Эстер Росмэн - Без покаяния. Книга вторая

В то утро Бритт волновалась больше обычного, зная, что как раз сейчас Энтони и другие судьи выносят решение, которое многие годы потом будет воздействовать на миллионы судеб. Нервничая, она бродила, ломая руки, по дому. Не лучший способ проводить время, но, увы, прообраз той жизни, что ожидает ее в ближайшие несколько лет. Вновь и вновь она переживала свою вину и понимала, что расплачивается за грехи. Что еще она может сделать для Энтони?

В воскресенье, когда он вернулся от мессы, они предприняли прогулку. Погода стояла холодная, но солнечная. Энтони говорил о бэби, спросил, купила ли она что-нибудь из вещиц для новорожденного младенца. Бритт пообещала обязательно сделать это, но времени еще достаточно, причин для спешки нет.

Она сказала это не вполне искренне. На самом деле она боялась, что такие покупки сделают еще мучительнее ее переживание своего греха. Бритт понимала, как это эгоистично — Энтони наверняка понравилось бы, если в один из вечеров она бы показала ему милые и трогательные детские вещи, которыми помаленьку начала запасаться. Воспоминание об этом разговоре вернуло ее к действительности. Может, сегодня и начать?

Бритт решила отправиться в Джорджтаун. Еще раньше она приметила маленький магазинчик детских товаров на Висконсин-авеню. Она поедет туда, купит несколько вещиц, перекусит где-нибудь и, возможно, позвонит Эвелин. Ее свояченица вот уже пару месяцев в полном расстройстве. И поскольку она, Бритт, сейчас не работает, почему бы ей не потратить наконец немного времени и сил на то, чтобы приободрить Эвелин? В конце концов, если кто и нуждается в дружеской поддержке, так это она…

Магазинчик доверху был набит прелестными детскими вещицами, один вид которых не мог не пробудить материнских чувств. Но к этим чувствам, увы, примешивались и совсем другие. Все, что касалось младенца, напоминало ей о том, кто его отец. Она боялась будущего, боялась рождения своего ребенка. А что если окажется, что он как две капли воды похож на отца?

Бритт присмотрела несколько прелестных, мягких и пушистых, крохотных распашонок и стопку пеленок и вдруг увидела, что в магазин вошел темноволосый мужчина с маленькой девочкой. Она вздрогнула, но тотчас поняла, что это не Элиот с Дженифер. Где бы и когда она ни увидела малышку возраста Дженифер, она тотчас вспоминала госпиталь в Истоне, который они навещали вдвоем, а вслед за тем их любовь «под розой», как Элиот называл это. Нахлынув, воспоминания возвратили ей собственный образ в каком-то искаженном виде, будто то была не она, а совсем другая женщина, незнакомая ей…

Джорджтаун находился недалеко от Фогги Боттом, там при большом гастрономе был кафетерия, где они с Эвелин несколько раз встречались за ланчем. Здесь Бритт и решила перекусить. Войдя в холл кафетерия, она увидела у телевизора кучку людей, внимательно смотрящих программу новостей.

— Что случилось? — спросила она у кого-то.

— Мэтленд умер, — прозвучало ей в ответ.

Сердце Бритт остановилось.

— Который из них? — спросил кто-то из вновь подошедших.

— Сенатор от штата Мэриленд. Инфаркт.

День похорон выдался на редкость холодным. Когда процессия проезжала над Потомаком, Элиот смотрел из окна лимузина на затянутые туманом холмы, заметно поседевшие от падающего снега. Траурная процессия, сопровождающая останки Харрисона Мэтленда после заупокойной службы в кафедральном соборе святого Матфея, таяла буквально на глазах.

Покинув собор, Элиот заметил в группе приятелей и помощников Харрисона молодую женщину. Судя по заплаканному лицу, это и была Мэджин Тьернан. Лишь она да еще двое из этой группы выдержали до конечного пункта процессии — Арлингтонского кладбища.

По официальной версии, Харрисон опочил, оставив скорбящую вдову, с которой он счастливо прожил тридцать лет. Но весь Вашингтон знал, что свой смертный час сенатор встретил не в лоне семьи. Элиот уже слышал историю этой смерти. Помощники сенатора примчались в квартиру Мэд Тьернан в тот момент, когда навстречу им выкатывали носилки с Харрисоном. Он был уже мертв, сраженный обширным инфарктом в объятиях своей любовницы. Чуть раньше, когда приехала «скорая помощь», та в чем мать родила все еще суетилась вокруг сенатора. НО к прибытию первого помощника сенатора она была уже полностью и соответственно случаю одета. В увозившей тело машине, куда ей удалось пробиться, на нее было страшно смотреть. Увести ее от носилок, на которых лежал мертвый Харрисон, сенаторским помощникам удалось только тогда, когда в больницу приехала Эвелин.

В вечерних теленовостях показали прибытие Эвелин в госпиталь. Мэджин, естественно, в кадре не оказалось. Официальный бюллетень, подготовленный в офисе покойного сенатора, гласил, что смерть наступила в первой половине дня, в разгар совещания с группой сотрудников.

