Мальчик лет тринадцати привел трех лошадей, и я, открыв рот от изумления, смотрела, как Лось Мечтатель легко вскочил на большого боевого коня.

Из деревни мы выехали одни, Черный Филин первым, за ним – Лось Мечтатель, последней ехала я. Черный Филин сразу же пустил своего коня в галоп, который индейские лошади не выдерживают, если предстоит долгий путь. Мы же отдохнули только один раз на обратной дороге, и то всего несколько минут.

До дома мы добрались, когда солнце уже уходило за горизонт, и я соскочила со своей лошадки и бросилась в дом еще прежде, чем усталая гнедая успела остановиться. Я подбежала к кровати Тени и вся похолодела, увидев, что он бледный и почти не дышит.

– Он без сознания, – тихо сказала мама и обняла меня. – Я боялась, что вы приедете слишком поздно.

– Нет! – крикнула я. – Нет! Нет! – И спрятала голову у нее на груди, как ребенок.

Вежливое покашливание возле двери отвлекло внимание мамы от меня, и она поздоровалась с Черным Филином и Лосем Мечтателем. Отец Тени говорил по-английски, поэтому, опустившись на колени возле кровати Тени, я слышала все, что мама говорила ему о раненой ноге.

Сердце у меня разрывалось от боли, когда я взяла Тень за руку. Она была сухой и горячей.

– Тень, пожалуйста, не умирай, – шептала я. – Пожалуйста, не оставляй меня одну.

– Анна? – словно издалека донесся до меня его слабый голос.

– Да-да, это я. Я привела к тебе твоего отца и Лося Мечтателя. Не теряй сознание, милый. Пожалуйста, не теряй сознание.

Все еще сжимая его руку в своей, я встала, когда Лось Мечтатель подошел к кровати. Старый шаман осторожно отвернул простыню и стал разбинтовывать ногу. Качая головой, он понюхал рану и что-то пробормотал, чего я не поняла. Расправив плечи, он произнес на плохом английском:

– Женщины должны уйти.

– Нет… Анна, – прохрипел Тень.

Лось Мечтатель и Черный Филин обменялись недовольными взглядами, и шаман пожал плечами.

– Пусть уйдет скво, – приказал он.

Мать направилась к лестнице.

Лось Мечтатель привез с собой кожаный баул и долго копался в нем, пока не вытащил длинный и тонкий мексиканский нож и множество квадратиков из кожи и листьев.

Пока он раскладывал свои принадлежности, Черный Филин ласково говорил с Тенью, просил его быть храбрым, рассказывал, как любит его и желает его выздоровления. Я была от души тронута, когда он погладил Тень по щеке, совсем как Тень гладил меня несколько дней назад. В конце концов Лось Мечтатель был готов начать, и лицо Черного Филина мгновенно словно окаменело. Он крепко ухватился за больную ногу сына. Тень не разрешил моему папе его держать, зато своему отцу подчинился, не сказав ни единого слова. Быстрым движением Лось Мечтатель вонзил нож в ногу Тени повыше колена, и Тень разве что только крепче сжал мою руку, да побелел как смерть, когда из раны хлынул зеленовато-желтый гной, перемешанный с густой темной кровью. Что-то тихо напевая, Лось Мечтатель аккуратно, но твердо нажал на воспалившееся место, чтобы выкачать побольше яда. Тень терпел манипуляции шамана, крепко сцепив зубы. Мне оставалось лишь удивляться, как он может терпеть такую пытку без единого звука. Только его рука, то крепче, то слабее сжимавшая мою, да пот, выступивший у него на лице, говорили о том, каково ему приходится.

Примерно секунд тридцать Лось Мечтатель откачивал гной, потом, по-видимому, довольный своей работой, посыпал чистейшим белым порошком всю ногу Тени от бедра до щиколотки, не переставая что-то напевать. Поверх белого порошка он насыпал желтый, продолжая петь и равномерно покачивать рогом бизона. В конце концов он завернул ногу Тени в мягкие коричневые листья, а сверху укрыл шкурой бизона.

– Надо много тепла, – требовательно заявил Лось Мечтатель, и я принесла из магазина стопку шерстяных одеял.

Шаман кивнул головой и положил все одеяла на Тень.

– Пусть пропотеет, – сказал Лось Мечтатель. – Его тело должно очиститься. К утру он или умрет, или выздоровеет.

Успокоив нас таким образом, он собрал все свои травы, сложил их в мешок и уселся на полу возле кровати Тени. Наверное, минуту он сидел, не поднимая головы, а потом вновь затянул странную мелодию, от которой у меня мурашки побежали по спине. Вновь и вновь он повторял одни и те же слова, и, хотя я не совсем понимала их смысл, мне было ясно, что он молится Майиуну, Великому Духу шайенов, чтобы он помог спасти жизнь Тени. Минут через пять он достал из своего мешка красную каменную чашу, смешал в ней какие-то священные травы и с почтением посыпал ими на четыре стороны. Вскоре комната наполнилась запахом ягод и шалфея.

Я обернулась было спросить Черного Филина, что было в чаше, но он исчез. Я выглянула наружу. Черный Филин стоял во дворе, воздев руки к небу. Он тоже просил богов шайенов даровать его сыну жизнь.

Тень ерзал и крутился всю ночь. Он что-то бормотал, даже как будто снова бился в прошедших сражениях. Время от времени он называл мое имя, и я сразу же пожимала его руку и шептала ему о своей любви. Иногда ему становилось холодно, и он весь дрожал. А иногда ему было так жарко, что пот лил с него ручьями и я не успевала его вытирать. Около полуночи Лось Мечтатель дал ему что-то попить, и Тень крепко заснул. Наверное, я тоже заснула, потому что дальше помню уже утро и себя в своей постели.

