Филип «Пиппен» Дарлингтон станет кем-нибудь. Кем-нибудь лучшим, чем его родители.


Пока мать щебетала о Милтоне Фарли и его тайном бойфренде в Одессе, Лили наклонилась и поцеловала сына в макушку. Почесала ему спинку через толстовку с логотипом Техасского университета, почувствовав, как Пип вздрогнул. Она не всегда была лучшей матерью на свете, но благодарила Бога за то, что никогда не лажала так, чтобы испортить сыну жизнь.

— …и ты просто узнаешь, что он дурил всех своим…

Лили закрыла глаза и вдохнула запах волос Пиппена. Она сделала все, чтобы сын, придя в школу, не стал выслушивать истории о своей странной маме. Потому что знала, каково это. И очень старалась, чтобы быть чертовски уверенной, что никогда не будет смущать его и что ему никогда не придется услышать, как другие дети зовут его маму Сумасшедшей Лили Дарлингтон.

ГЛАВА 2

По Ловетту, Техас, уже поползли серые тени, когда офицер Такер Мэтьюс завел свою «Тойоту-Тундра» в гараж и заглушил двигатель. Рассвести должно было только через полчаса, и температура воздуха застыла на отметке близкой к нулю.

Такер работал всего лишь третью неделю в офисе шерифа Поттер Каунти и только что вернулся с двенадцатичасовой ночной смены. Он взял с соседнего сиденья служебный «глок», небольшую спортивную сумку и, пройдя в кухню, поставил ее на стол и положил оружие рядом. Из кошачьего домика, стоявшего в гостиной, раздалось мяукание, и Розочка прибежала на кухню поприветствовать хозяина.

— Подожди, Розастер, — сказал он, снимая коричневую служебную куртку и вешая ее на крючок рядом с черным входом. Потом подошел к холодильнику.

Ветеринар утверждал, что молоко не очень полезно для Розочки, но она его любила. Такер налил немного в маленькую тарелочку на полу, пока угольно-черная кошка с розовым носом терлась о его ногу и мурчала, и почесал ей голову. Чуть менее года назад кошки даже не нравились ему. Он жил в Форте Блисс, готовился уйти в отставку после десяти лет службы и переехать к своей подружке Тиффани и ее кошке Розочке. Через две недели после того как они съехались, Тиффани исчезла, забрав гитару Такера «Гибсон Ле Пол» ручной работы и оставив ему свою кошку.

Встав, Такер прошел через кухню. В тот период у него было два выбора: снова пойти в армию или сделать что-то еще со своей жизнью. Он любил службу. Парни были его братьями. Офицеры — единственными настоящими отцами, которых он знал. Такер завербовался в восемнадцать, и армия стала его единственной семьей. Но пришло время двигаться дальше. Делать что-то еще, кроме как взрывать все вокруг и ловить пули. И нет ничего лучше пули в голове, чтобы заставить парня понять, заботит ли его собственная жизнь или нет. Пока не почувствовал, как кровь течет по лицу, Такер не думал, что именно для него важно. Казалось, что он не нужен никому, кроме как товарищам по оружию.

А потом он встретил Тиффани, и ему показалось, что она заботится о нем. Парни предупреждали, что его подруга — любительница военных, но Такер не слушал. Он встречал любительниц военных, пару раз плавал в целом бассейне из них, но Тиффани сумела обдурить его и заставила поверить, что заботится о нем, что хочет чего-то большего, чем солдата, который меняет дислокацию раз в месяц. Может быть, Такер хотел, чтобы его обдурили. Потом он догадался, что подругу больше интересовала его гитара. Сначала он был в ярости. Что за человек бросает котенка? Оставляет его неизвестно с кем? С парнем, у которого никогда не было ни единого животного и который понятия не имел, что с ними делать? Теперь же он считал, что Тиффани оказала ему услугу.

Так что предпринимает бывший армейский стрелок, ушедший в отставку? Конечно же, поступает в Академию шерифа в Эль-Пасо. Полугодовая тренировочная программа стала для Такера легкой прогулкой, он завершил ее с лучшими оценками на курсе, а когда закончился испытательный срок, подал заявление на место в Поттер Каунти и несколько месяцев назад переехал в Ловетт.

Солнце осветило задние дворы дома Такера и соседского. Он купил свой первый дом несколько недель назад. Свой собственный. Такеру было тридцать, и за исключением первых пяти лет жизни, когда он жил с бабушкой, это было первое жилище, которое по-настоящему принадлежало ему. Такер не был аутсайдером. Или скваттером. Это не было временным приютом, пока он не сорвется с места в поисках другого временного пристанища.

Он был дома. Чувствовал это до мозга костей и не знал почему. Он жил в разных частях страны, мира, но Ловетт, Техас, казался правильным местом с первой минуты.

Красный «джип» Лили Дарлингтон Такер узнал раньше, чем увидел номера. За последнюю неделю, с тех пор как переехал, он привык готовиться ко сну в то время, как она с сыном выезжала на машине с подъездной дорожки.


