С опаской поглядывая на наливавшиеся свинцом грозовые тучи, она быстро расправилась с обедом и, подхватив сумку, торопливым шагом прошла вдоль рядов с выставленными на них произведениями искусства. Ни одна из картин или скульптур не приглянулась Кирстен, пока она не наткнулась на щит с развешанными на нем акварелями без рамок. Кирстен они сразу заинтересовали, а через некоторое время и вовсе очаровали.

Некоторые картины были приклеены лептой к круглому деревянному столу, другие висели на большом фанерном щите, прислоненном к столбу. Все акварели изображали либо флору, либо фауну и были выполнены в превосходной манере, с вырисовкой мельчайших деталей, дух захватывало от их утонченности, они чем-то напоминали ранние работы Моне и Писсарро. Изображенные пейзажи больше походили на сон, чем на реальность, художник наблюдал окружающее сквозь тончайшую сеть воображения. Кирстен поняла, что должна купить хотя бы одну картину.

Но автора акварелей почему-то поблизости не оказалось. И ни одна из работ не была подписана. Когда же Кирстен принялась расспрашивать художников, скучавших рядом за соседними выставочными щитами, ответом ей лишь была волна недоуменных пожиманий плечами. Кирстен вернулась к своему щиту и принялась ждать. Прошло немало времени, а владелец акварелей никак не желал появляться, а между тем серое небо совершенно почернело. Кирстен поняла, что если останется здесь еще хотя бы на пять минут, то ей неминуемо придется испытать на себе все прелести хорошего таривского ливня, и потому поспешила домой, здраво рассудив, что очень просто может зайти за приглянувшимися акварелями и в другой раз.

Но снова Кирстен попала в квартал художников лишь два дня спустя после Рождества. Она прямиком прошла к выставке акварелей и в недоумении остановилась: и на этот раз рядом со щитом никого не было, но при этом в экспозиции появилось несколько новых картин. Все они изображали в мельчайших деталях местные дикорастущие цветы. Картины буквально излучали удивительную красоту, гармонию и неизбывную печаль. Кирстен решила, что автором этих акварелей может быть только женщина, пережившая то же, что и сама Кирстен, столько в этих картинах было возвышенного и тоскующего.

Кирстен шагнула к группе местных мужчин, собравшихся в кучку на противоположной стороне улицы, и хлопнула одного из них по плечу.

— Вы не подскажете мне, где бы я могла найти женщину, нарисовавшую вон те картины? — Кирстен, указывая рукой в направлении облюбованного щита, говорила медленно, тщательно произнося каждое слово.

Мужчины с удивлением посмотрели на нее, после чего один из них наконец помотал головой и махнул рукой куда-то за спину Кирстен.

— Нет женщина. Есть мужчина, — на ломаном английском пояснил он.

Кирстен бросила взгляд через плечо, пытаясь определить человека, на которого ей указали, и кивнула. Наконец-то она его увидела. Поблагодарив мужчин, Кирстен поспешила через улицу. Щурясь от солнца, она не выпускала из виду высокого загорелого человека в соломенной широкополой шляпе, возникшего неизвестно откуда. Ленивой походкой он прохаживался у фанерного щита, прислоненного к столбу.

— Простите, — обратилась к нему Кирстен, гадая, говорит ли гот по-английски, — я бы хотела купить одну из ваших картин.

Мужчина обернулся, и Кирстен остолбенела.

Его глаза были в точности такими, какими она их запомнила, только теперь они казались скорее серыми, чем зелеными, их зелень словно застилала матовая пелена. И все же действие этих глаз на Кирстен нисколько не изменилось. Его взгляд, проникая прямо в душу, заставлял Кирстен трепетать от невыразимого восторга.

33

Эндрю Битон пригляделся к стоящей перед ним под прямыми солнечными лучами женщине и подумал: «Этого не может быть».

— Кирстен… Кирстен Харальд? — Битон сорвал шляпу и протянул женщине руку, вспомнив только в последний момент, что Кирстен очень редко позволяла себе рукопожатия. — Только не говорите, что и вы здесь прячетесь.

«Прячусь?» — мелькнуло во внезапно отказавшейся соображать голове Кирстен. Она была настолько ошеломлена, что не могла связать двух слов. На обрамленном золотистыми усами и тонкой бородкой лице Битона расплылась широкая улыбка, заставившая сердце Кирстен учащенно биться.

— Просто не верится, что это вы.

— То же самое могу сказать и я. — Эндрю с таким восторгом разглядывал Кирстен, что она невольно покраснела.

Но и сама Кирстен смотрела на Битона не менее восхищенно. Откинутые назад с высокого лба волосы Эндрю были по-прежнему густы. Время еще четче очертило его мускулистое тело, и в своей белой майке и вылинявших джинсах Битон все еще мог сойти за студента-старшекурсника. Огромное мужское обаяние Битона вызывало в самой глубине женской натуры Кирстен знакомое завораживающее чувство.

Заставив себя внутренне встряхнуться, Кирстен кивнула на акварели:

— Это действительно ваши?

— Вы удивлены?

— Мне показалось, что их рисовала женщина.

— Звучит, как сексуальная дискриминация. — Глядя на обиженное лицо Битона, Кирстен рассмеялась. — Кажется, мне следует обидеться, а?

