Джин Фелден - Безграничная любовь

Июнь 1884

«В последнее время он такой обидчивый», — подумала Джинкс.

Иногда ей хотелось сказать ему, чтобы он убирался — он ведь может найти кого-то еще, кто будет позировать ему! Джинкс рискнула взглянуть на него, и глаза ее расширились от негодования, когда она увидела, что он отложил свою палитру и кисть и пристально смотрит в сторону долины.

— Если ты уже покончил на сегодня с живописью, Райль Толмэн, то по крайней мере мог бы мне об этом сказать, — взорвалась она. — Ты никогда не думал, что от позирования я могу и устать?

Он рассмеялся, но когда посмотрел на нее, она увидела, что глаза его туманны, как и небо.

— Извини, — сказал он, подняв кисть и тряпку, — может быть, нам стоит вернуться?

— Вернуться? — переспросила она. — Ты тащишь меня почти на самую вершину горы, в то время как нам полагается дома учить французские глаголы, и вот теперь, порисовав всего лишь час, хочешь спуститься вниз?

Он не ответил. Джинкс подпрыгнула, расправив юбку. О, какой простой была ее жизнь до того, как в этом году она неожиданно для себя не стала размениваться во всех направлениях. «Взрослеешь», — сказала ей мама.

Джинкс не возражала бы против взросления, если б только при этом можно было обойтись без тюрнюров, шиньонов и кружевных жабо.

— Подожди, я помогу тебе, — Райль подал ей руку.

— Оставь меня в покое, — проворчала она, — знаешь, я ведь не разобьюсь.

Это был еще один ненавистный ей атрибут взросления. Мальчишки обращались с ней теперь по-другому — даже Райль, ее собственный брат.

— Что с тобой происходит в последнее время? — требовательно спросила она. — Ты обращаешься со мной, как с фарфоровой чашкой, которую боишься разбить.

— Я обращаюсь с тобой абсолютно так же, как и раньше, — сказал он, укладывая краски.

Она взглянула ему через плечо и поразилась тому, как он ее изобразил: томные зеленые глаза, растрепанные рыжие волосы и полные красные губы.

— Разрази меня гром, — задохнулась она, использовав любимое мамино выражение. — Ведь я совсем не такая, какой ты меня нарисовал!

Райль схватился за холст:

— Это называется художественное видение.

Он отвернулся, но она увидела, как покраснели его уши, и почувствовала себя виноватой. Ей нравилось дразнить другого брата, Карра, и смотреть, как он надувается, словно индюк, но видеть расстроенным Райля она не любила.

— Ну что, готова идти?

— Пожалуй.

Он все еще не смотрел на нее, светлые его волосы густой челкой падали на лоб. «Райль такой красивый», — подумала Джинкс. Сейчас, когда она оправилась от шока, вызванного тем, что он изобразил ее совершенно взрослой, она почувствовала себя даже польщенной. Джинкс наблюдала, как он сворачивает мольберт и убирает холст.

Когда они стали спускаться по крутой горной тропке, Райль взял ее за руку, и на этот раз она не возразила. Справа от них, через реку, находился приграничный город Глэд Хэнд, Орегон. Он лежал между двумя горными грядами, там, где Гремучая река впадала в прозрачнейшее озеро.

— Необыкновенно красиво, правда?

— Река?

— Ну, река тоже, но я имел в виду Хэрроугейт.

О, прямо под ними стоял дом — отсюда он смотрелся совершенно чудесно. Он стоял на бугре, зеленые террасы и цветущие кусты волнами красок сбегали к воде. Конические крыши четырех серых каменных башен дома в средневековом величии уходили к небу. Одна башня образовывала огромное окно в гостиной, которое выходило на озеро, и еще одна окаймляла винтовую лестницу главного холла. Башни-близнецы смотрели на реку, быстро текущую на запад между шершавых скал, вспененные ее воды спешили к устью, к Тихому океану. Пока Джинкс смотрела на все это, в ворота имения въехала карета, из нее вышел один из маминых пациентов. Так как доктор Джо была женщиной, к ней как к врачу все еще относились с подозрением, но на много миль вокруг она была единственным эскулапом, поэтому приемная ее всегда была полна…

— Ну что, разве не прекрасно? — снова спросил Райль.

— Да, пожалуй, да, просто я никогда не задумывалась над этим.

— Джинкс, как ты думаешь, что скажет отец, если услышит, что я не хочу посвящать себя семейному бизнесу?

— Не думаю, что это ему очень понравится. Он рассчитывает на то, что когда-нибудь ты сможешь заменить его.

— Но так не должно быть, ведь Карр — старший.

— Карр? — Джинкс свистнула. — Не думаю, чтобы отец хотел передать дело ему.

— Но ведь по логике вещей он должен, особенно если принять во внимание, что я на самом деле не Хэрроу.

— А если и так. — Она сорвала травинку и бессознательно стала крутить стебель между пальцами. — А что ты будешь делать, если не войдешь в лесопромышленный бизнес отца?

— Учиться живописи.

— И тебе придется уехать, чтобы учиться живописи?

— Всего на год или на два. Но было бы куда хуже, если б я вошел в семейный бизнес. Я бы почти все время отсутствовал, как отец. Чего я больше всего на свете хочу, Джинкс, так это учиться искусству, а потом вернуться и жить здесь, в Хэрроугейте, и заниматься живописью. — Он запнулся. — С тобой… и со всеми остальными.

