого боков из металлических решеток. Двери тоже были железные, надежные.

Местный страж закона мгновенно вошел в положение Стюарта и согласился взять в тюрьму индейца. Стюарт довольно улыбнулся. Еще неразрешимая несколько минут назад проблема перестала существовать вовсе.

Два Летящих Ястреба вздрогнул всем телом, когда за ним захлопнулась дверь. В камере не было ничего похожего на мебель. Цементный пол. Железный потолок. И всего три шага от одной стены до другой.

Это были самые длинные три недели в его жизни. В камере он не имел никакой возможности уединиться даже на мгновение. Люди приходили посмотреть на него и днем и ночью. Иногда он просыпался рано утром, а на него уже со смешками глазели мальчишки.

По вечерам собирались в основном подвыпившие мужчины, которые с видом превосходства издевались над ним, рассказывая, что бы они с ним сделали, если бы он попался им в руки.

Иногда мимо проходили женщины. Они останавливались в отдалении и разговаривали между собой, словно он был зверем и не понимал их слов.

Его очень удивляло, как по всей видимости воспитанные дамы рассуждали о его мужских достоинствах.

Стюарт принес ему ведро для естественных отправлений и одеяло, чтобы он не мерз по ночам. Руди три раза в день приходил с едой, на которую Клайд не жалел денег, потому что понимал: никто не будет платить за истощенного индейца, которого никак не представишь на поле боя.

Каким унижением было есть, спать и мочиться на виду у белых мужчин и женщин. Они смотрели на него во все глаза, даже не думая отворачиваться. Первые две недели их было постоянно никак не меньше двух-трех дюжин, тыкавших в него пальцами и смеявшихся бог весть чему. Они пытались заставить и его рассмеяться или рассердиться, но уж этого он им не позволял. Воспитанное с младенчества умение держать себя в руках никогда еще не подводило. Не подвело и на сей раз.

Прошло, примерно, две с половиной недели, как его заперли в крошечной камере. И тут случилось…

Наступило воскресенье, и народ собрался вокруг клетки с живым индейцем. Многие надели свои лучшие платья и, вероятно, только что побывали в церкви. Но среди них нашелся один в рабочих штанах, от которого за милю несло виски. И вот он-то принялся разглагольствовать, как много он убил индейцев, когда был помоложе. Он хвастался, что стреляет лучше любого и готов доказать это на деле. Неожиданно он переключился с убитых им индейцев на скво, с которыми переспал.

– Женщины апачей, – вещал он, – очень толстые и уродливые. Команчей – тоже. А вот у Шайенов бабенки что надо. Красивые, говорю я вам. Очень красивые. Но дерутся как собаки. – Он показал на шрам не левой щеке. – Одна такая подарила мне его. Пришла ко мне, видите ли, с ножом. Да-да. Но, черт бы меня побрал, я ее приручил, и она стала ласковой как кошечка. Стоит их приручить, и тогда только узнаешь, какие они под своими бизоньими шкурами. А, индеец? – Он захохотал и замахал руками перед клеткой. – Может, это была твоя сестричка?

Все рассмеялись, правда, не без смущения. Белый подошел совсем близко к железным прутьям.

– Ты о чем думаешь, краснокожий? Думаешь, твоя сестричка хотела пришить старину Пита?

– Думаю, ты – дерьмо, – ответил Два Летящих Ястреба.

После этого он отошел в угол, схватил поганое ведро и выплеснул содержимое прямо в лицо продолжавшему смеяться белому.

Смех тотчас стих, и толпа подалась назад, подальше от мерзко пахнувших нечистот. Наступила мертвая тишина. Облитый белый вытащил из-за пояса пистолет.

– Грязный индеец! – прошипел он. – Убить тебя мало!

Он уже целился, когда на него налетел Барни Макколл.

– Какого черта тут происходит? – завопил он, выбивая пистолет из рук бахвала.

– Твой индеец облил меня своим говном!

– А… – Барни с отвращением принюхался. – Ясно. Насколько я понимаю, ты это заслужил.

– Ну, ты…

– Ладно, – оборвал его Барни. – Пошли к парикмахеру. Помоешься. Потом я поставлю тебе бутылку. Что скажешь?

Пит было замотал головой, однако при слове «бутылка» его негодование несколько поутихло. Он даже изобразил подобие улыбки на лице.

– Идет. Я согласен. Только купишь мне новые штаны и рубашку. Эти же я не могу носить теперь.

– Получишь. – Барни пожал ему руку, и они отправились куда-то, беседуя на ходу, как старые приятели.

Толпа рассеялась. Два Летящих Ястреба наконец-то остался один. Вздохнув, он уселся на пол и стал смотреть на чистое синее небо. Нельзя сказать, чтобы он не подумал, какое наказание его ждет за его проступок, но это было неважно. Белый дурак получил по заслугам. Он всех их ненавидел.

Однако никакого наказания не последовало, и еще через четыре дня Филадельфия осталась позади.


Они были в маленьком городишке в Западной Виргинии, когда Барни заявил, что представление требует некоторой доработки.

– Что-нибудь этакое, – размышлял он вслух. – Небольшой штришок, и мы поднимем цены на билеты.

Как всегда, при упоминании денег голубые глаза Стюарта загорелись огнем, и, тщательно все обдумав, он решил, что Два Летящих Ястреба не должен столбом стоять на сцене. Почему бы ему не исполнить танец дождя? Или, еще лучше, боевой танец шайенов?

– А почему не оба? – добавил от себя Барни. – Пусть еще споет парочку песен позабористее.

Клайд кивнул.

– Неплохая мысль, – проговорил он и потер подбородок. – В самом деле, мысль неплохая. На танцующего и поющего индейца они полетят как мухи на мед.

Однако Два Летящих Ястреба был непреклонен.

– Что это ты себе позволяешь? – возмутился Стюарт. – Я тебя не прошу. Я тебе приказываю!

– Не приказывай. Все равно этого я делать не буду.

– Какого черта? – разъярился Стюарт.

Два Летящих Ястреба оставался непоколебим. Для индейцев танец дождя и боевой танец были священными, и о них нельзя было даже упоминать, не то что показывать публике. Но этого не объяснишь белым, тем более Стюарту, для которого нет ничего святого. И вообще, с какой стати он должен что-то объяснять ему? Пусть бесится сколько хочет, а Два Летящих Ястреба не намерен исполнять обрядовые танцы и песни своего народа для развлечения белых. Если Стюарт хочет его убить, пусть убивает. Лучше умереть, чем бесчестить свой народ.

– Я тебя спросил, – орал Стюарт. – Отвечай! Два Летящих Ястреба пожал плечами.

– Мне надоело корчить из себя дурака, – бесстрастно произнес он. – Если тебе нужен боевой танец шайенов, исполняй его сам.

От его спокойного тона Стюарт разозлился еще больше. Глаза у него сверкнули, как осколки синего стекла, и он зарычал:

– Руди! Барни! Держите его!

Тень подумал, что пришел его конец. Макколл и швед схватили его, а Стюарт принялся засучивать рукава. Потом он встал перед Двумя Летящими Ястребами в боксерскую позу.

– Не будешь плясать, индеец? – ласково спросил он.

Тень упрямо покачал головой, и ярость в глазах Стюарта заполыхала огнем. Крикнув что-то, он нанес шайену серию коротких ударов под ложечку.

– А теперь, индеец? Ты не переменил свое решение?

– Нет.

Стюарт, уже не помня себя, бил его в живот и даже в шею. Последний удар пришелся по лицу Двух Летящих Ястребов, и у него из носа потекла кровь.