В церкви Элиот сидел позади Эвелин, Энтони и Бритт. Время от времени он поглядывал на затылок и плечи Бритт, и его страшно тянуло прикоснуться к ней. В последнее время он, до конца осознав, как мучительно для нее случившееся, особенно остро чувствовал свою вину во всем, что произошло с ними. Он вторгся в чужую жизнь, он разрушитель. Но вера в то, что они с Бритт предназначены друг для друга, его не оставила. Провидение ли так решило, судьба или что там еще контролирует предназначение людей, но неизбежность слияния их судеб не была дарована им с божественной простотой и легкостью, она сулила долгий и тяжкий путь к счастью. Он теперь начинал понимать, как дорого придется заплатить за это дарованное судьбой предопределение, ибо оно, предопределение, опоздало явить себя своевременно.

Единственным его утешением была Дженифер. Видя ее трогательную беспомощность и зависимость от него, Элиот с особой радостью выполнял отцовские обязанности. Конечно, он не мог быть с ней все время, и мысль о том, что целый день за ней присматривает нанятая женщина, была ему неприятна. А с тех пор, как Моник заявила о намерении любыми способами отобрать у него дочь, тревога постоянно жила в его сердце.

Изменив образ жизни, Моник была тверда в своем намерении.

Прежде Элиот мог не считаться с Моник — существом вздорным, готовым затеять тяжбу ради обретения собственной гордости и самоуважения. Теперь, когда та изменила образ жизни, он был вынужден признать, что ее мотивы стали куда основательнее и что все, что она делала теперь, она делала всерьез. Недавно Моник позвонила его адвокату и заявила, что теперь она имеет все права и возможности быть единственным опекуном своего ребенка. Элиот рассмеялся, услышав эту новость, но адвокат заверил его, что это не поза и не пустая угроза.

— Что она думает предпринять? Оклеветать меня?

— Для начала она хочет просто встретиться, — сказал адвокат. — С глазу на глаз. Но говорить будет только она, не слушая доводов и возражений другой стороны.

— К чему тогда эта встреча?

— Я задал ее адвокату тот же вопрос, но он сказал только, что у нее есть на то свои причины.

— Хорошо, передайте ей, что я согласен. Пусть она позвонит мне.

Несколько раз за последние месяцы он спрашивал себя, неужели Моник решит все-таки ради своих интересов использовать против него то, что она видела в роковую ночь на побережье. Похоже, она все же решилась на это. Дело принимало угрожающий оборот. Адвокат сказал ему, что случаи, когда в судах тщательно рассматривается соблюдение родителями правил морали, в наши дни участились, поскольку в аморальном поведении усматривается опасность для детей в физическом и эмоциональном плане. Вопрос лишь в том, насколько суд поверит утверждениям Моник…

Похоронная процессия втягивалась в ворота Арлингтонского кладбища, и мысли Элиота возвратились к Бритт. Когда скорбящие родственники и друзья покидали храм, чтоб следовать за покойным к месту погребения, Бритт взглянула в его сторону. Он лишь на секунду перехватил ее рассеянный взгляд, она сразу же отвернулась и взяла Энтони под руку. Этот жест вызвал у него панику и бешенство одновременно. Он изо всех сил старался не думать о ее близости с мужем. Сам он вот уже несколько месяцев даже не смотрел на других женщин. А она может желать другого мужчину после всего, что с ними произошло?!

Процессия приблизилась к центральной аллее кладбища и остановилась. Элиот немного задержался в машине, всматриваясь в затемненные окна катафалка, стоящего впереди. Он смог разглядеть только, как сзади начинают выдвигать гроб с телом Харрисона. Вскоре открылась пассажирская дверь лимузина, и показался Энтони в черном пальто с белым шелковым шарфом на шее. Эвелин последовала за ним и взяла его под руку. Дверь закрылась. Бритт, кажется, решила не выходить, и Элиот недоумевал — почему?

Он вышел из машины, застегнул пальто и пошел вслед за Энтони и Эвелин. Когда он нагнал их, Эвелин посмотрела на него покрасневшими от слез глазами, слабо улыбнулась и подала руку.

— Спасибо, дорогой, что пришли, — прошептала она. Энтони кивнул ему в знак приветствия, затем они молча пошли за людьми, несущими гроб. Эвелин казалась сильно ослабевшей, и они вдвоем с Энтони поддерживали ее.

Элиоту вспомнились похороны его матери. Тогда он тоже шел рядом с Энтони. И подумал: кто следующий?..

Священник прочитал молитву, и Элиот подошел возложить цветы на гроб Харрисона. В этот момент Энтони обернулся к нему и прошептал:

— Элиот, могу я попросить вас об одолжении?

— Конечно.

— Бритт не очень хорошо перенесла поездку сюда, и я беспокоюсь. Не могли бы вы выйти и посмотреть, как она там?

Просьба и удивила, и обрадовала, и вместе с тем напугала его.

— Она нездорова?

— Да нет, Элиот, — сказал Энтони, взглянув на Эвелин. — Она беременна.

Элиот остолбенел, не веря тому, что слышал. Он чуть было не начал расспрашивать, но вовремя сдержался. Беременна! Смысл слова дошел до него только тогда, когда он повторил его про себя несколько раз. Беременна!.. Так вот на что намекала Моник! Он ухитрился не подать виду, до какой степени ошеломлен, и просто сказал: