Келли Риммер - Без тебя

Всякий раз при виде заката, мерцающего в фиолетовом сумраке над Сиднейским заливом, я мысленно возвращаюсь к тому вечеру, когда впервые встретила Каллума. Ощущение чуда в тот день висело в воздухе. Я тогда едва отваживалась дышать. Когда я закрываю глаза, я возвращаюсь в прошлое. В воздухе ощущается соленый запах моря и смога. Напряжение, вызванное шутливыми пререканиями, разбудило мое тело и чувства после продолжительного сна. Почти сразу же после того, как он со мной заговорил, я поняла, что пересплю с ним, возможно, в эту самую ночь, поняла, что нам будет хорошо вместе, если, конечно, мы сможем быть вместе.

Сегодня у меня возникнет еще одно стойкое воспоминание, которое будет накрепко связано с летним утренним солнцем, освещающим морской берег. Нет ничего на свете, подобного этому. С моря дул холодный бриз, но солнце сияло так ярко, что я знала: через несколько минут моя кожа обгорит. Пока я уходила прочь от дома и от Каллума, я думала о том, что двойной шок от жары и холода в моем сердце навсегда сплетутся воедино.

Я виню в этом надежду. Я слишком долго носилась с ней, хотя и понимала, что надежда меня обманывает. Она нашептывала мне на ухо ни на чем не основывающиеся обещания, заверяя, что, несмотря на трудности, все как-то утрясется. Ее непобедимый оптимизм сделал меня слабой и заставил поверить в вечное лето.

Но зима все равно пришла. Мне удалось не обращать внимания на осень, отворачиваться от увядающей листвы и не замечать холода, витающего в воздухе, но однажды, проснувшись, я поняла, что надежда меня покинула.

Опасность самообмана заключается в возникающем после этого голоде. Появляются чувство утраты и внутренняя пустота, которую ничем нельзя заполнить. Я познала любовь. Она меня изменила. Я нашла новый фундамент для счастья, которое никогда больше не испытаю. Из разноцветного мира я опять сползла в черно-белый. Прежде мне даже не приходило в голову критиковать этот черно-белый мир, но теперь мне ужасно не хватало цветного.

О Каллум! Если бы только был иной способ!

Нет ничего в моей жизни, что я не отдала бы за возможность сесть и спокойно объяснить ему завтра, почему я это делаю, почему мое решение окончательное, почему я должна быть такой жесткой, но, как бы я ни доверяла Каллуму, еще больше я верю тому, что успела о нем узнать. Я знаю: то, что я задумала, будет во благо нам обоим.

Самое худшее заключалось в том, что у меня оставались еще две недели отпуска, которые казались теперь бесконечной пустошью, как до Лайлы, и у меня не было даже работы, чтобы чем-то себя отвлечь. Казалось, что Лайла и вселенная вступили в заговор с целью напомнить мне, что солнечный свет проник в мою жизнь только с ней.

Первые два дня я с трудом мог заставить себя подняться с кровати. У меня и прежде случались периоды острейшей депрессии, но не такой…

Я не понимал, что случилось. Я лежал в кровати, прокручивая в голове дни и недели, предшествующие тому ужасному утру, в поисках признаков беды. Прежде я был уверен, что понимаю то положение, в котором очутился: мы нашли друг друга, мы строим совместное будущее, а небольшие недоразумения, порой возникающие между нами, я объяснял тяжелой работой Лайлы, ее прошлым либо причудами. Только теперь до меня дошло, что Лайла так и не поднялась до уровня тех чувств, которые я к ней испытывал. Возможно, стресс последних месяцев как раз и вызван был тем, что я усиленно толкал ее к отношениям, в которых она не была заинтересована. Я еще глубже погрузился в самого себя и теперь задавался вопросом, как я смогу вытащить себя из норы, в которую Лайла меня загнала, и вернуться к жизни.

Дни за днями, а потом недели за неделями я позволял своей квартире обрастать грязью. Я почти ничего не ел. Не принимал ванну. Я позволял себе чахнуть в своей тоске. Время от времени я заставлял себя тащиться на кухню, заваривал крепкий эспрессо и пытался уговорить себя храбро смотреть в лицо миру и предстоящему дню, но потом все же решал, что с меня довольно, и снова ложился в кровать, раздавленный и побежденный.

Я остро ощущал отсутствие в моей жизни друзей и семьи. Кто-то просто обязан был постучать ко мне в дверь, потребовать, чтобы я взял себя в руки, и вытащить из квартиры, но никто не стучал. Я проверял свой мобильник сто раз в день. Никто мне не звонил. Лайла не давала о себе знать. Нет, кое-кто мог мне позвонить, например, братья или Карл, если бы я дал им знать, что вернулся и нуждаюсь в них. Вот только это был не мой стиль, поэтому я терпеливо сидел в полном одиночестве, держа поблизости телефон.

Моя сдержанность лишь один раз дала слабину. Как-то в одиннадцать часов дня я просматривал свои контакты и остановился на ней.

Лайла.

Это слово заключало в себе столько красоты, что, глядя на него, я ощутил, как все перед глазами начинает расплываться. Прежде чем мой мозг смог вмешаться, я отправил ей сообщение: «Ты точно этого хочешь?»

Ответ пришел немедленно: «Да».

С этим спорить смысла не было. Я дал ей много времени, чтобы остыть, успокоиться и позвать меня обратно. Она вновь меня отвергла.

