— У меня совсем немного вещей, — заметила Хироко, указывая на небольшой чемодан, содержащий не только приготовленную для колледжа одежду, но и кимоно. Она бережно извлекла из чемодана красновато-розовое кимоно, чтобы надеть его вечером, но тут в комнату влетела Тами и потащила гостью осматривать кукольный домик.

— Хочешь, я подберу тебе какой-нибудь наряд на вечер? — спросила Салли вслед, но Тами уже увлекла Хироко в коридор. Салли не хотела обидеть родственницу, но считала, что на вечеринке она будет выглядеть нелепо в кимоно. То же самое Салли заявила матери, спустившись вниз немного погодя. Рэйко готовила пюре к ужину.

— Пусть немного привыкнет, — понимающе заметила Рэйко. — Она только что приехала и до сих пор носила кимоно. Нельзя же требовать, чтобы она сменила его на босоножки и плиссированную юбку в первые пять минут.

— Разумеется, но что подумают люди, увидев ее в кимоно? — не отставала Салли.

— Ничего особенного. Она милая девушка, только что приехала из Японии. Почему бы тебе не подождать немного, Салли? Пусть сначала привыкнет к нам, а затем понемногу откажется от прежних привычек.

— Ну и ну! — воскликнул Кен, входя на кухню и слыша обрывок разговора. — Чего ты от нее хочешь, Сэл? Чтобы она сегодня же сделала завивку и отправилась с тобой плясать? Дай ребенку возможность привыкнуть. Ведь она только приехала.

— То же самое я говорила твоей сестре.

Слушая мать и сестру, Кен намазал арахисовым маслом кусок хлеба.

— А по-моему, в кимоно она будет нелепо выглядеть на барбекю, — повторила Салли. В свои четырнадцать лет Салли высоко ценила мнение других о собственной внешности.

— Она будет выглядеть ничуть не нелепее тебя, глупышка, — усмехнулся брат и налил себе стакан молока. Внезапно он с беспокойством взглянул на мать, задумавшись об ужине.

Первое место в жизни Кена занимала еда — предпочтительно в огромных количествах и политая кетчупом. — А ты сегодня не приготовила никаких японских блюд, мама?

Заметив его неподдельную тревогу, Рэйко рассмеялась.

— Вряд ли я сумею припомнить, как это делается, — грустно призналась она. — Твоя бабушка умерла восемнадцать лет назад. Я так и не успела научиться у нее готовить.

— Вот и хорошо! Терпеть не могу эту отраву — всю эту сырую рыбу и прочую склизкую дрянь.

— Что еще за склизкая дрянь? — Так пришел с заднего двора за углем и заинтересовался разговором. — О чем речь? — с любопытством спросил он, а Рэйко улыбнулась и приподняла бровь. Они выглядели счастливой парой: Рэйко, еще миловидная в свои тридцать восемь лет, и Так — привлекательный пятидесятилетний мужчина.

— Мы говорили о сырой рыбе, — объяснила Рэйко мужу. — Кен опасался, что я приготовлю для Хироко японские блюда.

— Ну, на это можно не рассчитывать, — усмехнулся отец, открывая чулан и вытаскивая мешок с углем. — Никто из моих знакомых не готовит японскую еду хуже ее. Но когда дело доходит до гамбургеров и бифштексов, она на высоте. — Склонившись, он поцеловал жену. Кен прикончил второй бутерброд, а Тами и Хироко поднялись наверх из детской комнаты. Тами показывала Хироко кукольный домик, выстроенный для нее отцом. Ковры и шторы в домике были сделаны руками Рэйко, стены покрывали кусочки настоящих обоев. Так вставил в крошечные рамы собственноручно нарисованные картины, а миниатюрную действующую люстру для домика заказал в Англии.

— Этот домик — настоящее чудо, — заметила Хироко, наблюдая, как семья хлопочет в удобной кухне. В уютном доме места хватало для всей семьи, а детская внизу показалась Хироко настоящим залом. — Я еще никогда не видела такого удивительного кукольного домика — он вполне годится для музея, — добавила она. Кен предложил ей вторую половину своего последнего бутерброда, и Хироко смутилась, очевидно, опасаясь его взять.

— Он с арахисовым маслом, — объяснил Кен, — и виноградным джемом.

— Мне еще никогда не доводилось их пробовать, — осторожно произнесла Хироко, а Тами решительно заявила, что попробовать просто необходимо. Откусив кусочек, Хироко не смогла сдержать гримасу — она ожидала совсем иного.

— Здорово, верно? — спросила Тами, а Хироко молча задумалась, не останется ли ее рот склеенным навсегда. Поняв, что случилось, Салли протянула ей стакан молока. Американская еда не очень понравилась Хироко.

Такео вынес уголь во двор, и пока он открывал дверь, в кухню ворвалась собака. Хироко улыбнулась — эта порода была ей знакома — в Японии ее называли «сиба». Пес был настроен весьма приветливо.

— Ее зовут Лесси, — объяснила Тами. — Мне нравится книжка про нее.

— Хотя она вовсе не похожа на настоящую Лесси — та была колли, — поправил Кен и вдруг напомнил Хироко Юдзи.

У двух юношей было много общего, и если, с одной стороны, постоянные напоминания утешали Хироко, то с другой — усиливали тоску по дому.

Кен отправился навестить свою подружку Пегги, а спустя некоторое время и Салли незаметно улизнула на улицу, к соседке. Она была готова пригласить с собой Хироко, но побаивалась, что двоюродная сестра проговорится об этом матери, — Салли еще мало знала Хироко. Она ушла в гости к подружке — потому что у той был симпатичный шестнадцатилетний брат, с которым Салли флиртовала.

Дома осталась одна Тами, она помогала отцу во дворе, а Хироко хлопотала на кухне с тетей Рэйко. Рэйко с удивлением наблюдала, как быстро и умело управляется с делами гостья. Хироко почти не разговаривала, не ожидала похвалы, но носилась по кухне, словно молния. Она быстро научилась готовить картофельное пюре, которое увидела первый раз в жизни, помогла сварить кукурузу и нарезать салат. А когда Так попросил жену залить уксусом мясо для шашлыка, Хироко сразу же научилась и этому, а затем вышла во двор вместе с Рэйко, чтобы помочь накрыть огромный стол. Гостья оказалась самой тихой и послушной девушкой, какую когда-либо видела Рэйко, но, несмотря на явную робость, точно знала, что делает.

— Спасибо тебе за все, — поблагодарила ее Рэйко, когда они поднялись наверх, чтобы переодеться. Рэйко уже знала — семья полюбит эту прелестную девушку, но могла лишь надеяться, что Хироко будет счастлива с ними.

Днем, занявшись делами, Хироко повеселела, но сейчас, поднимаясь по лестнице, вновь загрустила, и Рэйко поняла, что она тоскует по родителям. — Ты очень помогла мне, — мягко проговорила Рэйко. — Мы рады видеть тебя здесь, Хироко.

— И я тоже очень рада, — ответила Хироко, низко кланяясь.

— Здесь это ни к чему. — Рэйко ласково удержала ее за плечо.

— Но я не знаю, чем еще можно выразить уважение и поблагодарить вас за доброту, — ответила Хироко, пока Рэйко провожала ее в комнату Салли. Вещи Хироко были аккуратно разложены, и беспорядок царил только на полках Салли.

— Незачем оказывать нам уважение. Мы понимаем твои чувства. Здесь можно не придерживаться обычаев.

Хироко вновь попыталась поклониться, но удержалась со смущенной улыбкой.

— Здесь все совсем по-другому, — призналась Хироко. — Мне придется слишком многому научиться, узнать множество новых обычаев. — Впервые она поняла, что имел в виду отец, желая, чтобы она повидала мир и многое узнала. Хироко ни на минуту не могла себе представить, что мир может оказаться совершенно иным, не похожим на тот, где она жила прежде — даже дом ее родственников.

— Ты научишься очень быстро, — заверила ее Рэйко.

Но вечером Хироко засомневалась в этом. Ее окружала толпа беспечно болтающих незнакомцев. С ней знакомились" пожимали руку, приветствовали, а Хироко кланялась в ответ, .

Гости не упускали случая похвалить ее красоту и чудесное кимоно. Но несмотря на то что внешне многие из гостей выглядели японцами, все они говорили по-английски и были либо нисей, либо сансей — первым или вторым поколением японцев, выросших в Америке. Большинство из них уже давно расстались с японскими привычками, и только поведение их дедушек и бабушек могло бы показаться знакомым Хироко. Но в гости пришли не только японцы, и среди всей этой толпы Хироко чувствовала растерянность.

Она с трудом узнавала в ней своих родственников. Поздно вечером, убирая посуду вместе с Рэйко, она долго стояла одна на заднем дворе, глядя в небо, и вспоминала родителей.

— Должно быть, путь до дома кажется вам бесконечным, — произнес негромкий голос за ее спиной, и Хироко удивленно повернулась к незнакомцу. Он был высоким, молодым, темноволосым и по западным меркам мог считаться красавцем. Быстро взглянув на него, Хироко опустила голову — чтобы собеседник не заметил слезы, выступившие у нее на глазах от тоски и одиночества.

Она стояла, глядя в землю в напряженном молчании.

— Я — Питер Дженкинс, — представился незнакомец, протягивая Хироко руку, и она слабо пожала ее, а затем решилась вновь поднять глаза. Он был выше Кендзи, худощавый, с мягкими каштановыми волосами и голубыми глазами; от него исходило впечатление надежности. Он казался совсем юным, хотя на самом деле ему было двадцать семь, и он работал ассистентом Така в Стэнфорде.

— Я был в Японии. Это самая прекрасная из стран, какие мне доводилось видеть. Особенно мне понравился Киото. — Питер знал, что Хироко оттуда родом, но не исказил истины. — Должно быть, все здесь кажется вам чужим, — мягко добавил он. — Возвращение домой из Японии потрясло даже меня. Не могу себе представить, каково сейчас вам, если вы здесь впервые. — Питер дружески улыбнулся. Глаза засветились добротой, и Хироко тут же поняла, — что ей нравится этот человек.

Но едва подняв голову, она смущенно отвела глаза и робко улыбнулась. Он был прав — она действительно испытывала потрясение, пытаясь бороться с вихрем новых впечатлений и ощущений, захватившим ее с самого утра. Даже родственники оказались совсем не такими, каких она ожидала увидеть.

Казалось, здесь ей не с кем даже поговорить, по крайней мере пока.

— Мне очень понравилось здесь, — тихо сказала она, уставившись на носки собственных туфель и подавляя желание поклониться собеседнику — ведь Рэйко говорила, что здесь это ни к чему. — Мне так повезло, — добавила она шепотом. Она стеснялась вновь взглянуть на собеседника, и он понял это. В Хироко было что-то от совсем юной девушки, но вместе с тем — многое от зрелой женщины. Несмотря на возраст, она не походила ни на одну из студенток Питера. Хироко была гораздо утонченнее, держалась отстранение, но в то же время в ней чувствовалась странная сила. Эта любопытная и, по-видимому, умная девушка впитала всю изощренную утонченность и многогранность своего народа, и Питер Дженкинс был очарован ею. В Хироко слилось все то, что ему нравилось в японских женщинах, и он стоял и любовался ею. Хироко затрепетала.