Вот только он не будет так глуп больше. Не поведется.

Парень доковылял до комнаты, сел на кровать, покрутил телефон в руках, думая… Разблокировал.

По-хорошему, надо бы не читая удалить, но любопытство… Он объяснял себе это элементарным любопытством. Надеялся, что любопытство. Ведь у него есть Катя, и его так кроет от ее присутствия, даже мыслей о ней, что ни одной Алисе не снилось.

Филимонова писала ему уже неделю. Он все ждал, когда поймет — нифига это не даст, но она не сдавалась. Сегодня тоже.

Алиса: «Привет. Я скучаю. Набери меня».

Через десять минут.

А: «Я же вижу, ты читаешь. Так в чем проблема? Почему не отвечаешь?».

Почти сразу следующее:

А: «Обижен — прости. Я уже сто раз извинилась. Сколько еще нужно?».

Через три еще одно:

А: «Не игнорируй меня, Андрей. Я знаю, тебе не все равно. Так же, как и мне».

Он их разом прочел, и пока читал — новое прилетело.

А: «Ты там с ней? Со своей новой девушкой? Брось ее, Андрей. Она тебе не нужна, я все поняла, я хочу попробовать еще раз. И ты хочешь, мы оба это знаем. Не блокируешь меня, читаешь… Мстишь, наверное. Но я потерплю. Ради тебя — потерплю…».

Андрей читал и чувствовал, как скулы судорогой сводит.

Стерва гребаная. Если бы она только знала, на что он готов был пойти ради этих слов еще пару месяцев тому. Да он бы раненым идиотом к ней навстречу несся. Без костылей и обезболивающего, а сегодня…

Это только злило. Хотелось телефон о стену разбить. Или ответить что-то едкое. Такое, как она когда-то отвечала. Не так пела птичка, как теперь поет. Совсем не так…

И не верил он ей. Не понимал, чего она хочет, но не верил. Только вот… действительно же не блокировал. Не мог себе же объяснить — почему, но не блокировал. Перед Катей стыдно было, перед мамой, но… Рука не поднималась.

Думал ведь, что излечился окончательно, а вон оно как… Какой-то нерв сердечный дергается еще. Лишь бы Катя не узнала… И лишь бы сил хватило нерв этот выжечь.

Парень вышел из диалога, в очередной раз оставляя его без ответа. Зашел в переписку с Катей, непроизвольно улыбнулся.

Пролистал чуть назад, начал перечитывать… Его это успокаивало. Катино присутствие, напоминание о ней, мысли, а сейчас очень надо было успокоиться, вернуться в реальность, где все так хорошо, отбрыкаться от тьмы, которая начинает расползаться вокруг с каждым новым сообщением от Алисы.

— Все будет хорошо, Коть, не переживай. Я обещал тебе безусловно.

Говорил и верил в то, что так и будет.

Глава 13

— Мариш, брось сигарету, — Леонид стоял за спиной жены, прислонившись к забору-сетке, отгораживавшему сад детского дома, к которому они приехали, от улицы. Пока они стояли снаружи. Марина нервничала — решила, что если не покурит — умрет… Вот только дым в легких особо не помогал потушить панику. К сожалению. — Мы и так опаздываем уже, на два договаривались.

Женщина кивнула, даже не оглянувшись на мужа, посмотрела на часы. Два пятнадцать. Ну ничего… Не критично. Вот сейчас она еще одну выкурит и можно идти… Трясущимися руками к пачке потянулась, достала сигарету…

— Так, все, прекращай. Ты к ребенку приехала на встречу или как? Дети курящих не любят, — Леонид не выдержал, подошел к жене, отобрал сигарету, сломал, в урну выбросил, потом пачку уже в своем кармане спрятал, игнорируя жалостливый взгляд Марины.

Боится… Ежу понятно, что боится. Он и сам боится. Причем еще больше, пожалуй. Она-то с Сергеем уже знакома, а у них с Леонидом сегодня первая встреча будет. С мальчиком, которому суждено стать его сыном. С мальчиком, годящимся ему во внуки. С мальчиком, разбившим сердце его жены. С мальчиком, которому он всегда будет благодарен за это. Ведь разбивать сердца можно не только отобрав любовь, но и подарив надежду на нее.

— Только обещай мне, Лень, что если ты поймешь, что не готов все же — скажешь. Не хочу тебе жизнь усложнять, — Марина говорила, глядя в глаза мужу своим искренним и таким беззащитным взглядом. Леонид даже не знал, как на слова отреагировать хочется — съязвить, как она сама делает с родными обычно или правду сказать — он решение давно принял, еще задолго до встречи с ребенком.

— Идем уже, а о своем желании жизнь мне не усложнять вспомнишь, когда снова решишь, что нам надо спортом заняться. Вот где у меня спорт твой сидит уже, — Лёня взял Марину за руку, жвачку вручил, — жуй, — и пошел уверенным шагом в сторону здания, в котором находился знакомый кабинет заведующей детским домом, а еще все те дети, которые ждали… Кто-то родных, кто-то двоюродных, кто-то не связанных с ними кровью, но способных поделиться теплом.

