Эстер Росмэн - Без покаяния. Книга вторая

— Твое великодушие меня восхищает, — не без сарказма ответил Элиот.

Моник улыбнулась.

— Я бы никогда не стала так с тобой церемониться, приятель, но ты, увы, подал мне прекрасный пример великодушия. И потом, поверь мне, это не я причиняю тебе такие огорчения, а ты сам устроил их себе. В следующий раз, когда будешь с кем-нибудь трахаться, занавешивай окна!

Подумав, Элиот решил, что сейчас его бывшая жена сказала самую мудрую вещь из всего, что он от нее слышал.

— Моник, ты воистину становишься образцом добродетели. Одного только не пойму, где все это в тебе таилось во время нашего брака?

— Было, было. Просто ты вообще никогда не понимал ни меня, ни того, в чем я нуждаюсь.

— Если я такой тупой, Моник, объясни мне хотя бы теперь. В чем же ты нуждалась?

— В обретении жизни, Элиот. В обретении жизни.

По иронии судьбы, Эвелин Мэтленд похоронила мужа 14 января — именно в тот день, который он назначил для сообщения в прессе об их предстоящем разводе. Но, думая о Харрисоне, она чаще вспоминала другой день. Тогда Харрисон впервые сообщил ей, что ее оставляет. Он упаковывал вещи, а она сидела в холле, на стуле возле лестницы. Потом, когда он ушел к Мэджин, Эвелин долго плакала там, так и не встав с этого проклятого стула, затем поднялась наверх и увидела все те обломки, что остались ей от рухнувшего брака.

А осталось вот что: немного старой одежды, которую Харрисон и носить не носил, и выбросить никак не решался, да еще содержимое одного из ящиков письменного стола. О нем, полагала Эвелин, Харрисон в спешке просто забыл, поскольку лежавшие в ящике предметы не принадлежали к числу используемых каждодневно: альбом с фотографиями — Харрисон в кругу друзей по джорджтаунской школе, сценки и пейзажи, снятые на корейской войне; золотая монета и перочинный ножик, подаренные ему отцом, когда он был еще мальчиком; конверт с локоном волос его матери; вырезка из газеты, где была напечатана его первая речь в сенате.

Хотя Эвелин избавилась от остальных его личных вещей, к ящику она не притронулась. Это было единственное место в доме, где ее муж все еще присутствовал. Она могла бы вычистить ящик, но не сделала этого, сохранив все в неприкосновенности, как сохраняла еще несколько его вещей, с которыми ее связывали воспоминания. Мэджин Тьернан отняла у нее мужа, но прошлого отнять не могла.

Эвелин вдела в уши серьги — две крупные жемчужины в обрамлении бриллиантов — и подошла к зеркалу. Осмотрев себя, она решила, что черное кружевное платье с довольно длинной юбкой на черной же подкладке из тафты слишком уж красноречиво вопиет о ее вдовстве. Пожалуй, это не совсем уместно на званом обеде в Белом доме, но переодеваться уже поздно. Минут через двадцать за ней заедут Энтони и Бритт.

Пригладив и подправив выбившиеся на висках прядки зачесанных назад полуседых волос, Эвелин, прежде чем спуститься в холл, выдвинула «ящик Харрисона», будто на минуту зашла посоветоваться с мужем. Она взяла газетную вырезку с его речью и прочитала первые фразы, вспомнив то волнение, с которым слушала эти слова с галереи. Как давно это было! Теперь ей впервые предстоит произнести свою собственную речь.

Харрисон мог бы позавидовать предстоящему ей вечеру. Она приглашена в Белый дом на званый обед. И не просто приглашена, этот прием устраивался в ее честь — привилегия, которой ни разу не удостоился при жизни ее супруг, сенатор Харрисон Мэтленд, хотя и был далеко не последним человеком в Вашингтоне…

Раздался звонок, и Эвелин взглянула на часы. Для Энтони и Бритт рановато. Она спустилась вниз, открыла дверь. На пороге стояла Мэджин Тьернан. Эвелин так удивилась, что на какую-то минуту утратила дар речи.

— О… Вы собираетесь уходить… — пролепетала Мэджин.

— Да, на обед, — смогла наконец выговорить Эвелин, не в силах сдержать дрожь в голосе. — Что вы хотели?

— Я… Я Мэджин Тьернан, миссис Мэтленд, — сказала она, сжимая ворот своего шерстяного бежевого костюма.

Эвелин постаралась ответить как можно более спокойно.

— Мне известно, кто вы.

— Извините, но я хотела бы с вами поговорить.

— Боюсь, что сейчас для этого не самое подходящее время.

— Сегодня ночью я покидаю Вашингтон. Я не займу у вас много времени.

Эвелин выглянула на улицу, зная, что Энтони и Бритт вот-вот появятся.

— Думаю, что несколько минут у меня найдутся. Проходите, — сказала она, отступая назад.

Они прошли в гостиную, где Эвелин указала незваной гостье на стул. Мэджин присела на край сиденья.

— Я понимаю, мое появление шокирует вас, — сказала она, — но я долго думала, прежде чем прийти к вам, и вот все же решилась. — Эвелин промолчала. — Несомненно, вы ненавидите меня, — нервно продолжала Мэджин. — И простите, если мой приход причинит вам лишнюю боль, но я обязательно должна была вам сказать, что страшно сожалею о случившемся.

