— Так что, Коть? Правда сосед? И правда тапочки украл?

Младшая Самойлова снова вздохнула, уткнулась лицом в плечо то ли бабушки, то ли приемной мамы, то ли старшей подруги, зажмурилась.

— Да он… Нас Вера с Сашей попросили музыку выбрать для свадьбы, Веселов ко мне пришел, переобулся, мы выбирать начали, а потом… сорвался, в общем, прямо в тапочках. С тех пор не виделись больше. Слава богу. Я к вам уехала, а он… и знать не хочу даже…

— Ты что, до сих пор его любишь, Коть? Или обижена еще?

— Не люблю, Марина. Конечно не люблю, ты что такое говоришь? — Катя возмутилась так яростно, что аж самой противно стало. Выглядит глупо, скорее подтверждая подозрения, чем опровергая их. — Просто… Не нравится, что постоянно существует риск встречи. Надо же что-то говорить, улыбаться там, а я…

— Не можешь?

— Мне сложно…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— А ему, как думаешь?

— Мне все равно, как ему. Это ведь не я ему изменила…

— Четыре года тому, зайка. Это четыре года тому было, да и вы же не разобрались тогда… Разъехались просто, даже не поговорив… — Марина старалась говорить тихим, спокойным голосом, незаметно поглаживая Катю по спине.

— А о чем нам говорить было? Я же все своими глазами видела. Переписку это, запись, а когда спустилась, внизу они воркотали…

— Но, может…

— Не может, Марин. Ничего там быть другого не может. Он любил свою Филимонову, а меня использовал временно, чтобы она приревновала хорошенько. Видимо, добился своего…

— Так почему тогда они не встречались после того, как ты уехала?

Катя глянула на Марину с обидой во взгляде, а потом отвернулась.

Не нравилось ей, что старшая Самойлова сейчас пытается в адвоката дьявола играть.

— Это меня не интересует уже. Меня вообще он не интересует. Вот только лучше было бы, если нам встречаться не приходилось.

— Коть… — Марина окликнула самого настоящего ершистого Котенка, дождалась, пока та взгляд на нее переведет, улыбнулась грустно… — А может это судьба? Может она вам второй шанс дает? Ты же за столько лет не смогла ему замену найти… Подожди, не перебивай… Такую, чтобы сердце пело, как в семнадцать. Вот и он, может, не смог… А теперь вы снова встретились. И вам хотя бы с обидами своими разобраться для начала, а уж потом…

— Он даже не извинился, Марин. Даже не извинился… Он не считает, что тогда плохо поступил со мной. Наоборот, еще и меня обвинить пытался…

— То есть, если бы он извинился, ты…

Кате захотелось язык прикусить. И зачем ляпнула? Теперь Марина не отстанет ведь.

— Я согласилась бы с ним жить по соседству и просто по-человечески общаться. Это все. И не смотри на меня так. А что касается моей неспособности ему замену найти… Зря ты так. Все я нашла…

Спорить дальше и что-то доказывать Марина не стала. Зачем, если обе понимают, что сказано это было больше для сохранения твердости своих убеждений… в своих же глазах?

— А вот это, думаю, Сережу больше всего порадует, — прекрасно осознавая, что разговор продолжать смысла нет, Марина решила перевести тему. Встала с кровати, опустилась на колени, пошарила под ней, с шуршанием достала оттуда коробку, открыла… — Больше звездного неба он любит только Звездные войны, вот мы с Леней и решили, что космический шаттл ему крайне необходим. Он пока разобран, но будет, чем заняться, пока лето…

Марина улыбнулась, Катя улыбкой же и ответила. Подарок действительно был отличным. Как и все в этой комнате. Вот только сосредоточиться на этом младшая Самойлова теперь не могла…

* * *

В голове крутилось это «за столько лет не смогла ему замену найти… такую, чтобы сердце как в семнадцать пело…».

Правда это была. Чистая правда, пусть и горькая. Не смогла, хотя пыталась, чего уж греха таить? Но разве ж это грех, когда тебя предали и ты стараешься снова жить научиться?

Первый год в университете Катя провела, даже не задумываясь о том, что вокруг нее много замечательных парней и один из них мог бы помочь напрочь забыть о трагической первой любви. Ей было просто не до того. Самойлова ушла с головой в учебу, а еще бегала на приемы к психологу — из иммигрантов, которая, казалось, помогла ей во многом разобраться, многое простить и отпустить. Но вот в чем парадокс — даже Лене ее грехи отпускать было проще, чем Андрею… его… один…

Желания мстить бывшему у Кати не было. Был всепоглощающий страх, ведь она четко осознала: любить — это почти всегда больно.

Исключение — ее семья. Самые родные неродные люди, которые никогда ничего не обещали, а просто делали. Уже в Америке к Кате наконец-то пришло осознание своего заблуждения насчет роли в большой семье Самойловых. Здесь не бывает лишних людей. Здесь все — необходимые. Каждый — центр вселенной тех, кто окружает. Независимо от того, кем он был рожден и как в эту семью попал.