От мыслей о том, сколько же тут недолюбленных детей, мурашки шли по телу. Пожалуй, не появись в его жизни Катя, Леонид и не задумывался бы особо о том, что случается с нелюбимыми детьми, а не появись Марина — не бежал бы с таким энтузиазмом по выложенной плиткой дорожке в сторону двери здания.

Заведующая встретила их приветливо, хотя и с долей смущения во взгляде и голосе. Ей до сих пор было неловко за тот случай, когда у Самойловых сорвалось усыновление. Женщина понимала, что ее вины тут нет, да и тот малыш в хорошую семью попал в конце концов, но… Не стоят в ее кабинет очереди. И раз уж люди (а видно ведь, что люди хорошие), решили рискнуть, открыть свое сердце чужому ребенку, нельзя с ними так…

— Добрый день, — Леонид улыбнулся, протянул руку, пожал.

— Здравствуйте, — заведующая перевела взгляд с лица мужчины на женское — Марина тоже улыбнулась, кивнула, но видно было, что нервничает. — Вы на встречу с Сережиком нашим?

— С ним, — Леонид поймал себя на мысли, что впервые такое обращение слышит. И ему нравится. Надо запомнить, вдруг и самому ребенку это по вкусу?

— Они на прогулке сейчас, на заднем дворе. Если хотите, можем пока поговорить — вдруг какие-то вопросы есть, а потом выйдем, я вас познакомлю…

Самойловы переглянулись. Марина плечами пожала, отдавая инициативу в руки мужа.

— Хорошо. Тогда расскажите нам, пожалуйста, о нем, как он к вам попал, когда…

— Присаживайтесь.

Разговор предстоял не пятиминутный. Женщина рассказывала, а у Самойловых поочередно руки сжимались, которыми они продолжали друг друга сдержать. Родителей у мальчика нет — что мама, что отец — такие же детдомовские. Их даже местные стены помнили еще. Вместе росли, влюбились, получили жилье, переехали, женились. Насколько было известно — жили дружно, не слишком богато, но счастливо, потом случилось горе — угорели в своей же квартире. Сереже повезло, выжил, да только родственники только дальние, которые и родителей его забирать не захотели в свое время, что уж о нем говорить? Вот и оказался в детском доме. Около трех лет тому, родителей почти не помнит, грустит… Тут все дети грустят часто, но грусть Сережика отчего-то особенно за душу берет.

Садится у окна, глядит в сад — что зимой, когда заснежено все, что весной, когда цветет, что летом — в самую жару, что осенью, в листопад, и шепчет, маму зазывая… Знает, что мама не сможет прийти, забрать его, но все равно шепчет.

Тихий ребенок, ласковый, тянется ко взрослым, но нет у них столько времени и душевных сил, чтобы каждому дыру в сердце заткнуть, которая должна быть заполнена родительской любовью. К сожалению, нет.

— Нам сказали, все формальности будут до полугода длиться.

— Это если повезет. Может и дольше. Я не из вредности, поймите правильно. Просто будьте готовы… Вы и так знаете, что всякое может быть, но будьте готовы…

— Мы готовы, — Леонид ответил, улыбнулся — сначала женщине напротив, потом жене. Чтобы обе не сомневались.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Тогда пойдемте знакомиться.

* * *

Группа детей — мальчики и девочки, от четырех и, пожалуй, до восьми лет оккупировала тот самый внутренний двор. Здесь было неплохо. И песочница, и качели, горка даже, машина из колес, деревья, цветы… Если не знать, что находится игровая площадка на территории детского дома, а играющиеся тут дети — сироты, легко подумать, что это обычный двор, а вокруг квартиры, а не «палаты» на двенадцать человек.

Марина с Леонидом остались в стороне, молча наблюдая за детьми, заведующая же подошла к воспитательнице, шепнула, что к Сереже пришли.

Леонид пытался не смотреть на Марину — хотелось самому определить — где тот самый почти что их ребенок. Не больно-то получалось, если честно.

— А ты с ним знакомилась уже?

— Да. Вот он, — женщина кивнула на одного из мальчишек. Сидел поодаль остальных, на деревянном ограждении песочницы, держал в руках палку, увлеченно что-то рисуя на земле. Видно было, что ребенок весь в процессе, даже язык высунул от усердия. Смешной такой… Маленький совсем…

А ведь Леонид отчего-то даже не подумал толком, что такое шесть лет. Поле вон четыре, она совсем еще кнопка, а тут всего на два года больше…

Сережа и не заметил бы, что к нему пришла знакомая, если бы не подошедшая заведующая, которая попыталась аккуратно отвлечь от занятия, но он все равно дернулся, когда женская рука легла на плечо.

Она что-то сказала (далеко было — не слышно совсем), он сначала на нее смотрел, что-то спросил, потом оглянулся в ту сторону, куда женщина кивнула. Детские глаза расширились, он рванул было, потом застыл — оглянулся на свой рисунок. Решал видимо, готов ли пожертвовать им ради разговора. Жалко было… Старшие мальчики затопчут ведь, как увидят, что он отошел… Но решил, что еще нарисует, бросил палку, пошел к навестившим его гостям…

* * *

— Здравствуйте, — Сережа бесстрашно заглянул в глаза незнакомого мужчины, протянул руку.