Джерри передернуло.

— Что, тоже не подходит? Тогда чего же ты от меня ждешь?

— «Чего же ты от меня ждешь»! — передразнил Джерри. — Помнится, ты была не в восторге от своего ремесла, все пыталась найти трогательное оправдание тому, что так низко пала! Я думал, ты ухватишься за свой шанс стать честной женщиной!

— Честной женщиной? — Рэй топнула ногой. — Простите, сэр, это не моя ли кровь на простыне?

— Ну вот, теперь я во всем виноват! Задать бы тебе хорошую трепку! И это благодарность за то, что я поступил благородно? Что вовремя дал задний ход? Да, я лишил тебя девственности, но по крайней мере я тебя не растлил!

— Вы посмотрите, кто называет себя благородным! Человек, возжелавший жену лучшего друга!

Джерри отшатнулся и побледнел. Выходит, она попала в точку, предположив, что он питает нежные чувства к жене этого… как его там… Иерусалима! Махнув рукой на последствия, Рэй продолжала свою обвинительную речь:

— Ты удивлен? Спрашиваешь себя, откуда я знаю? Я помню, как нежно ты улыбался, когда говорил об этой женщине. Может, ты запишешь в благородные поступки и то, что никогда не покушался на ее добродетель, только обнюхивал ее юбки?

Она знала, что зашла чересчур далеко, но ни о чем не жалела. Ей необходимо было найти брешь в непробиваемой защите Джерри, хотя она и не могла объяснить эту потребность. Рэй хотелось хоть раз увидеть его в такой же ярости, в какую он раз за разом приводил ее. И потому она приняла оплеуху без единого звука, хотя лишь с трудом устояла на ногах.

Джерри увидел, как от его удара Рыжая качнулась назад, но тут же выпрямилась с достоинством и полным самообладанием. Ее зеленые глаза по-прежнему пристально смотрели ему в лицо. На щеке скоро обрисовался вспухший след пятерни. Джерри залился краской стыда: никогда, ни при каких обстоятельствах ему не приходилось бить женщину. Впрочем, до сих пор он и не терял головы. Джерри напрягся в ожидании расплаты. Но вместо того чтобы наброситься на него, Рыжая вдруг сникла.

— Наверное, мне нужно торжествовать, ведь я все-таки сумела взбесить тебя. — Она помолчала, взгляд из обвиняющего стал рассеянным, словно она прислушивалась к своим мыслям. — Но я не чувствую никакого торжества, скорее сожаление. Что я за человек, если хочу только уязвить? Знаешь, я готова была пострадать, лишь бы довести тебя до крайности и тем пристыдить. Но теперь я вижу, что мне нечем гордиться.

— Рыжая… — начал Джерри и умолк.

Он хотел обнять ее и заставить замолчать, потому что слова одинаково ранили их обоих. Но он не сделал этого. Для нежностей было слишком поздно. Джерри упустил свой шанс.

— Лучше не говори ничего. Я знаю, что сама все порчу. Прости.

Наконец-то она отвела взгляд и отвернулась. Увы, это еще меньше порадовало Джерри, потому что след от пощечины явился его взгляду во всей красе. Хуже всего было то, что он нанес удар по щеке, где едва успела зажить царапина. Зрелище было похуже удара под дых, а ведь это была ненамеренная месть. Оставалось лишь гадать, каково бы ему пришлось, если бы Рыжая взялась за него по-настоящему.

— Я сожалею о том, что задела честь женщины, которую ты любишь, но еще больше жалею, что эта женщина… не я. Даже когда ты видел во мне шлюху, меня все равно тянуло к тебе. Ты сказал, что это мой шанс стать честной женщиной. Я и в самом деле ухватилась бы за него, если бы это заставило тебя пожелать меня так, как ты желаешь ту, другую. Но об этом нет и речи, поэтому я выбираю то, на что по крайней мере могу надеяться — связь на одну ночь. Раз уж завтра мне предстоит пойти своей дорогой, этой ночью я хочу разделить с тобой страсть, чтобы помнить, что у меня был выбор и я выбрала тебя.

Высказав все это, Рыжая встретила взгляд Джерри. Он был заново поражен ее самообладанием. Лишь влага на ресницах говорила о том, чего стоил ей этот маленький монолог. Он смотрел в зеленые глаза, так похожие на глаза другой, дорогой ему женщины, и думал: вот оно, опять! Он встретил ту, которой не заслуживает. У него не хватит совести воспользоваться ее великодушием.

— Я не заслуживаю такой, как ты, — сказал Джерри, нарушая тишину, полную ожидания.

Он произнес это с глубочайшей убежденностью, и Рэй ни на миг не усомнилась в его искренности. Он как будто с кровью вырвал эти слова из души. Девушка вплотную приблизилась к нему и только тогда высказала что думала:

— Это не так.

— Нет, это так. Ты ничего обо мне не знаешь.

Рэй положила руки ему на бедра.

— Верно, я знаю о тебе только то, что ты позволил узнать, но и этого достаточно. Ты живешь так, словно носишь волосяную рубашку и вериги. Ты наказал сам себя уже тем, что выбрал новое имя, которое больно колет тебе память и сердце каждый раз, когда ты его произносишь. Но ведь это ты, именно ты спас от виселицы девчонку, которая тебе даже не особенно нравилась! Ты ее выходил и уберег от опасности, хотя и не мог, не хотел позволить себе быть с ней добрым и ласковым. Мне кажется, я понимаю, в чем дело: ты боишься. Да-да. Боишься привязаться все равно к чему, потому что это может просочиться у тебя сквозь пальцы. — Рэй высвободила край его одеяла и позволила упасть ему на пол. — Тебе придется отослать меня. По доброй воле я не уйду.

