— Котенок, мне сейчас не очень удобно говорить, я тебя позже наберу. Телефон сохраню.

— Хорошо.

Не тратя время на прощания или хотя бы еще пару слов о том, как она рада услышать дочь, и что скучала, Лена скинула.

Катя же застыла, глядя на телефон в руке, Андрей тоже молчал. По девичьему телу расползалась апатия. Она не знала, что ожидала от разговора, но получила… а ничего не получила. Пару фраз. Обещание перезвонить. Удивление… и все.

— Это была моя мать, — улыбнулась грустно, вскидывая взгляд на Андрея. — Немногословна, как видишь…

— Иди сюда, Коть. Все хорошо, — Андрей забрал у нее из рук телефон, к себе прижал. И только теперь, оказавшись в любимых уютных объятьях, Катя вдруг поняла, что щеки-то мокрые. Кажется, расплакалась. Сама не знала — это от нервов или обиды, но факт оставался фактом. Тело дрожало, слезы по щекам катились грузными каплями, Андрей по спине гладил, успокаивая… — Ты молодец, Кать. Ты все правильно сделала. Теперь дело за ней. Теперь она должна решить — хочет тебя видеть или нет. Есть ей что тебе сказать или нет.

— А если решит, что нет?

— Так и будет. Не мать, значит.

Ответ был грубым, но правдивым.

Андрей слушал разговор и представлял себя на Катином месте, но вот задачка — никак не получалось. У него-то совсем другая история приключилась. Его и мать любила, и отец… пока жив был. С рождения. Больше жизни. И чтоб вот так… сухо… ему это непонятно было.

— Идем отсюда, холодно…

Утерев слезы, выровняв дыхание, Катя встала, Андрей за ней. Быстро плед свернули, спустились, вновь по тропке к остановке, там в трамвайчик… И ехать молча, глядя теперь уже на горящий огнями вечерний город.

На душе у Кати по-прежнему было пусто. Тепло только руке, которую то и дело поглаживал Андрей.

Он проводил девушку до подъезда, обнял напоследок, зарывшись лицом в белые волосы, поцеловал в макушку, она так и не оттаяла окончательно после разговора. Это и понятно было, но жалко ее очень.

— Пойдем завтра после школы мороженое есть? Музей медуз открыли еще, говорят, очень интересный. Хочешь? Или в кино на что-то новое. Суперсырного попкорна наберем, а потом по магазинам. Хочешь?

Катя улыбнулась, запрокидывая голову. Она была очень благодарна Андрею. За поддержку до, в процессе, после. Поднять ей настроение сейчас он не смог бы, но одни только попытки дорогого стоили. Он ведь что к мороженому, что к попкорну, что к медузам — равнодушен, не говоря о магазинах. Просто порадовать хочет. Подарить ей маячок, ради которого стоит сегодня пережить и в завтра смело шагнуть.

Но у нее он и так был. Маячок. На голову выше ростом. в полтора раза шире ее в плечах, с сорок третьим размером ноги. Андреем зовут. Андрюшей самые близкие.

— Ты лучший на свете, Веселов.

Андрей улыбнулся, потянулся снова к ее лицу — кончика носа губами коснулся.

— Я знаю. Но лучше иди домой уже, а то твой отец меня съест. Это же для тебя я лучший на свете, а для него…

— Вражина.

— Именно.

Катя скрылась в подъезде, Андрей же не спешил уходить, присел на лавку, задумался…

Все же он был очень слабым, когда со своим «горем» справиться не мог. И ведь странно это… Когда отца потерял — не лучше было, но как-то пережил, а тут… Дурак-дураком.

А Катю очень жалко. С такой матерью… Эх… Ее и матерью не назовешь. А ведь впереди еще встреча, если Лена не испугается. И на встречу эту Катю уж точно саму отпускать нельзя. Мало ли?

Дождавшись, когда от Самойловой придет дежурное «я дома», Андрей направился прочь из чужого двора. Отчего-то немыслимо хотелось побыстрей домой попасть. Маму обнять, спасибо сказать…

Глава 17

Оставшийся до выпускного месяц пролетел… даже не так — промелькнул со скоростью света. Перед глазами у всех — детей, готовившихся сразу и к празднику, и к внешнему тестированию, и к скорому расставанию. У родителей, участвующих во всем вышеперечисленном. У преподавателей…

Времени на встречи у Кати и Андрея катастрофически не хватало. Самойловой нужно было срочно заняться грядущим переездом в новую страну, Веселову — поступлением. Но они пытались. Честно пытались урвать хотя бы немного, чтобы провести время вместе. Вместе в школе, вместе делая домашку (если не нужно бежать к репетиторам), в воскресенье — святые два-три часа на свидание. И так хотелось попросить время притормозить. Хоть немного, хоть чуть-чуть, но не поможет ведь… Поэтому и сами спешили.

Андрей пытался нацеловаться вдоволь, чтобы потом на полгода хватило в разлуке, Катя насмотреться, наслушаться, начувствоваться, но вечно нужно было отвлекаться.

Лена не звонила больше двух недель. Поначалу Катя при каждом входящем вздрагивала, неизвестные номера брала с трясучкой в руках, а потом… почти смирилась уже, что эта женщина сделала свой сознательный выбор и встреча ей ни к чему. Но стоило этому смирению прийти, как мать набрала ее номер.