А еще только в Штатах прошел страх «повторить судьбу матери». Они все же разные люди. Очень разные. И ее образ навсегда останется тормозом для Кати в ситуациях, несущих риск, вот только… Такая мать — не повод запрещать себе жить.

Но вот что касается парней… доверия к ним не было. Исключение было единственным — Питер. Он всегда был особенным для Кати. Близким по духу, теплым, искренним. У психолога на приеме Катя не плакала — приходила туда с чувством опустошения, выходила — с надеждой, а вот на плече у Питера… Было пролито много слез. И по Андрею, и по учебе, и по собственной надуманной глупости.

Он никогда не отказывал в поддержке, рвался даже полететь в Украину и там поговорить с Веселовым по-мужски. Катя еле отговорила — не хотела разборок. Хотела просто забыть, перестать бояться и начать заново.


Рискнула уже на втором курсе университета. Это был одногрупник, которому очень приглянулась милая Китэн с забавным акцентом. Видимо, ей суждено было всегда оставаться Котенком — независимо от страны и возраста. Даже тут, в Америке, эта кличка приклеилась к ней намертво.

Одногрупника звали Льюис. Он был местным. Очень солнечным и милым парнем. Видел, что девушка относится к нему насторожено, но все никак не мог понять, в чем причина. Он-то повода не давал. Добивался внимания долго и самоотверженно, не имел злых помыслов. Его даже Питер одобрил, с которым Катя обсуждала и эти свои сомнения. Вот только… страх оказался сильнее. Они не повстречались с Льюисом и месяца, сходили всего на пяток свиданий, как Самойлова пошла на попятные. Без объективных на то причин. Даже какого-то маленького повода, за который можно было бы зацепиться, не было. Просто… Не Андрей. Не тот, который предал. Тот, который еще любил… или делал вид?

После Льюиса были еще трое совершенно разных парней-попыток. Рокер с хаером и добрейшей из душ, фотки которого заставляли Марину хвататься за сердце, а Марку и вовсе не показывались. Хороший друг Питера, который «подходил маленькому Котеночку идеально», как считал чех. А еще Макс — выходец с родины, чья семья переехала в Штаты годом ранее и привезла с собой немного «родного воздуха», который так манил Катю… Вот только раз за разом ничего не получалось, ведь Катя трусливо сбегала.

Ненавидела себя за такое детское поведение, но легче было ненавидеть, чем бояться… влюбиться, привязаться, поверить, что безусловно, а потом снова страдать. Хотя и «страдать» тут — довольно легкомысленное слово для тех ощущений, которые однажды уже пришлось испытать маленькому Котеночку.

А сейчас… У нее был Питер. Все эти годы рядом. Все эти годы ближе некуда. Все эти годы не позволивший усомниться, что он-то не предаст. Он-то горой… Вот только скоро свадьбы и это… Возможно одновременно радоваться и тосковать? Катя испытывала именно это.

А с тех пор, как снова увидела Андрея — еще и боялась. Постоянно. Стоило вспомнить, что он где-то рядом, поджилки трястись начинали. Питер советовал забить, даже посмеяться над ситуацией — это ведь забавно, если отбросить прошлые обиды, но… Ему ли не знать, насколько Кате сложно это сделать?

— Идем чай пить, Котенок? — Марина заметила задумчивость младшей Самойловой, окликнула тихо, чтобы не напугать, улыбнулась тепло…

Бедный ребенок. Все ее сомненья на лице написаны были.

— Ага. Давай… А комната — шикарная…

* * *

Вечером следующего дня, когда Катя вернулась домой, на коврике у входной двери квартиры ее снова ждало подношение…

Тапочки аккуратно стояли носками ко входу, а в двери — записка.

«Извини, я хотел лично отдать, но тебя дома не оказалось. За кроссами позже зайду тогда. По музыке — шикарный выбор. Я со всем согласен. Можем оправлять брачующимся.».

Игривой подписи «Андрей с 9-го» уже не было. Да и вообще, записка, написанная тем же почерком, сложенная из тех же букв и слов, теперь читалась уже куда менее задорно. Между ними выросла стена, которую не пробить. Стена, которая возникает только между «без» и «условной» любовью.

* * *

— Котя…

— Что?

— Ты мне подруга?

— Вроде бы да, а что?

— Тогда ты должна пообещать, что поймешь меня и осуждать не станешь…

Катя кивнула, с опаской глядя на Веру, потом еще с большей опаской, когда Яшина бокал в себя в прямом смысле опрокинула, на стол поставила с характерным звуком — как бы ножка не отвалилась…

— Меня пугает то, что свадьба совсем близко… — Вера выпалила признание, вновь наполняя свой бокал и Катин за компанию, не спрашивая, надо ли…

Вера позвонила подруге полтора часа назад, начала с благодарностей за то, что подобрали с Андреем музыку, а потом напросилась в гости. Катя была не против — сидеть вечером дома в одиночестве не хотелось, а выйти… самой лень было, а позвать кого-то… Из недалеких знакомых поблизости находился один Андрей Веселов, а это — ну совсем не вариант.