— Чтобы не жалеть… потом когда-нибудь… в старости… Когда воспоминания совсем сотрутся и пережито будет столько, что ее жизненные проколы перестанут казаться настолько непростительными.

— Ты искренне думаешь, что доживешься до подобного?

— Не знаю. Но и Лена в юности вряд ли думала, что ее жизнь сложится так, как сложилась.

— Я все равно считаю, что мы сами определяем свою судьбу. И пенять на «так сложилась жизнь» — это о человеческой слабости…

Катя плечами пожала, не торопясь с ответом. И спорить не хотелось (в конце концов, ей смешно было бы выступать в роли защитницы Лены), и во многом она была согласна, но не так уверена, как парень. Самойлова не могла с такой уверенностью в голосе, как у Андрея, рассуждать о том, что каждый кует свою судьбу самостоятельно. Иногда жутко становилось от мыслей, что существует такая штука как «наследственность». И вот какая эта наследственность у нее… Без слез не взглянешь.

Мать — наркоманка. Отец… неизвестно кто вообще. Живой? Как выглядит? Что делает? Чем болеет? Тоже на чем-то сидит?

Страхи повторить судьбы родителей (об одной из которых она даже не знала ничего) стали для Кати очень важными фактором, влияющим на то, как она жила.

Кому-то смешно может быть, а она к семнадцати ни разу ничего крепче новогоднего шампанского не пробовала, ни единой затяжки не сделала, не говоря уж о том, чтобы тусоваться по клубам и просто «наслаждаться жизнью». Она убегала от той судьбы, которая была начертана для нее генами. Катя не хотела когда-то оказаться в ситуации подобной той, в которой оказалась ее мать. Не хотела, чтобы и ее дочь услышала как-то, что родилась чисто потому, что мать не успела вовремя сделать аборт… Стоило вспомнить эту фразу — сразу же тошно делалось. Такое не забудешь. После такого здоровую самооценку не вернешь. Она ведь должна строиться на осознании того, что кто-то любит тебя безоговорочно. Просто потому, что ты есть. Мама ее так не любила.

— Но, если ты действительно хочешь с ней встретиться, тебе поторопиться надо. Вы с сегодня на завтра не договоритесь, ты же это понимаешь.

— Понимаю. Страшно просто… К отцу я с такой просьбой не подойду.

— Значит, к мачехе.

Катя вздохнула, она и сама думала об этом. Снежа не откажет. И воспримет легче, чем кто-либо из членов ее семейства. Конечно, будет отговаривать, предостерегать, но… Поможет.

— Я возьму телефон, только пообещай мне, что ты будешь рядом, когда я решусь позвонить, — Самойлова приблизилась к Андрею, уткнулась лицом в его свитер, обняла, пытаясь не дрожать осиновым листиком.

— Буду, — другого ответа и быть не могло бы. Оба это понимали. Безусловно ведь договорились. А это значит, и в радости, и в горе.

* * *

Сегодня Катя с Андреем засиделись. Сначала долго раскачивались с уроками, только приступили и что-то начало получаться — с прогулки вернулась Снежана с детьми и Поля тут же решила, что Кате с ее другом надо помочь…

Помогла. Приволокла конструктор, который они дружной компанией сели собирать, а потом играть — в принцессу (конечно, Полюшку), заточенную в башню. Охранявшим ее злым… почему-то динозавром… стала Катя, а рыцарем, которому суждено было Полюшку спасти — Андрей (он вселял в девочку доверие).

Еще с час играли, потом Снежана позвала детей ужинать. Всех детей. В приказном порядке.

Пришлось идти… И еще сорок минут утаптывать вкуснющий ужин, разбавляя его приятной беседой.

— Вы знаете, что у меня дома висит ваша работа? — Андрей глянул на Катю лукаво, подмигнул, она тоже улыбнулась. И Снежана…

— Знаю. Я тебя помню, кстати. Со времен сьемки еще… Профессиональная деформация. Да и ты очень фотогеничен. Пусть для парня это такой себе комплимент, но в будущем, думаю, сгодится. Можем договориться, кстати, отфографирую вас. А то не дело ведь, наверняка до сих пор ни одной общей фотографии нет? — Снежана глянула на растерявшуюся пару иронично.

Кто бы сомневался? Хотя это и к лучшему, на самом деле. Значит, голова другим забита. Эмоциями, а не желанием их увековечить.

После ужина пара снова вернулась в комнату, надо было сделать третий подход к домашке… На сей раз, наконец-то, удачный.

И все шло бы еще быстрей, не отвлекайся Катя то и дело на свой телефон…

— Знаешь что, Самойлова. Это вообще-то неприлично при парне с посторонним мужиком переписываться…

Андрей долго терпел. Сообщения три, наверное. Но не сдержался-таки. Знал, кому Катя с такой скоростью ответы строчит. Питер этот… Не нравился он Веселову. Заочно не нравился. Вера когда-то намекала, что он к Кате подкатывает… И Андрей в этом ни секунды не сомневался, просто все как-то сдерживался, мнение при себе же и держал, но тут…

— Каким мужиком, ты что, дурак что ли? — Катя глянула на парня удивленно, улыбнулась, поцеловала в щеку, снова возвращаясь к записям в тетради. Андрей же так быстро не оттаял. Сурово на телефон девчачий смотрел в ожидании… И дождался-таки! И минуты не прошло, как снова трель прозвучала — Питер писал…

— С этим! — Веселов кивнул на телефон, всем своим видом демонстрируя отвращение. — У него что, своей девушки нет? Обязательно моей писать?