В доме было тихо, как в могиле. Боясь худшего, я побежала вниз. И чуть не лишилась чувств от радости, потому что Тень сидел в постели и пил кофе. Я решила, что произошло чудо, не меньше. Желая выразить свою благодарность, я огляделась в поисках Лося Мечтателя.

– Они уехали, – сказал Тень. – Мой отец хотел забрать меня домой, но твоя мама отговорила его.

– Я рада.

– Анна.

Он так произнес мое имя, что я вся затрепетала от восторга и с готовностью бросилась в его объятия. Больше всего на свете мне было нужно, чтобы он поцеловал меня и погладил по щеке. Забыв о всяком стыде, я хотела остаться с ним вдвоем в пустом доме, чтобы он мог опять любить меня. Судя по выражению лица Тени, его мысли не отличались от моих, и мне стало вдвойне приятно.

– Я тебя люблю, – сказала я, смеясь и плача одновременно. – Я тебя очень сильно люблю!

– Докажи.

– Как только ты поправишься, – пообещала я.

– Тогда поцелуй меня… чтобы я быстрее поправился.

С радостью я прижала губы к его губам, наслаждаясь их прикосновением. Послышались шаги, и я высвободилась из объятий Тени как раз в ту минуту, когда в комнату вошла мама.

– Вы оба совсем неплохо сегодня выглядите, – заметила она с улыбкой.

– А где папа? – спросила я, неожиданно вспомнив, что не видела его ни утром, ни накануне вечером.

– Твой папа уехал вчера взглянуть на то, что осталось от жилища Бердинов, – ответила мама, и я не могла не обратить внимания на нотку беспокойства в ее голосе. – Он сказал, что, возможно, переночует у Уолкеров. Или у Тейборов. Будем надеяться, так оно и есть.

– Ну конечно, – бодро подтвердила я.

Тейборы и Уолкеры жили по соседству с Бердинами, и похоже было, что папа решил навестить их и удостовериться, что все в порядке. Зная папу, я не сомневалась в его намерении оповестить всех наших соседей о начале военных действий индейцев. Вскоре мама ушла на кухню приготовить завтрак, а я отправилась кормить скотину. Нелли тихонько заржала, когда я дала ей сена, и я несколько минут постояла с ней рядом, почесывая ей уши, прежде чем вернуться обратно в дом.

Мама была на редкость молчалива за завтраком. К тому же нам обеим кусок не лез в горло. В конце концов я предложила ей пойти отдохнуть, пока я буду мыть посуду, но она отослала меня вниз к Тени, сказав, что хочет немного побыть одна, и я поняла, что она собирается молиться за папу.

Тень спал, когда я пришла к нему и села в кресло возле его кровати. Я внимательно посмотрела ему в лицо. До чего же он был красив! И как же сильно я любила его!

Мама присоединилась ко мне примерно через час. В доме было тихо и беспокойно без папы, но мы не разговаривали, боясь, как бы не оправдались наши худшие подозрения. Мама заняла место возле окна и с отсутствующим видом стала зашивать одну из папиных рубашек, а я; глядя на нее, вспомнила Флоренс Сандерс и, вздрогнув, торопливо зашептала молитву.

Не зная, чем заняться, я прибрала в магазине и разобрала на полках. Во второй половине дня явилось несколько покупателей. Мне было странно заниматься ими, когда Тень лежал при смерти, а папа исчез неведомо куда. Всех, кто бы ни приходил, я спрашивала о папе, и мне становилось легче, потому что все до единого видели его утром.

Я продавала оружие, понимая, что жители долины всерьез восприняли предупреждение папы о том, что индейцы встали на тропу войны. Кое-кто из мужчин неласково отзывался о Тени, лежавшем тут же. Были и такие, которые заявляли, что не придут больше, пока «краснокожий убийца» не покинет наш дом.

Элиас Уолт, один из недавних переселенцев, предложил устроить небольшое «представление с подвешиванием краснозадых дикарей, чтобы показать им, что белые умеют расправляться с убийцами». Когда Элиас Уолт ушел, я дала Тени один из папиных пистолей на случай, если мистер Уолт решит претворить свои слова в жизнь.

Ида Грин как бы невзначай спросила маму, не тяжело ли ей терпеть в доме грязного индейца.

– Неужели вы забыли, что эти дикари спалили дом Генри и убили бедняжку Джона Сандерса? – спросила миссис Грин. – Я уже не говорю о похищенной малютке. Правда, Мэри, ваше христианское милосердие заводит вас слишком далеко.

– Это мой дом, – спокойно ответила мама. – И в Библии ничего не сказано о милосердии только для белых. – Мама прямо посмотрела ей в глаза. – Тень не лежал бы сейчас тут, если бы некоторые наши мужчины обладали каплей христианской терпимости.

– Ну, знаете, – сердито прошипела миссис Грин и, взмахнув юбками, буквально вылетела за дверь.

Папа приехал вечером. С ним были Хоби Браун и пять его сыновей. Почему-то не было его жены Шарлотты и старшего сына Адама. Я уже хотела было спросить, не случилось ли с ними чего-нибудь, как мама остановила меня предостерегающим взглядом, и я отправилась наверх накрывать на стол. Папа и Брауны были все в пыли и грязи, и мама на скорую руку нагрела воды, чтобы они могли ополоснуться, пока я ставлю на стол тарелки. Сев за стол, все молчали, а когда с ужином было покончено, папа предложил Хоби и его сыновьям выпивку, после чего они ушли спать в сарай, поскольку в доме у нас не было места.