– Я так понимаю, вы не эколог, в отличие от Лайлы?

– Я сражаюсь по другую сторону экологических баррикад, помогаю экологам не скучать, подкармливая корпоративную машину, – сказал я и добавил, увидев его непонимающий взгляд: – Я рекламист.

– Как интересно! – воскликнула Нэнси.

Старушка пошла на кухню. Я услышал щелчок и гудение горящего газа кухонной плиты.

– Леон тоже работал на корпорацию до того, как ушел на пенсию.

– Да?

– Ага. Я был заместителем директора по производству. В те дни бытовую технику покупали на всю жизнь или даже дольше, – смеясь, произнес он и встал. – Чай или кофе?

– Кофе, пожалуйста. А чем занимались вы, Нэнси?

– Ну, я всего лишь растила детей…

– Всего лишь, – повторил вслед за ней Леон. – Нэнси всего лишь оставалась дома с пятью нашими детьми, пока я ездил на работу. Знаете что? По сравнению с ее работой я наслаждался отдыхом сорок часов в неделю.

– Пятеро детей? Ух ты!

– А еще одиннадцать внуков, а теперь к тому же пять правнуков. Я уверена, что будет больше. – Нэнси стояла над сковородкой, но все же указала рукой себе за плечо. – Вон там их фото.

Я посмотрел мимо Лайлы на большую фотографию в рамке, висящую в центре стены столовой. Стоящие посреди людского моря Леон и Нэнси счастливо улыбались. Я переводил взгляд от их детей среднего возраста на широко улыбающиеся лица представителей младшего поколения.

– Вот это да!

Я задумался над вопросом: что ты чувствуешь, глядя на фотографию на стене и видя суммарный итог твоей жизни? Я перевел взгляд на Лайлу. Та смотрела на меня. Когда я улыбнулся, она отвернулась. Хотел бы я знать, о чем она сейчас думает!

– В наше время иметь большую семью было легче. Вы, ребята, доживаете до какого-то периода своей жизни, а потом стараетесь завести ребенка, а мы много времени тратили на то, чтобы не иметь детей, и иногда терпели поражение.

– Ах, Нэнси! – нарушила наконец тишину Лайла. – У меня такое чувство, что ты ни разу в жизни не вела себя опрометчиво. – Лайла перевела взгляд на меня. – Не позволяй этой сладкоречивой леди тебя одурачить, Каллум. Нэнси – одна из самых умных женщин из всех, которых я знаю.

– Я тебя слышу, – произнес Леон, притворяясь обиженным.

– Леон – один из самых умных мужчин из всех, которых я знаю, – подмигнув ему, сказала Лайла.

– Так-то лучше, мне кажется.

– Каллум! Одно яйцо или два?

Бекон начал шипеть. Дразнящий солоноватый запах бил в нос. Казалось, я мог бы насытиться одними лишь этими ароматами.

– Одно, пожалуйста.

– Из-под наших несушек, – сказал Леон. – Они здесь на свободе ходят. Нэнси паршивок с рук кормит.

– Откуда, ради всего святого, у вас время кормить с рук кур, если у вас через дорогу такой огромный сад? – спросил я.

– Ну, сейчас сад сам о себе заботится, – сказал Леон. – Мы тратим всего несколько часов в день, подрезая и вырывая сорняки. Это нетрудно, а за фрукты и овощи мы выручаем немало денег на сельскохозяйственных рынках. Мы получили от сделки куда больше, чем Лайла.

– И не говорите. Я прогадала, – рассмеявшись, заявила Лайла. – Вы целыми днями трудитесь в саду, а я раз в месяц появляюсь на выходных и загружаю машину свежими овощами. Бедная я.

– Это поддерживает в нас молодость, – возразила Нэнси. – Мы бы ссохлись, как чернослив, если бы не сад. Прежде мы удивлялись, почему твои дед с бабкой так долго оставались такими бодрыми, Лайла. Может, в этой земле заключена какая-то волшебная сила?

– Скорее, это не магия, а хорошее питание и физические нагрузки.

– Как бы там ни было, а мы благодарны за это. С продаж на рынках мы имеем достаточно, чтобы оплачивать Заку учебу в университете, и на жизнь ему хватает.

– Зак – это ваш внук? – вставил я.

– Он учится на врача. Говорит, когда закончит университет, будет работать в Африке.

Леон поставил кружки с кофе передо мной и Лайлой.

– Он так и поступит, – заметила Нэнси. – У этого паренька – одноколейная дорога.

– Леон! Как там дела в саду? – спросила Лайла.

– Клубника в этом году как будто с ума сошла. Тысячи ягод. Салат тоже уже подрос. Подождем, когда ты попробуешь свеженьких огурцов. Такие сладкие, словно на десерт подавай.

– Ням-ням.

– На прошлой неделе мы заработали на рынке кругленькую сумму, продавая цветы цуккини, – вставила Нэнси. – Их покупали эти странные молодые люди с нелепыми прическами, в старомодной одежде. Кто ест цветы? Впрочем, не наше дело.

– Я регулярно ем цветы, – сказала Лайла.

– Это другое. Ты съедаешь всего несколько, полностью получаешь от них все, что можно… По крайней мере, ты не готовишь их с киноа[20], свиной печенью и прочей гадостью.

Лайла поморщилась.

– Ха-ха. Мне жаль вас, ребята, с вашими паршивыми яйцами и беконом, источающим жир и засыпанным солью, – фыркнула она.