Договорились сначала на один день, потом перенесли… Снова договорились, снова перенесли… Андрей, которому Катя об этом рассказывала, очень злился на женщину за такое поведение, а вот Катя все пыталась ее выгородить… зачем-то… В конце концов, Веселов стребовал, чтобы дочь ультиматум поставила: либо встречаемся тогда-то там-то, либо не судьба… Кате предложение казалось логичным, но неприятным. Ей сложно было своими эмоциями управлять в разговорах с Леной. Но приказ девушка исполнила.

Как-то так случилось, что единственный оставшийся до выпускного свободный вечер выпадал на пятницу перед событием. Не больно удобно, но либо так, либо никак…

Катя сообщила матери, та вроде бы согласилась. Пошутить попыталась, что она и на выпускной пришла бы, если дочь пригласит… Но шутка как-то совсем не зашла. Иногда лучше просто молчать.

На встречу Катя должна была идти с Андреем. Условились в семь в парке Шевченка, но ехать планировали каждый от своего дома. У Кати до половины шестого репетитор, у Андрея — семейное мероприятие — официальное представление матерью Валентина детям и свекрови. День должен был стать крайне насыщенным, но может это и к лучшему — меньше времени уйдет на нервы.

Катя выскочила из квартиры ровно как договорились, хотя ей казалось, что она чертовски долго копошится у шкафа, выбирая, что надеть. В последний раз с ней такое случалось, когда наряжалась на первое свидание с Андреем. Но тогда-то ясно, к чему было такое внимание одежде, а теперь?

Глупое желание ненужного ребенка быть для матери, пусть такой, как Лена, дочерью, которой надо бы гордиться… Хотелось увидеть у нее во взгляде восторг и жалость. И боль. Потому что бросила. Потому что не любит. Потому что такая…

Катя злилась и боялась. Руки дрожали, из-за этого пришлось отказаться от затеи надеть блузку на пуговках — даже застегнуть не получалось, спасло платье. Летнее, цветочное, самое оно в жарку майскую погоду, когда тебе семнадцать.

— Ты надолго, Катюш? — Снежка поймала ее уже почти выбежавшей из квартиры. Если честно, младшая Самойлова надеялась смыться еще до того, как придется что-то говорить, но не повезло.

— С Андреем погуляем. Я позвоню, как домой соберусь.

— Хорошо, гуляйте, — Снежа не заподозрила лжи… или сделала вид. Про Лену она больше не спрашивала. Выслушала сухой Катин рассказ о том, что телефонный разговор с матерью не задался, постаралась утешить, как могла, добрым словом, а больше не лезла в болезненную тему. Катя была благодарна ей еще и за это.

До парка девушка шла пешком. На метро было бы быстрее, конечно, но Катя боялась, что так может звонок пропустить, если вдруг Лена решит набрать. В этом она никому бы не призналась, слишком трепетно звучит…

На ходу Самойлова открывала сообщения Андрея, читала их, улыбалась, отвечала…

Не знала, что делала бы без него. Он будто чувствовал, когда так нужен. Вот и сейчас девушка дрожала осиновым листом, а он пытался отвлечь, «ведя прямую трансляцию с места события»… ну то есть рассказывая, что у них там происходит…

В парке Катя была хорошо заранее, села на террасе местной кофейни, заказала лимонад, написала Андрею:

«Ты уже вышел? Не опоздаешь?».

Он ответил почти сразу:

«Не вышел еще, через минуту вылетаю. Не опоздаю, все пучком. Мне на метро пятнадцать минут, ты же знаешь».

Она знала… но нервничала. А еще очень в нем нуждалась. Сегодня как никогда…

* * *

— Не кипишуй, Филимонова, все идет по плану… — Никита Разумовский раздраженно шептал в телефонную трубку, подходя к грядущему месту «преступления».

— Тебе легко говорить… Это ж не ты по плану должен изображать, что от бугая какого-то по щам схлопотал… — ответ же у королевы школы получился язвительным.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Ну и жаргон… Фу, Филимонова…

— Ты тему не меняй, я тебя и бугая твоего в последний раз предупреждаю. Если он хотя бы попытается мне урон нанесли — вы трупы. Я с синяками на выпускной идти не собираюсь…

— А ты играй хорошо, ори громко и не придется до синяков доводить.

Алиса зарычала зло, сбрасывая звонок.

— Чего смотришь? — окинула презрительным взглядом дружка Разумовского, которого они подключили к своей веселой сценке, сложила руки на груди. Сейчас ее все раздражало. И затея уже не казалась такой гениальной, хотя идейным вдохновителем и выступила сама Алиса.

Но что оставалось делать, если Веселов ни на одну из провокаций не повелся? А завтра выпускной, тут либо пан, либо пропал.

В чем ей хотелось оказаться «паном», Алиса и не анализировала особо. Теперь хотелось просто «победить». В чем состоит победа она понимала. К ней и стремилась. Вознаграждение Разумовского, да и он сам, уже особо не волновали. Ее жутко бесила эта белобрысая выдра. Выскочка, наличие которой свидетельствовало о том, что не все Алисе Филимоновой по плечу. Есть исключения… Так вот, исключений быть не должно. Пришло время эту оплошность исправлять…