Продолжая смеяться смехом, какого давно за собой не помнила, Кирстен отрицательно покачала головой.

— Нет, — поспешила она разуверить Битона, — обижаться не надо.

Эндрю, казалось, не очень поверил.

— Это что, официальное извинение?

— Да.

Битон снова снял шляпу и согнулся в глубоком поклоне:

— В таком случае, мадам, ваши извинения приняты.

Резкая вспышка резанула глаза Кирстен. И только когда Битон разогнулся, она поняла, что это было. Кольцо. На шее Эндрю висело широкое обручальное кольцо на толстой золотой цепочке. Проследив за взглядом Кирстен, Битон инстинктивно закрыл кольцо ладонью, словно не желал, чтобы она на него смотрела.

Значит, он женат. В памяти тут же всплыло имя Марианна. У Кирстен мгновенно испортилось настроение. Такая реакция сбила с толку саму Кирстен, вызвав раздражение на собственное непонятное поведение, и она поспешила снова обратиться к акварелям, дабы не накликать на себя новую беду.

— Все ваши картины так экспрессивны, Эндрю. — Произнеся его имя, Кирстен почувствовала почти физическую боль. — Не могу решить, какую же из них выбрать.

Да слышит ли он ее? Битон, казалось, был где-то за миллион миль отсюда.

— Эндрю?

Кирстен испытывала не только себя, снова произнося его имя, но и Битона.

Глядя на Кирстен невидящим взглядом, Эндрю лишь слегка пожал плечами:

— У вас нет нужды решать прямо сейчас.

Кирстен одновременно хотелось и расшевелить Битона, и немедленно пуститься от него прочь. Но вдруг в ней все возмутилось против того, чтобы вот так взять и уйти. Кирстен была не из тех, кто уходит, не ответив на вызов. Облизав пересохшие губы и гордо вскинув голову, словно она на поединке, Кирстен заносчиво спросила:

— Вы живете здесь, в Тавире?

Похоже, Битон совершенно не замечал того, что творится с Кирстен.

— Не совсем. — Эндрю махнул рукой в сторону залива. — Я живу на своей яхте, вот уже три года.

— А сколько же вы тогда в Тавире?

— Кажется, около двух недель.

— А где были до того?

— Здесь, там, везде. — Битон снова обеспокоенно затеребил кольцо. — Я — самый настоящий летучий голландец, мисс Харальд, человек без родины и без работы. Кроме плавания и рисования, я практически не занимаюсь ничем. А картины свои я продаю от случая к случаю. — Добродушные нотки исчезли из его голоса, и тон Битона стал серьезен. — Я приехал в Европу год спустя после того, как я… — Эндрю прервался, словно споткнулся на слове. — Э-э-э, как я… мои жена и две дочери погибли в авиакатастрофе. — Кирстен охнула. — Я сам вел самолет — «сессну». Шасси заклинило, и я плюхнулся на брюхо. Марианна и две мои девочки умерли, прежде чем кто-либо смог до них добраться. Летевший с нами журналист «Тайма» сломал два ребра и ногу. А мне повезло. — Битон засмеялся коротким, горьким смешком. — Я отделался сломанным пальцем и несколькими синяками.

Кирстен была в ужасе от страшных откровений Эндрю. Когда же Кирстен немного пришла в себя, мысли ее сосредоточились па погибшей жене Битона — Марианне. Красивое лицо на портрете. Марианна. Прекрасный образ любви. Итак, в конце концов Кирстен оказалась права.

— После их смерти, — продолжал Эндрю, — я не мог смотреть на себя в зеркало. Глядя на себя, я видел их и каждый раз вспоминал, что виновен в их смерти. И потому я перестал смотреться в зеркало. Я даже отказался от привычки бриться. Потом я перестал писать портреты. Я просто не смог смотреть на лица. Теперь я нахожу все свои сюжеты в природе — с ней у меня отличные отношения. В земном или морском пейзаже нет боли — в них только красота.

— Простите, Эндрю, — произнесла Кирстен как можно мягче. — Мне очень, очень жаль.

На лице Битона словно застыла маска боли. И Кирстен наконец сделала то, что, возможно, должна была сделать в первую очередь, — она повернулась и двинулась прочь.

— Кирстен. — Эндрю немедленно бросился за ней и схватил за руку. — Надеюсь, я не слишком вас напугал. Обычно я не позволяю себе болтать об истории собственной жизни таким вот образом. Похоже, я слишком долго был один, и мне захотелось выговориться, к тому же вы замечательно говорите по-английски. — Улыбка Эндрю была столь заразительна, что Кирстен невольно улыбнулась в ответ. — Поужинаем сегодня вместе? — Кирстен смутилась, охваченная неуверенностью. — Ну, пожалуйста!

В конце концов Кирстен согласилась. Правда, всю дорогу домой она спрашивала себя, правильно ли она поступила. Ведь она приехала в Тавиру именно затем, чтобы уединиться и пожить жизнью, свободной от потрясений. И что же она сделала? Приняла приглашение на ужин от самого привлекательного из всех мужчин, которых только Кирстен встречала в своей жизни. Но самое удивительное заключалось в том, что этот мужчина так же искал одиночества, как и она.