— Вообще-то мы с ним дружили еще задолго до того, как я с тобой познакомилась. И не начинай вообще… Тоже мне… Ревнивец… Он мне помогает просто. Очень. И о тебе он знает, кстати…

— О как! Интересно! — последняя фраза отчего-то отозвалась приятным теплом. — И что же он знает?

Катя замялась, не совсем понимая, какого ответа от нее ждут.

— Знает, что у меня парень есть. Ты.

— Это хорошо, что знает… И ты ему напиши там, чтоб не забывал…

Катя глянула на собеседника, будто на не совсем нормального, окинула скептическим взглядом с ног до головы, хмыкнула.

— Только сцен ревности мне тут не хватало…

— Не проблема, устроим…

— Андрей!

Самойлова возмутилась, ущипнула за плечо даже. Больно, кстати.

— Ладно, все! Шучу я, шучу… — Андрей руки поднял, прося пощадить. Но стоило Кате кивнуть, снова телефон в руки взять, не удержался опять. — Но ты все равно с ним поменьше переписывайся уж… при живом парне-то!

— Веселов!

* * *

На часах было уже десять почти, когда пришла пора расходиться. Не хотелось, но надо было. Андрей так органично вписался в домашнюю атмосферу, что отпустить его было сложно.

Сейчас-то Катю окружало почти все, что она так любит — семья, он, родной уют…

Девушка сидела у ноутбука, лениво листая ленту фейсбучных новостей, Андрей же собирал в коробку остатки разрушенной башни, динозавра, принцессы и рыцаря.

— О тебе снова в Сплетнице написали… — странно, но вечером читать интерпретацию утреннего происшествия можно было практически без лишних эмоций.

— Удивительно… — Андрей хмыкнул, не отвлекаясь от своего занятия.

— Пишут, что ты заподозрил, будто у Филимоновой и Разумовского отношения, поэтому психанул. А меня бросил, кажется.

— Так что, расходимся? Нельзя «Сплетницу» разочаровывать…

Катя глянула на Веселова через плечо, язык показала, поймав его лукавый взгляд.

— Я тебе давно сказать хотела, да все как-то стыдно было…

Катя вдруг кое о чем вспомнила. И решила наконец-то признаться, не давая себе шанса передумать.

Андрей оторвался от конструктора, посмотрел внимательно.

— Помнишь, ты когда-то сказал, что я в твоей жизни роюсь?

Парень замешкался, скривился немного (неприятно было вспоминать то свое поведение), но кивнул (ведь отрицать его тоже смысла особого нет).

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Так вот, ты был не слишком неправ тогда.

Катя открыла один из ящичков стола, достала склеенную фотографию Алисы Филимоновой, бросила на пол — она приземлилась прямо рядом с Андреем.

Он с минуту тупо смотрел на нее, моргая периодически, потом удивленно на Катю уставился.

— Откуда она у тебя? Я ж выбросил…

— Не выбросил. Ты в скамейку засунул — между досок, а я… Я на следующий день нашла, склеила…

— Зачем?

— Не знаю даже. Ты был таким непонятным для меня. Я увидела, как ты в первый день сидел на той лавке… Мне казалось, тебе плохо было.

— Мне тогда друг позвонил. Сказал, что Алиска себе нового лоха нашла, вот я и злился. Но тебе зачем она была? Еще и склеила? — он сознательно фотографии не касался. Она казалась парню токсичной. Напоминала о времени, когда было тупо больно и плохо. Постоянно.

— Я и в соцсетях ее пробила, — Катя почувствовала, что щеки румянцем наливаются, а Андрей смотрит очень уж удивленно.

— Так а зачем, Кать? Зачем?

— Не знаю… Но выбросить рука не поднялась. Не знаю, что с ней делать…

Веселов долго на Катю смотрел, а она на фото. И вот ей богу, меньше всего ему сейчас хотелось карточку в руки брать. Но…

Пришлось. На сей раз рвать было сложнее — скотч вдоль и поперек полосами шел, но было бы желание…

Порвал, к окну подошел — открыл, выбросил.

— Надеюсь, соседи собирать и склеивать не будут…

Руки отряхнул, будто после пыльной работы, к Кате подошел, ее лицо в свои ладони взял, в губы впился практически… Божечки, зайди Марк Леонидович в комнату в эту минуту — Андрея вслед за фото в полет отправил бы. Долго целовал и пылко. Так, что все внутри в узел завязалось, и стены поплыли. Потом оторвался, держа зрительный контакт при этом.

— Нет больше места Филимоновой в нашей жизни, Коть. Забудь о ней просто. Что бы они с Разумовским не мутили, мы-то знаем, чем дорожим и чего хотим, правда?