– Я позволю себя жалеть, как только заполучу кусок бекона, – заверил я ее.

– Эта скорбь не затянется, Каллум, – сообщила мне Нэнси. – Мы поедим, а затем отведем вас в сад и покажем, где что растет. А потом, надеюсь, вы приступите к работе.

* * *

К Леону и Нэнси Лайла пришла в пластмассовых садовых шлепанцах, но, как только мы пересекли дорогу и очутились в саду, она сбросила их. Я уже приоткрыл было рот, собираясь сказать ей, что она рискует получить солнечный ожог ступней либо порезать подошвы о камни или что-то еще, на что можно наступить в саду, но Лайла лишь приподняла брови.

– Я сдаюсь.

– Ну наконец-то, – улыбнулась Лайла.

– Если не можешь победить, присоединяйся, – посоветовал Леон.

– Подошвы у Каллума настолько мягкие и нежные, что, ступая по кафельной плитке, он рыдает, – поддразнила меня Лайла, взяв за руку.

– Разница характеров делает отношения интересными, – сказала Нэнси.

Она шла в авангарде, опережая нас на несколько шагов с таким видом, словно ее вела жизненно важная цель. Леон же шагал позади нас, то и дело останавливаясь ради того, чтобы взглянуть повнимательнее на листву или оторвать отставшую от ствола кору. Меня удивляло, как при таких различиях в поведении вообще возможно прийти одновременно в одно и то же место. Впрочем, подольше побыв в саду и огороде, я отбросил эти мысли, полностью отдавшись изумлению. Леон и Нэнси то и дело заканчивали друг за другом фразы, почти моментально переходя от полного несогласия к довольному смеху. Напряжение, возникающее из-за разногласий, тут же уступало место комфортному единодушию, а вскоре опять приводило к небольшому конфликту. Постоянная круговерть. Леон и Нэнси вместе образовывали мозаику, каждый фрагмент которой воплощал компромисс, переговоры, душевное тепло и страсть. Все это вместе создавало картину уникальных и замечательных отношений.

Я все утро таскал с собой фотоаппарат. Наконец мне удалось сделать несколько снимков. Я пытался сосредоточиться на самом саде, но три человека, идущие подле меня, также требовали внимания моего объектива. Я делал репортажные съемки того, как Леон стряхивает листок с плеча Нэнси, а сама Нэнси, поддавшись внезапному порыву, обнимает Лайлу, вспоминая, как та, будучи молоденькой девушкой, залезла на верхушку пекана.

– Леон и дед Лайлы спорили о том, следует ли вызывать пожарных, а Лайла вдруг решила, что с нее довольно жизни на дереве, и спустилась вниз так, словно это было проще простого. Это случилось вскоре после того, как ты сюда переехала, Лайла. Тебе трудно было ужиться в новой школе. Если бы твои дед и бабка и так уже не поседели к тому времени, то после твоего появления это обязательно случилось бы, – покачивая головой, сказала Нэнси. – Впрочем, мы с самого начала знали, что с тобой будет масса хлопот. Еще не рождался на свет ребеночек с такими огненными волосами.

– Да, да, бесшабашная рыжеволосая попрыгунья, – вздохнула Лайла. – Я и наполовину не такая рыжая, какой была ты, старая ворчунья.

Обменявшись шпильками, они тотчас же обнялись. Я поспешил их сфотографировать, пока длилось это объятие.

– Думаете, я не заметила, что вы меня снимаете, Каллум? Я не привела себя в порядок для этого. – Нэнси приподняла брови, глядя на меня. – У нас тут в саду есть правило: за каждую фотографию – час работы. И я собираюсь взыскать с вас долг до последнего часа.

– Пожалуйста… Я с радостью готов замарать руки.

– Но не ноги, – заразительно рассмеялась Лайла.

– Хорошо, а теперь вы оба ступайте пропалывать овощные грядки, а мы пока соберем фрукты, чтобы отвезти завтра на базар. Мы увидимся позже.

– Замечательно. Спасибо за завтрак. – Расцеловав Леона и Нэнси в щеки, Лайла взяла меня за руку. – Посмотрим, из чего ты сделан, городской пижон.

* * *

Мы молча работали бок о бок, склонившись над землей. Так продолжалось довольно долго. «Огородик» был просто огромен, но поддерживался в порядке с армейской тщательностью. Редкие стебельки сорных трав проросли недавно, может, пару дней назад, как мне показалось. Выдирая их из влажного грунта, я размышлял о Леоне и Нэнси, о том, как они напоминают моих родителей.

– Они считают: то, что привлекает тебя в человеке, со временем начинает раздражать, – вдруг послышался голос Лайлы.

Она стояла над грядкой саженцев, расставив босые ноги по обе стороны от нее. Оторвав взгляд от бурьяна, я увидел, как она шевелит грязными пальцами ног. Затем она приподняла грязную же ступню, показав ее мне, и рассмеялась.

– Признаю, что меня это раздражало с самого начала, – заверил я ее.

– Знаешь, в тебе тоже есть такое, что выводит меня из себя.

– Да ну?

Я бросил небольшой сорняк в сторону Лайлы. Она неуклюже попыталась его поймать и ойкнула, когда стебель шлепнулся о ее колено.

– По крайней мере, меня нельзя назвать неуклюжим.

– Да, но у тебя не растут волосы.

– Нет, они растут.

– У тебя все время одна и та же прическа.

– Я просто довольно часто стригусь. Если запустить волосы, они начинают завиваться.