— Но тебе совсем не нужно уезжать куда-то, чтобы учиться живописи, Райль. Ты ведь уже сейчас замечательный художник.

— Отец думает, что живопись — для неженок. Но ты не должна меня жалеть, — сказал он с неожиданной злостью.

Она остановилась и пристально на него посмотрела.

— Почему ты сердишься на меня? Что я сделала плохого?

— Ничего. Просто я… Просто я не хочу быть лесопромышленником, как отец и как хочет Карр! Между прочим, ему уже шестнадцать! Ума не приложу, почему отец не хотел его взять в дело еще пару лет назад.

«Но мне-то понятно, почему», — подумала Джинкс.

Когда Джинкс и Райль пришли домой, вся семья уже собралась в хэрроугейтском холле, ожидая, что отец присоединится к ним, чтобы вместе поужинать. Все оживленно обсуждали что-то.

— Ваши двоюродные братья приедут навестить нас, — сказала мама, легкая улыбка светилась в ее карих глазах. У Джо Хэрроу были волевое лицо и ярко-рыжие волосы, которые она унаследовала от своих ирландских предков. Киф, младший из детей Хэрроу, радостно прыгал в предвкушении этого визита.

— Завтра они приедут! — объявил он. Эдит сняла невидимую ниточку с лифа и расправила юбку.

— Я очень надеюсь на то, что они уже научились вести себя как следует.

«Ну и ну!» — подумала Джинкс. Эдит было только двенадцать, но мама говорила, что через пару лет она сделает какого-то мужчину счастливым обладателем милой женушки, и Джинкс, которой ничего не стоило вырвать страницу из книги младшей сестры, решила, что если для того, чтобы стать хорошей женой, надо быть такой, как Эдит, то пусть уж лучше она останется старой девой.

Джинкс не знала, почему Райль стал таким мрачным, и сказала ему:

— Мы ведь давно не видели кузена Эрика. Эрик был ее любимцем — самым красивым из братьев, и она думала, как романтично то, что он бежал в матросы, будучи в том же возрасте, что и Райль сейчас. Через четыре года Эрик уже получил звание помощника капитана и в двадцать четыре года ожидал присвоения звания капитана. Скоро он должен был плавать на одном из парусников Хэрроу. Шестнадцатилетний Карр грубо фыркнул:

— Кузен Эрик! У него ведь даже и фамилия другая!

— Но он член нашей семьи! Совсем необязательно быть кровным родственником, чтобы являться членом семьи!

Джинкс знала, почему Карру все это не нравится. Он не выносил всех, кто был выше его, и это означало, что ему не нравился никто, кроме Эдит.

— Кузен Эрик — сын тети Эйлин, — горячилась Джинкс. — А поскольку тетя Эйлин сейчас замужем за дядей Уилли, это значит, что Эрик и Уит — члены семьи, даже если они и носят фамилию Магилликутти.

Карр многозначительно взглянул на Райля и пробормотал себе под нос: «Только люди, носящие фамилию Хэрроу, члены семьи».

Джинкс увидела, как сжались губы Райля. Она открыла было рот, чтобы запротестовать, но, очевидно, их разговор слышала и Джо, потому что она посмотрела на дочь и предостерегающе сказала:

— Джинкс…

— Мама, Карру нельзя позволять…

— Хватит уже об этом, Джинкс.

— Хватит уже о чем? — в дверях стоял Митч Хэрроу, красивый мужнина в коричневом костюме и бежевом галстуке. Карр повернулся к отцу:

— Мама говорит, ты будешь учить Уита продавать лес! Если ты можешь взять в дело Магилликутти, то почему не можешь взять и меня?

Эдит хлопнула его по руке и с тревогой взглянула на потемневшее лицо отца:

— Он возьмет тебя в дело, Карр, возьмет.

— Ты знаешь? — Киф дернул Джинкс за рукав. — Они приедут на поезде! Карр оперся о каминную полку.

— Ну и что с того? — спросил он. — Все в наше время ездят на поездах.

— Но только не я, Карр, — Эдит надула губы. — Ты ведь знаешь, что я не люблю поездов.

— И не я, — засмеялась их мать с другого конца комнаты.

Лицо Джинкс просияло:

— Райль, ты помнишь, как мы в первый раз поехали на поезде в Миллтаун? Еще кузен Эрик учил меня играть на гавайской гитаре. Ты знаешь, он обещал мне привезти такую, когда снова будет на Гавайях, — она повернулась к отцу:

— Корабль Эрика был на Гавайях с прошлого года?

— И даже не раз, — улыбнулся Митч.

— О, отлично! Держу пари, он привезет мне гавайскую гитару.

«Лето обещает быть таким прекрасным», — подумала она. Таким необычным, какого она никогда-никогда не забудет. Джинкс сжала руку Райля.

— Как приятно снова увидеть кузена Эрика!

Райль не ответил ей.

Июнь 1884

«Райль, похоже, был не очень-то рад предстоящему визиту», — подумала Джо.

Но Карр был им откровенно возмущен и, как всегда, вымещал свое возмущение на Райле. Она вздохнула. Ох, если б только Карр был повыше, может быть, тогда он не стал бы так изводить Райля и тогда ей не пришлось бы постоянно извинять его непроходящую жестокость. Ее беспокоила горечь Карра, она и сама немного понимала его чувства, потому что затаила в глубине души обиду.