И все же, видя и слыша, Кирстен ничего не чувствовала.

Все оказалось правдой. «Марианна» действительно покинула порт.

Эндрю ушел. Опять.

Четыре дня Кирстен по два раза ходила в порт. Потом перестала. Вместо этого она купила большую карту мира и принялась выискивать на ней места, где никогда не бывала. Это должно быть что-то экзотическое, к примеру Фуджи, Бирма, Таиланд или Самоа. А может, даже Галапагосы. Кирстен провела пальцем линию от Таити к Маркизским островам, потом вернулась к Таити и подумала про себя: «А почему нет?»

Впервые за пять дней она почувствовала себя лучше. Даже повеселела. Нет ничего лучше, чем предвкушение путешествия, чем обещание каких-то невероятных приключений. Спрятать боль подальше, по крайней мере на время.

Переодевшись, Кирстен отправилась в город, а точнее на почту, позвонить. Всего один звонок — и можно собираться в дорогу. Кирстен принялась вслух напевать веселенькую мазурку и неожиданно услышала, как кто-то окликает ее по имени. Это был Антонио Зена, один из почтовых клерков, махавший Кирстен зажатым в руке желтым конвертом. Кирстен вдруг онемела и умерла.

— Сеньора Харальд! — Совершенно запыхавшийся Антонио подбежал к Кирстен, его смуглое лицо заливал пот, лысина раскраснелась на солнце. — А я как раз шел к вам домой, а тут увидел вас. Вот, сеньора, вам телеграмма.

Кирстен невидящими глазами смотрела на конверт, руки сковала хорошо знакомая непослушность. Негнущимися пальцами она заставила себя вытащить из конверта бланк телеграммы и развернуть его. Кирстен пыталась убедить себя, что в телеграмме не обязательно будет что-то плохое, может быть, совсем наоборот — что-нибудь замечательное. Может, это Эндрю решил предупредить ее о своем возвращении в Тавиру. Может, от Скотта, с сообщением о благополучном результате последней поданной ими апелляции или что убийца Мередит наконец пойман. Может, телеграмма от Ларисы и Александроса, что Маркос летит в Тавиру с неожиданным визитом.

Может быть, может быть, может быть…

Быстрый взгляд, брошенный на белый листок бумаги, выхватил первую строчку телеграммы с именем Скотта. Кирстен посмотрела вокруг и снова взглянула на бланк. Она не могла понять, разочаровало ли ее это или же обнадежило. Что бы там ни было, но пора было положить конец столь тяжкому испытанию.

Сделав глубокий вдох, Кирстен заставила себя успокоиться и попыталась вникнуть в суть известия. Вначале до нее никак не доходил смысл написанного. Ни одно из напечатанных жирным шрифтом слов не достигало сознания. Она прочла все сообщение до конца, потом снова вернулась к его началу. Наконец, с третьей попытки, ей удалось уловить смысл телеграммы.

Она не помнила, как добралась до дома, и поняла, где она, лишь по звуку закрывавшейся за спиной двери. Кирстен посмотрела на свои руки и обнаружила их крепко впившимися в талию, а себя — согнувшейся в три погибели.

— Нет! — закричала Кирстен в пустую комнату. — Нет, пет, нет!

Хлынувшие из глаз слезы освободили от крика.

Еще одна опора в ее жизни ушла от нее. Как родители и Наталья. Опять Кирстен почувствовала себя потерявшей равновесие, растерянной, полностью утратившей способность ориентироваться.

Уличный мальчишка умер на улице. Посреди Флит-стрит, если быть точным, посреди империи, которую он вокруг себя создал.

Умер Эрик Шеффилд-Джонс.

40

Словно сделав огромный шаг во времени, Кирстен медленно вошла в собор Святого Мартина-на-Поле на Трафальгар-сквер. Ее глаза, прятавшиеся за большими темными очками, были полны слез. И, несмотря на загар, выглядела Кирстен бледной и слабой. На ней было короткое черное пальто, волосы покрывала черная шелковая мантилья. Низко опустив голову, она неслышно прошла по залу и, опустившись на деревянную скамью в последнем ряду, сложила руки у подбородка в безмолвной молитве.

«Ах, Эрик, — прошептала Кирстен, обращаясь к человеку, бывшему ей вторым отцом, обожаемому всей душой. — Эрик, мой единственный, дорогой Эрик, не могу поверить, что потеряла и тебя». Вслед за этим Кирстен сделала то, что делала тысячи раз все эти последние восемь лет, — попросила у Эрика прощения за то, что не писала ему, что даже от Эрика у нее были собственные секреты.

Осторожно вглядываясь в лица сотен людей, пришедших в церковь отдать последнюю дань уважения Эрику, Кирстен не могла избавиться от мысли, как это было бы приятно самому Эрику — увидеть, насколько велика армия его почитателей. В печальной процессии были и политики, и деятели искусства, и бизнесмены. Многие лица Кирстен узнавала, со многими была знакома лично.

Она думала: будет ли Майкл? И если да, то будет ли с ним Роксана? Кирстен хотелось это знать и в то же время не хотелось. Она прижала сложенные лодочкой руки к зубам, наклонилась вперед и закрыла глаза.

Кирстен отсидела всю службу, слыша слова и не воспринимая их. Она потерялась во времени, в котором Эрик Шеффилд-Джонс играл такую важную и значительную роль в ее жизни. Печальная улыбка появилась на лице Кирстен при воспоминании о том или ином моменте, проведенном с Эриком; некоторые сцены возникали столь живо и ясно, что, казалось, случились они лишь вчера.