Итак… как есть, так есть…

* * *

Хотя это были самые длинные недели моей жизни, отпуск наконец закончился, и я вернулся на работу.

– Рад, что ты здесь. Без тебя тут все катится в тартарары, – приветствовал меня Карл, когда мы встретились у лестничного колодца для того, чтобы вместе выпить кофе. – Как Лайла?

Я лишь покачал головой. Учитывая, что мы были старыми друзьями, Карл понял все, что нужно.

* * *

Жизнь превратилась в вопрос, как бы протянуть еще один день.

Как мне казалось, боль постепенно должна была затухать, но это происходило недостаточно быстро. Наше комфортное во всех отношениях знакомство стало для меня настоящим откровением. Впервые в жизни я мог находиться рядом с другим человеческим существом и чувствовать прочнейшую душевную связь с ним. Погружаясь в работу, я отвлекался, но, когда она заканчивалась, я лежал без сна и ощущал саднящую боль в груди. Я знал, что этой ране никогда не суждено до конца затянуться. Останется шрам, который станет частью меня. По крайней мере, я понимал, чего лишился.

* * *

Телефон зазвонил во вторник утром. Прошло двенадцать недель и три дня с тех пор, как Лайла вышвырнула меня из своего дома и жизни. Номер не определился, но по работе мне часто звонили таким образом. Я ничего не заподозрил.

– Каллум Робертс.

– Каллум, это Пета.

Я знал только одну женщину по имени Пета, но даже если бы я знал двух, ее голос все равно не позволил бы мне ошибиться. Жизнь, проведенная в постоянных переездах, подарила ей своеобразный акцент. А еще даже в произнесенном ею приветствии слышалась музыкальная певучесть. На короткий миг у меня перехватило дыхание. Я медленно повернулся во вращающемся кресле и взглянул на залив. Утром, когда я плыл на пароме, было еще солнечно, но теперь набежали тучи, окутав все вокруг зловещей серостью.

– Каллум! – Голос ее звучал неуверенно, что Пете свойственно не было.

– Да, слушаю.

– Мне очень жаль… – В тоне Петы и впрямь чувствовалась жалоба. – Мы можем встретиться?

Пета сейчас была в городе, сидела в кафе на углу тех улиц, на которых находились наши с Лайлой офисы. Я уже со счета сбился, сколько раз мы с ней встречались там за ланчем. Направляясь из своего офиса в кафе, я тщетно пытался вспомнить, сколько же все-таки раз… Я нервничал, поэтому шел медленно. Когда я наконец-то добрался туда, у Петы был такой вид, словно она уже собиралась уходить. Сумочка лежала у нее на коленях, а сама Пета, не отрываясь, смотрела на вход.

– Не уверен, что из этого разговора выйдет что-нибудь путное, – вместо приветствия произнес я, садясь напротив в вычурное кресло без подлокотников, стоящее в уголке кафе.

– Привет, Каллум, – улыбнувшись, сказала Пета.

Выглядела она даже не усталой, а изможденной. Так будет точнее. Впервые мне в голову пришла мысль, что с Лайлой могло случиться что-то плохое.

– Как Лайла?

Когда я произнес ее имя, горло мне сдавило. Я сглотнул, ожидая, что ответит Пета. Мне хотелось услышать от нее: «С ней все в порядке. Мне просто нужно с вами поговорить».

– Я закажу нам кофе, – произнесла Пета вместо ответа на мой вопрос.

В животе у меня все сжалось. Мне одновременно хотелось ускорить и замедлить происходящее. Возможно, это последняя минута перед тем, как я узнаю, что с Лайлой все совсем не в порядке, что ее сбила машина, что она заболела, что… она выходит замуж за другого.

Выходит замуж за другого… Это даже хуже всего остального.

– Латте, пожалуйста, – произнес я.

Пета встала и направилась к барной стойке. Я наблюдал за тем, как она делает заказ, а затем возвращается обратно. Она не улыбнулась человеку за стойкой и старалась не смотреть мне в глаза, когда вернулась. Как только Пета уселась в свое кресло, глаза ее наполнились слезами.

О боже! О боже! О боже!

– Она… – Я осекся.

Я просто не мог закончить эту фразу. В моем воображении возник образ тела Лайлы, лежащего в морге. Я оцепенел.

– Нет… нет… – Пета нервно замотала головой и затрясла руками. – Нет, она не умерла, но, Каллум, Лайла очень больна.

– Не может быть!

Нет, я несу полную чушь. Мне захотелось взять сказанное обратно.

– Извините, Пета… Просто Лайла выглядит очень здоровой.

Даже тогда, когда я это произносил, я не особенно верил собственным словам. Все же я замечал кое-какие признаки того, что со здоровьем Лайлы не все в порядке. Я отметал их прочь, теша себя высокомерной надеждой, что смогу разобраться со всем, что бы с ней ни стряслось. Я помнил слепую наивность своей уверенности, будто отдых – все, что Лайле нужно.

– Полагаю, Лайла никогда не рассказывала вам о Джеймсе, – почти шепотом произнесла Пета.

Ждать моего ответа она не стала. Я понятия не имел, к чему Пета клонит. Нет, я, конечно, знал, что отца Лайлы звали Джеймс, знал, что он умер, но к чему она ведет? Что бы это ни было, это касалось его жизни, а не смерти.