Прежде чем посветил фонариком в салон ее «джипа», Такер думал о своей соседке как о… матери-одиночке с длинными светлыми кудрями и стройной фигурой. Остановив ее, он узнал, что ей тридцать восемь, хотя выглядела миз Дарлингтон моложе и симпатичнее, чем ему представлялось после беглых взглядов на нее. И была явно недовольна, что офицер имел наглость задерживать ее. Хотя он привык к этому. Люди вообще не очень любили видеть мигающие огни в зеркале заднего вида.

Дома Такера и Лили разделял двор и невысокий белый забор, за которым виднелись окна ее кухни. Сегодня — суббота. Огни в соседском доме еще не горели, но Такер знал, что к десяти сынишка Лили будет на улице стучать баскетбольным мячом по подъездной дорожке и мешать ему спать.


После двух лет отставки сон все еще был чуток. Один легкий звук, и Такер просыпался, определяя его местоположение, источник и точную природу.

Розочка вылакала молоко и вслед за хозяином из кухни прошла в гостиную. Пульт лежал на кофейном столике, который Такер сделал из старой двери. Он шлифовал ее и покрывал лаком, пока та не стала гладкой, как шелк.

Такер любил работать руками. Любил брать старую деревяшку и превращать ее во что-то прекрасное. Взяв пульт, он включил большой телевизор на канале новостей. Розочка запрыгнула на диван рядом, когда Такер наклонился развязать шнурки ботинок. Низкое мурчание вибрировало в груди кошки, пока она протискивала свое маленькое черное тельце под локоть хозяина. Наблюдая за последними новостями из Афганистана на экране телевизора, он закончил развязывать один ботинок и принялся за другой. Изображение танков и военных в камуфляже вызвало воспоминания о возбуждении, жестокости и скуке. О выбивании дверей, выстрелах в сторону всего, что движется, и том, как выглядели умиравшие товарищи. Об адреналине, страхе, от которого сжималось горло, и крови.

Розочка боднула макушкой его в подбородок, и Такер повернул голову, чтобы не задеть кошку. То, что он видел и делал в армии, совершенно точно повлияло на него. Изменило, но не так, как некоторых парней из тех, что он знал. Возможно, потому что Такер получил свою долю травм и стрессов еще до того, как завербоваться. К восемнадцати он научился профессионально справляться с тем, что подкидывала ему жизнь. И знал, как запереть это на замок и позволить катиться куда подальше.

Офицер Мэтьюс не получил в армии посттравматический синдром, как некоторые парни. О, конечно, Такер был нервным и на грани, но через несколько месяцев сумел приспособиться к жизни на гражданке. Возможно, потому что вся его жизнь была одним сплошным приспособлением.


Хотя теперь уже нет.

— Боже, Роз.

Мурчание и бодание кошки стали такими раздражающими, что он поднял ее и посадил на диван рядом с собой. Конечно, она не осталась на месте и свернулась клубочком у хозяина на колене. Вздохнув, Такер почесал ей спинку. Каким-то образом он позволил трехкилограммовой черной кошке с розовым носом взять под контроль всю его жизнь. Такер не знал точно, когда это случилось. Привык думать, что кошек заводят старушки, страшные девицы или геи. Тот факт, что у офицера Мэтьюса был построенный собственными руками кошачий домик размером в пять квадратных футов и кладовка, забитая кошачьей едой, успешно посылал все предрассудки к черту. Такер не был старушкой или страшным, или геем. Хотя он знал меру в покупке кошачьих принадлежностей.

Оставшись лишь в форменных брюках и термобелье, которое надевал под рабочую рубашку, Такер сделал себе солидный завтрак из бекона, яиц и сока. А когда мыл тарелки, то услышал первый стук баскетбольного мяча соседского мальчишки. Восемь тридцать. Парень появился раньше, чем обычно. Такер выглянул в окно, которое выходило на подъездную дорожку соседнего дома. Светлые волосы парнишки стояли на затылке торчком. На нем была серебристая парка «Даллас Ковбой» и красные спортивные штаны.


Когда Такер работал в ночную, то предпочитал ложиться спать до десяти и вставать к четырем. Он мог бы воткнуть беруши, но не хотел этого делать: ему не нравилась мысль, что во время сна один из его органов чувств будет заблокирован. Такер натянул кроссовки и серую толстовку с капюшоном. Может, если они с пацаном поговорят, то смогут что-то придумать.

Нажав на пульт и открыв гаражную дверь, он вышел на подъездную дорожку. Промозглый утренний воздух холодил руки, дыхание облачком зависало у лица. Такер направился к мальчику по полоске подмерзшей травы, пока в ушах звучало размеренное бум-бум-бум и звук удара мяча о баскетбольный щит.

— Эй, приятель, — сказал Такер, останавливаясь на участке соседки. — Холодновато, чтобы играть в такую рань.

— Я должен стать лучшим. — Белый пар от дыхания струился позади, пока парень пытался забить двухочковый и промахивался. Мяч ударился о кольцо, и мальчишка поймал его, прежде чем тот упал на землю. — Я стану лучшим в школе.

Такер засунул руки в карманы толстовки.