Кирстен дождалась, пока церковь почти полностью опустела, поднялась и медленно прошла к главному алтарю. Трудно было поверить в то, что такой человек, как Эрик, с его лукавыми подмигиваниями и безграничным остроумием теперь лежит на смертном одре, весь в цветах, безмолвный и неподвижный. Кирстен прикоснулась к краешку гроба и представила себе, что дотрагивается до самого Эрика. Наклонившись, она поцеловала холодное дерево, сделала шаг назад и приподняла темные очки, чтобы промокнуть льющиеся из глаз слезы. Приглушенный скрипящий звук заставил ее встрепенуться. Кирстен обернулась и увидела высокую женщину в синей шляпе с широкими полями, катившую перед собой инвалидную коляску, в которой сидела другая женщина.

— Боже мой, Клодия! — с ужасом воскликнула Кирстен.

Коляска, скрипнув, остановилась.

— Прошу прощения, мэм.

Кирстен едва слышала женщину: звук ее голоса заглушал загремевший в голове Кирстен барабан при виде существа, звавшегося когда-то Клодией Шеффилд-Джонс.

Прекрасные белые волосы Клодии были гладко зачесаны назад и собраны в тугой узел на шее. Бледное до призрачности лицо, кожа, испещренная синими нитями вен, глаза, потухшие и бессмысленные. Вся в черном, с тонкими чертами лица, походившего теперь более на череп, Клодия выглядела посланницей самой смерти, и даже легкая, застывшая на губах улыбка не придавала ее лицу невинности падшего ангела.

— Клодия? — Имя дуновением ветерка повисло в воздухе опустевшей церкви.

— Она не слышит вас, мэм, — сказала женщина в шляпе.

Не отрывая глаз от лица Клодии, Кирстен спросила:

— И давно она так?

— Еще до того, как я приехала в Уинфорд.

— Уинфорд?

— Да, мэм, Уинфорд. — Женщина улыбнулась терпеливой улыбкой. — Я там уже около двух лет. Но, говорят, и до меня она уже несколько лет пребывала в таком состоянии.

— Уинфорд. — Кирстен недоверчиво повторяла знакомое название. — Простите, но я не понимаю.

— Уинфорд, мэм, знаете, поместье в Уилтшире. — Видя, что Кирстен все же не понимает, женщина пояснила: — Это загородная резиденция, мэм. Мистер Шеффилд-Джонс купил ее несколько лет назад. Говорят, что это самое большое поместье в Уилтшире. И сейчас оно гораздо прекраснее, чем было прежде. Только они могли позволить себе такое, — доверительно понизила голос женщина и слегка кивнула.

Кирстен стояла совершенно потрясенная. Итак, Эрик все же сдержал свое слово — в конце концов он купил Клодии Уинфорд. Слезы выступили на глазах Кирстен при мысли о трагической иронии происшедшего. Клодия вернулась в родной Уинфорд, возможно, сама уже не зная об этом.

Женщина, казалось, спешила покинуть церковь. Клодия не двигалась, она даже ни разу не моргнула на протяжении всего разговора Кирстен с сиделкой. Не отдавая себе отчета, Кирстен вдруг наклонилась и запечатлела нежный поцелуй на высохшем лбу женщины, бывшей ее другом и предательницей, а потом долго смотрела, как она удаляется на своей инвалидной коляске, навсегда исчезая из ее жизни.

Кирстен едва успела снова надеть на лицо темные очки, как почувствовала чье-то присутствие у себя за спиной. Майкл! Кирстен обернулась с улыбкой, полной ожидания.

— Кирстен Харальд, не так ли?

Улыбка застыла у нее на губах. Стоявший перед Кирстен человек был ей незнаком. Невысокий и плотный, с голубыми глазами и редкими темными волосами, он был одет в строгий серый костюм-тройку, с траурной повязкой на рукаве.

— Да, — ответила она с некоторой растерянностью. — Я — Кирстен Харальд.

— В таком случае это облегчает мою задачу. Я — Годфри Монтегью из адвокатской конторы «Монтегью и Смайт». Вот моя карточка. — Ловким жестом Монтегью протянул свою отпечатанную на бежевой восковой бумаге визитку Кирстен. — Я являюсь душеприказчиком мистера Эрика Шеффилд-Джонса. — Он выдержал паузу, ожидая, пока смысл его заявления дойдет до Кирстен. — Если бы вы не появились сегодня здесь, нам пришлось бы немало поломать голову над тем, где вас искать. Мы ведь давно потеряли вас из виду. Какие печальные обстоятельства, — Годфри кивнул на шелковую мантилью, покрывавшую голову Кирстен. — У меня для вас кое-что есть, мисс Харальд. Письмо.

Из внутреннего кармана пиджака Монтегью извлек длинный тонкий белый конверт и протянул его Кирстен. Сердце ее учащенно забилось при виде знакомого почерка Эрика.

— Если бы вы были так любезны и зашли в наш офис завтра в девять утра, я приготовил бы все необходимые бумаги, которые вам следует подписать. — Монтегью водрузил на голову свой котелок и слегка притронулся пальцами к полям. — Хорошего дня, мисс Харальд. И, — добавил он, как бы вспомнив необходимую формальность, — примите мои искренние соболезнования.