Кира Шарм - Безбашенный

— Я тебе подарок на свадьбу принес, — Карин, как всегда, непробиваемый. — Самый ценный. Три часа наедине с Вадиком в изоляторе. Даже не благодари, все равно не расплатишься.

— Блядь, за такой подарок, Карин, я тебя даже на публике расцелую! — ну наконец-то хоть одно приятное событие! Ребра у меня, конечно, далеко не в целом виде, но, блядь, три часа наедине — это совсем другая песня, чем с толпой его мордоворотов в темном переулке.

— Не-не-не, вот этого не надо! — Андрюха отшатывается, замахав на меня руками. — И вообще, я в твою спальню больше не зайду! На пушечный выстрел! Особенно после того, как ты брачную ночь просрал! Мне уже просто страшно с тобой связываться!

— Это все потом, — Глеб, как всегда, суров и непоколебим. Даже тени улыбки нет и выглядит, как моя совесть. Хотя — разве я должен чем-то себя грызть? В этой истории не я оказался предателем.

— Домой к девочке нужно заехать, — кивает стоящий с ним рядом Скальсских. Когда только они спеться успели? — Ты вообще в курсе, что у нее с отцом были проблемы?

— И, походу, их Асколов же ему и устроил, — вторит Глеб. — По крайней мере, на место ректора назначили близкого друга их семьи, а сам Вадичка давно за Мирой бегал, только вот безответно. Решил, сука, двух зайцев сразу убить. И девушку себе заполучить и нужного человека на хорошее кресло пристроить. Великий, блядь, махинатор.

— С родителями поговорить предлагаешь?

Даже не знаю. Сомнительно, что от них я смогу узнать правду.

— Люди Углева уже работают и над этим делом, в числе всех остальных. Я попросил и Пирса посмотреть, ты же знаешь, с его опытом у него просто чуйка на махинации. Даже если доказательств никаких нет, он еще ни разу не ошибся в том, кто виновен. Но для полной картины считаю, надо выслушать всех. Особенно родителей.

Когда Глеб успел таким стать? Совсем серьезный, вот будто лет на двадцать нас всех старше. Или он всегда таким и был?

По-хорошему, я бы сразу поехал в изолятор. Душа смертельно требует разговора. А после бы попытался вникнуть в материалы.

Но…

Все-таки родители Миры — реально на первом месте. Она пропала, дома за нее переживают наверняка. Лучше успокоить лично. Все равно в ближайшее время лучше ей не выходить на улицу. Мало ли, что Асколову в голову взбредет! Скользкие люди всегда мстительны! И, как бы не поступила Мира, а все равно я обязан обеспечить ее безопасность!

* * *

— Кто вы? Где моя дочь? — сразу с порога заорала мне в лицо ухоженная женщина средних лет, так не похожая на Миру.

— Ваша дочь в безопасности. Я хочу поговорить с вами про Вадима Асколова.

— Не о чем с тобой говорить! Неужели отец Вадима прав, и я вырастила шлюху? Она проводила с тобой время? Как она могла!?

— Послушайте, — скриплю зубами, стараясь дождаться, пока мать Миры успокоится. — Она действительно хотела замуж на него? Или ее вынудили обстоятельства?

По дороге я выслушал все, что рассказал мне Дэн. И, блядь, все меньше и меньше мне хотелось по-человечески говорить с теми, кто называл себя родителями Миры. Если все это, конечно, правда. Если девочка, готовая продаваться, не выдумала всю эту трогательную историю. Потому что я совсем уже не знаю, чему и кому верить. Слетаю с катушек до нутра, до основания.

— Это ее долг! Она должна была так поступить! А она… Променяла нас с отцом на непонятно кого!

— Ее воля была или нет, — наступаю, впервые в жизни жалея, что не могу ударить женщину.

— Вы понимаете, что он ее избил?

И явно почти изнасиловал, от чего у меня снова и снова переворачиваются все внутренности, а зубы сжимаются до хруста. Ведь если бы я не успел… Этот урод точно бы не остановился! И уже неважно, хотела она замуж за денежный мешок со связями или нет. Такое оправдать нельзя ничем. Невозможно!

— Это мы ее в детстве мало били! — плюет словами, как кислотой та, что только называется матерью. — Если бы я только знала! Если бы хотя бы догадаться могла! Она бы из квартиры не вышла! Шлюха!

Я услышал достаточно, чтобы развернуться и уйти. Чтобы уйти вовремя, захерачив только по стене подъезда. Иначе… Мог бы и не сдержаться. И все равно мне в спину долетала отборнейшая брань ее матери.

— Едем, — сжимаю и разжимаю кулаки, падая на сидение Андрюхиной тачки. Их срочно нужно размять. Об ту самую голову.

Асколова я уже ни о чем не спрашивал.

Просто методично и молча херачил.

Не обращая внимания на угрозы, с которых он начал и на скулеж, которым он закончил нашу встречу, валяясь на полу с некисло попорченной физиономией.

Если бы не три часа, что ограничили меня, лужица крови была бы намного больше, а от самого Вадички ни хера живого места бы не осталось.

— Я трахал ее. Трахал во все щели. С утра до вечера, — шипел окровавленной мордой Асколов, а у меня перед глазами вспыхивали ее губы. Глаза, улыбка, нежные прикосновения пальцев, которыми она чертила узоры на моей спине… Такие трепетные, как касание перышка. Которыми надышаться не мог.

— Она же просто сука. Она и тебя кинет. А я заплачу. Хорошо заплачу, только закрой эту историю. Я тебе такую карьеру могу сделать!

— Себе сделай. Петуха на зоне.

Как же мало мне трех часов! Я и половины пара об этого ублюдка не выпустил!

— Домой, — устало прикрываю глаза, снова оказываясь в машине рядом с Андрюхой. Он сегодня молчаливый водитель, за что ему огромное спасибо.

Душу рвет на части.

Могло все быть так?

Со мной — трепетная, с ним — развратная шлюха?

Ради семьи, которая того не стоила, если и правда решила продать собственную дочь?

Ради себя и безбедного будущего за этой вот каменной, прогнившей насквозь, стеной?

И ни хера мне не важны сейчас никакие материалы. Что отцу, что сыну там не на один год хватит. Я бы, блядь, жилы ему перегрыз ради нее. Но — стоит ли она этого?

Не знаю. Не понимаю. И ребра разрывает совсем не от той боли. Сердце, блядь, сквозь них выскакивает. Как мне понять?

Ни хрена так не выматывает, как эта пропасть. Ледяная и обжигающая, разрывающая меня на тысячи кусков. Будто скатываюсь все ниже и ниже, срывая на пути остатки кожи.

Это надо обрубить, решаю, как только устало валюсь в кресло.

Пусть по живому, пусть так. Но еще одну ночь пережить в этой вязкой мути я просто не смогу. Надо ехать.

Сбрасываю с себя рубашку, отправляя ее в мусорное ведро.

Долго мылюсь под горячими струями, надо смыть с себя запах этого урода и его крови, которым я, кажется, пропитался.

И, блядь, снова звезды перед глазами, вспышками тока и ломающей судорогой, что скручивает все суставы, — а насколько сильно им пропиталась Мира? Насколько глубоко? Был его ублюдочный запах на ее коже, когда я целовал ее пальцы? Оставался в ту ночь на ее теле отпечаток его тепла?

Блядь… Это просто сводит с ума, выворачивая наизнанку.

Скептично осматриваю себя в зеркале, пытаясь хоть как-то пригладить взъерошенные волосы.

О концертах на ближайшее время можно забыть, — тут никакой грим мне не поможет

Разбитая скула, налившийся кровоподтеком подбородок, сияющий кровавыми сгустками белок глаза…

Но… Блядь, если она в другом виде не сумела полюбить меня, то какая сейчас, на хрен, разница?

Стиснув челюсти, киваю собственному отражению.

Как бы ни хотел оттянуть еще пусть и болезненное, а все же время, в котором пока хоть слабо, а трепыхается надежда на то, что хотя бы наше прошлое не было ложью, а лучше решить все сразу. Поставить окончательную точку. Навсегда.

Засовываю свое ноющее сердце подальше и отправляюсь к Дэну в отель.

МИРА

— Антон? — я вздрагиваю, когда он входит.

Не ожидала его увидеть после последнего разговора. Думала, больше не придет.

Взъерошенный, злой, губы плотно сжаты в одну нитку.

— Боже… — дрожащей рукой пытаюсь прикоснуться к его совсем разбитому лицу. В наш прошлый разговор все не выглядело настолько ужасно.

Не обращаю внимания на его потемневший взгляд и стиснутую челюсть. Он будто прожигает меня ненавистью, но это сейчас не важно…

— Тебе нужно к врачу, — бормочу совсем севшим голосом, сама практически себя не слыша. — Антон!

Мне стократ больнее от его боли, чем даже ему самому!

Он будто на миг становится прежним. Прикрывает глаза, позволяя мне коснуться, провести пальцами по набухшей скуле, вниз. А после, судорожно выдохнув сквозь зубы, сжимает мою руку, резко отстраняя от себя.

— Я сходил бы, Мира. Если бы врач смог вырезать тебя из меня, как злокачественную опухоль. Но это не поможет.

Поневоле улыбаюсь, но тут же прикусываю губу. Все-таки он меня любит, иначе не говорил бы сейчас так! Пусть каждое его слово и будто плетью меня хлещет!

Отворачивается, уходя от меня к окну. А я с замиранием сердца смотрю на то, как рвано вздымается его грудь под футболкой.

— Антон… — бормочу, не в силах себя заставить оторвать от него взгляда. Ему не все равно! Это ведь — главное! Значит, у нас есть еще хоть самый маленький, но все же шанс! Но… Преграда и угроза в виде Асколова никуда не делась.

— Это сделал Вадим? Где он? — я должна спросить, хоть губы и становятся деревянными. Хочется кричать ему о своей любви, но… Я не представляю даже, на что способен тот, кто должен был стать моим мужем! И какую опасность это все несет в себе для любимого!

— Тебя так сильно волнует, где твой жених? — его губы болезненно кривятся, и мне в грудь отдает этой болью. — Жалеешь о том, что перешла к другому? — его слова и вспыхнувший недобрым взгляд снова бьет меня наотмашь.

— Антон… — я просто опускаюсь на стул, чувствуя, как ноги становятся ватными. Как мне пробить эту непробиваемую стену? Как?