Эвелин перевела дыхание.

— Вы относите это к факту супружеской неверности Харрисона или к его кончине?

— Ко всему.

Эвелин пристально смотрела на Мэджин, увидев в ней не только соперницу, но и сестру по несчастью. Острая боль, вызванная поначалу ее неожиданным появлением, оказалась не такой уж страшной.

— Если вы пришли извиняться, мисс Тьернан, то ваши извинения приняты. Я не держу на вас зла.

— Я пришла потому, что хотела быть понятой вами. Я не виновата, миссис Мэтленд, ни в том, что произошло, ни в том, как поступил Харрисон. Мы просто полюбили друг друга и ничего не могли с этим поделать.

— Я верю вам.

— Но и вас он любил… На мой взгляд, даже слишком. Мне не могло это нравиться, но это правда. Любил до самого конца. — Эвелин не знала, что ответить. — Чувства Харрисона были гораздо более сложными, чем вы могли бы подумать, — сказала Мэджин.

Эвелин рассмотрела Мэджин поближе. Это была женщина зрелой красоты и явно обладавшая повышенной чувственностью, что скорее всего и привлекло к ней Харрисона. Она, вероятно, способна подарить мужчине немало плотских радостей, однако Эвелин чувствовала, что сексуальность далеко не единственное ее достоинство. В сексуальных развлечениях ее муж и прежде себе не отказывал, но раньше он никогда не уходил от нее.

— Он любил вас, — повторила Мэджин.

— Я достаточно хорошо осведомлена о чувствах своего мужа, мисс Тьернан. Лучше скажите мне, как он себя чувствовал.

— Он любил вас гораздо больше, чем даже сам думал раньше, — продолжала настаивать на своем Мэджин. — Я была рядом с ним, когда у него случился первый приступ. Он хотел, чтобы вы были с ним, а не я. Меня это страшно терзало, по временам терзает и до сих пор, но я подумала, что вы должны знать, что он чувствовал.

— Если вы решили утешить и поддержать меня в горе, то это не стоило хлопот. Теперь все в прошлом.

Мэджин опустила глаза.

— Что бы вы ни думали обо мне, миссис Мэтленд, наши отношения с Харрисоном не были легкой интрижкой. Не существовало такой вещи, которой бы я не сделала для него. И я… я сделала такое… Я душу свою продала за него. За то, чтобы просто быть с ним. Но единственное, о чем я жалею, так это о том, что причинила вам боль.

— А что вы имеете в виду, говоря, что продали душу?

Мэджин некоторое время колебалась, потом, не отводя своих блестящих от подступающих слез глаз от Эвелин, она все же сказала:

— Прошлым летом я была беременна.

— Боже! — только и могла выдохнуть Эвелин.

— Я была счастлива, пока не обнаружилось, что не могу иметь их обоих: и Харрисона и бэби. Чем-то приходилось поступиться. И я поступилась ребенком.

— Вы сделали аборт?

Мэджин кивнула, затем отвела взгляд.

— Вот так я и погубила свою душу для вечной жизни, так я и приготовила ей путь в ад, лишь бы побыть с ним еще хоть немного.

Эвелин закрыла глаза. Страдания Мэджин, оказывается, были ничуть не меньше ее собственных мук. Она никогда бы не подумала, что способна сочувствовать женщине, отнявшей у нее мужа, но она сочувствовала ей.

— Харрисон не просил меня об этом, — продолжала Мэджин. — Но я сама догадалась, что он не хочет моего… нашего ребенка.

Эвелин почувствовала, как по спине пробежала дрожь.

— Я любила его, миссис Мэтленд. Любила всем сердцем. — Она перевела дыхание. — И я не жду, что вы пожалеете меня или даже простите, я просто пришла сказать то, что поможет вам простить Харрисона.

Эвелин ощутила слабость и с трудом проговорила.

— Я понимаю, вы хотите мне только добра, но я должна творить свой собственный мир, так же как вы творите свой. — Мэджин лишь опустила голову. — Вы сказали, что уезжаете из Вашингтона. А куда?

— Домой. В Элленсберг, штат Вашингтон. Это лучшее, что я смогу сейчас сделать. Попробую начать жить без Харрисона.

Она подняла глаза и улыбнулась сквозь слезы. Затем встала. Эвелин тоже поднялась. Она долгим взглядом посмотрела на женщину, разрушившую ее брак, и тихо сказала:

— Не терзайтесь. Вы не должны ни винить себя, ни наказывать.

— Я уже достаточно наказала себя, миссис Мэтленд, — хрипло проговорила Мэджин.

Эвелин посмотрела на нее с искренним состраданием.

— Черт побери этот мир! — Сказав это, она сделала шаг, обняла Мэджин, и та вновь не смогла сдержать слез. Так, обнявшись, они простояли с минуту, после чего Мэджин повернулась и ушла.

Стоя на пороге своего дома, Эвелин проводила ее взглядом. В чистом апрельском небе плавали легкие розоватые облака, принесенные восточным ветром. В свежем воздухе витали ароматы свежей листвы и распускающихся весенних цветов.