Джерри не сделал попытки прикрыться. Наоборот, он протянул руку к одеялу, в которое была закутана девушка, и сказал:

— Я не нуждаюсь в жалости.

— Жалость тут ни при чем.

Рэй ощутила, как кончики пальцев Джерри проникают под кромку материи, в точности так же, как только что поступила она. Не вполне остывшее желание загорелось с новой силой. Непроизвольно она облизнула нижнюю губу.

— Поцелуй меня!

Когда и второе одеяло упало на пол, последний барьер между их телами исчез. Джерри склонился к губам Рэй. Поначалу та просто благодарно принимала поцелуй, но когда они теснее прижались друг к другу, обвила руками шею Джерри и начала отвечать на движение его губ.

— Ты научишь меня, да? Научишь всему, что нужно знать, чтобы дарить мужчине наслаждение?

Она качнула бедрами, инстинктивно ища положение, в котором их объятия стали бы наиболее интимными.

— Я не против, — мягко ответил Джерри и подхватил ее на руки, чтобы уложить на постель, — но кто знает… может быть, и ты чему-нибудь научишь меня.

Рэй подумала: в самом деле, ей есть чему его научить — и поклялась, что так и поступит. Она постарается доказать Джерри, что, кроме страсти, есть еще и нежность, которую можно не только ощущать, но и выказывать. Она сумеет убедить, что с ней его опасения беспочвенны: она никогда не оставит его по доброй воле. Если когда-нибудь он окажется бессилен против призраков прошлого, у нее хватит сил для них обоих и она без колебаний поделится с ним.

Рэй склонилась над Джерри. Сначала она просто смотрела в его глаза, потом коснулась щеки легким, как дуновение, поцелуем. Руки ее скользнули по его телу вниз, по крепким ягодицам, по каменно-твердым мышцам ног. При этом она легонько целовала его подбородок, шею, плечи и грудь.

Ласки приносили удовольствие, но также порождали в голове Джерри недобрые, низкие мысли. Сочетание невинности и врожденных любовных навыков — кто она, эта Рыжая, если не шлюха по призванию? Чтобы заглушить в сознании этот подлый шепоток, Джерри последовал ее примеру. Он повторял против воли маленькие знаки нежности, от которых, как ни странно, прежде шарахался. Он поцеловал каждую веснушку на носу у Рыжей и все те, что разбежались по щекам. Он погрузил пальцы в перепутанную массу влажных рыже-каштановых волос и провел сверху вниз, как гребнем, разделяя их на пряди. Ответом был ласковый щипок за ягодицу. Джерри, в свою очередь, прикусил кожу на шее у Рыжей. Она начала было щекотаться, но замерла, когда он втянул в рот напряженный сосок.

Это была та самая ласка, которой так жаждала Рэй вначале. У нее вырвался возглас радости. Столь откровенное выражение удовольствия тронуло Джерри. Маленькие груди девушки теперь налились и затвердели. Ему вспомнилось объявление о розыске: «Упитанная, грудастая проститутка с развратными манерами». Что за ерунда! Это настоящая женщина: гибкая, стройная и к тому же на редкость выносливая и отважная.

На этот раз Джерри и не думал ограничивать ее в движении. Ему хотелось ответной пылкой реакции. И он не был разочарован.

— Скорее, Джерри! Люби меня!

Рэй зарылась обеими руками в светлые волосы любовника, в отчаянной потребности еще большего сближения. Лица их были в дюйме друг от друга.

— Я хочу ощутить, как ты входишь в мое тело, как заполняешь меня. Но на этот раз останься во мне!

Она вскрикнула, ощутив проникновение. Джерри замер, хотя это далось ему не без труда.

— Я опять сделал тебе больно?

— Нет…

— Но ты закричала!

— Это от радости…

Чисто инстинктивно Рэй напрягла бедра. Пойманный в сладкую ловушку, Джерри застонал.

— Что-нибудь не так?

— Наоборот!

Он начал двигаться. Сладкие тиски сжимались каждый раз, когда он выскальзывал, и расслаблялись, снова давая ему доступ. Это было упоительно, как никогда прежде. Казалось, эта женщина не хотела выпускать его и с восторгом открывалась для каждого нового движения. Никто никогда не желал его до такой степени.

По мере того как нарастало наслаждение, нарастало и неистовство, а с ним — неясное стремление, жажда чего-то иного, что — так подсказывал инстинкт — станет венцом близости. Оно парило где-то очень близко, приближаясь и вновь отступая. Рэй смутно припомнила день, когда она ловила ветку дерева, чтобы с ее помощью перепрыгнуть овраг. Ветер наклонял ветку, почти вкладывал в руки, но тут же отдергивал, и в стиснутом кулаке не оставалось ничего. Так было и теперь: нечто прекрасное заглядывало в лицо, овевало своим сладостным дыханием, но стоило потянуться к нему, как оно снова оказывалось за пределами досягаемости. Тогда, у оврага, она так и не сумела поймать ветку, но на этот раз напряглась всем телом и позволила очередному порыву ветра подхватить ее и унести вслед за сладкой приманкой.