– Домой, – как-то слишком уж быстро проговорил парень. – Мне с утра на пары надо, а от вас далеко добираться. Да и вообще, поздно уже. Лине Васильевне отдыхать надо. Пойду я, Жек…

– Ну что ж, тогда вали. Завтра созвонимся, – встала из-за стола Женька, одергивая халатик.

– Спасибо за чай, Лина Васильевна! Очень было приятно познакомиться! – в неловком поклоне согнул шею Денис, поднимаясь из-за стола.

– Да. – кивнула Лина. – И мне. Тоже очень приятно.

Из прихожей так долго доносилось шушуканье, прерываемое короткой возней и счастливым Женькиным хохотком, что Лина успела всю посуду перемыть. Голова давила тяжестью, тело усталостью, но спать расхотелось. Какое тут спать, когда такое событие на глазах совершается! Дочь замуж собралась! Можно сказать, генетический код ломается! Да и то – хватит уж им, женщинам Смородиным, тянуть на своем горбу треклятое материнство-одиночество. Пусть хоть у Женькиных детей отец будет. Красивый, настоящий, породистый.

– Мам… Ну как он тебе?

От раздавшегося за спиной Женькиного голоса Лина вздрогнула, повернулась от мойки. Вместе с хорошими мыслями и повернулась, в которых только что плавала.

– Хороший парень, Жень. Очень понравился.

– А чего ты так улыбаешься?

– Как?

– Ну… Будто это тебе предложение сделали, а не мне.

– Да просто радуюсь за тебя, глупая! – еще шире улыбнулась Лина.

– А… Ну тогда ладно.

– Только знаешь, Жень… – Улыбка тут же сошла с Лининого лица. – Мне показалось, что он вроде того… Не совсем в своем предложении уверен. По-моему, он боится родителям сказать.

– Ну, побоится и перестанет.

– А кто у него родители, Жень?

– Точно не знаю, он мало что о них рассказывал. Папа вроде каким-то начальником в палате недвижимости работает, а мама… Про маму совсем ничего не знаю.

– В палате недвижимости, говоришь? А какая у папы фамилия?

– Такая же, как у Дениса. Горохов. А что, ты его знаешь?

– Да. Слышала. А может, это и не тот Горохов, о котором я слышала. Знаешь, фамилии начальственных чиновников всегда будто обезличены. Видишь фамилию на бумаге и представить не можешь, что за ней живой человек стоит. Значит, ты у нас будешь потом Горохова?

– Ага. Горохова. Ой, а как звучит некрасиво, слышишь? Евгения Горохова! Г-г-г! Сплошной гусиный гогот получается!

– Хм… По-моему, ничего, вполне нормально. Звонко звучит, – успокоила дочь Лина и переключилась на другое. – А скажи-ка мне, госпожа Горохова, ты зачет наконец спихнула или нет?

– Да спихнула, спихнула, слава богу.

– Ну и ладно. И молодец. И все-таки, Жень… Странно все-таки, что Денис тебя со своими родителями не знакомил… Наверное, это неправильно как-то?

– Мам… – иронично прищурилась Женька. – Да откуда ты знаешь, как правильно, а как неправильно? Сама-то ты, насколько я понимаю, и близко замуж никогда не выходила? Рассказала мне историю про погибшего жениха, тем и ограничилась. Банальную, можно сказать, историю. А ведь наверняка, я думаю, мой биологический папочка где-то живехонький-здоровехонький землю топчет! Что, не так, скажешь?

Лина вздохнула, изо всех сил сдерживаясь.

– Ой, прости… – тут же спохватилась Женька. – Прости, мам… Я тебя обидела, да? Ну прости, сама не знаю, как вырвалось! Это у меня от счастья все мозги напрочь отшибло, вот и брякнула, не подумавши… Прости, пожалуйста!

– Ладно, Жень. – выдохнула и мягко улыбнулась Лина. – Все нормально. Я не обижаюсь.

– Ма-а-ам…

– Все, пойдем спать! Мне завтра вставать рано.

– Честно, не обижаешься? – Женька забежала вперед и заглянула матери в лицо.

– Честно. Чего я буду на тебя обижаться? Ты же знаешь, я вообще этого чувства не люблю. А на родную дочку – так и тем более не могу обижаться.

– Я очень, очень тебя люблю, мамочка…

– И я тебя, Женюр. Все, все у нас хорошо. Пойдем спать, а то я сейчас носом в стол клюну!

Лина и впрямь думала, что уснет сразу, как голова коснется подушки. Да только не тут-то было. Выплыла из дальней дали давно забытая боль, нелепая из-за сроков давности. Даже и болью в полном смысле слова ее назвать было нельзя. Так, воспоминание. Нытье старой раны от приключившейся непогоды.

А в самом деле – что стало потом с этим парнем, Женькиным биологическим отцом? Вот бы узнать… Просто так, из спортивного интереса? Хотя это сейчас интерес просто спортивным остался, а тогда, двадцать лет назад, о-го-го какой интерес меж ними приключился! Встретились первый раз глазами – и понесло в любовь. Да, это была любовь, как бы на нее потом, при обнаружении последствий, ни клеветали насмерть перепуганные мама с бабушкой! Первая любовь, юная и сумасшедшая. Что было, то было.

Все обстоятельства тогда их любви способствовали. Назывались эти обстоятельства – путевка в молодежный турлагерь «Кавказ». Целый месяц – горы, палатки, походы, песни под гитару, горящий веселым пламенем костер. И все они – молодые, веселые, приехавшие с разных концов страны, веселились буйно, до изнеможения, орали в звездное небо, обнявшись – «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!».

Здорово, конечно. Кто спорит? Он был студент из политехнического института, Лина даже и не запомнила толком, из какого. То ли из екатеринбургского, то ли из челябинского. А может, вообще из московского. Тогда это как-то несущественно было. Главное – любовь, взлетающая в ночное небо вместе с искрами от костра. И его рука на плече. И песня. И шепот в ухо – как здорово, что я тебя нашел, и навсегда, и больше никогда…

В последний день, опять же у костра, тоже на ушко, в продолжение его «всегда и никогда», Лина тихо призналась в своих сомнениях относительно последствий их взаимного горячего чувства. Он склонил голову, долго глядел в глаза, улыбался счастливо. «Я скоро приеду к тебе, Малинка. Дай адрес и телефон. Я приеду…»

Конечно, ей следовало бы и его адрес да телефон попросить, так, на всякий случай. Если б умная да проницательная была – обязательно бы попросила. А только ни ума, ни проницательности у нее в голове на тот момент вовсе не было. Потому что – зачем любви проницательность? Смешно даже.

Это потом ей уже ничуть смешно не было. Недоумение было, страх был, грусть была, а смеха не было. Беременная ходила – ждала, Женька родилась – ждала, потом еще несколько лет – все ждала. Потом и ждать перестала, просто жить начала. Иногда, правда, вспоминалось, мучило тоскливым сомнением – а с любовью-то что сталось? Любовь-то как же, куда ж она делась-то?

Все, все, спать надо! Не пропускать же два счастливых утренних часа из-за каких-то ненужных воспоминаний? Все! Завтра день начнется обычным порядком – чистое утро в окно, матушка-йога, малина-смородина, кофе на подоконнике, жгучий-горячий, с пенкой, с кардамоном…

* * *

Рабочее утро, как всегда, выдалось хлопотливым. Даже и отвлекаться не хотелось на музыку мобильника, плаксиво раздающуюся из недр сумки. Господи, ну кому там приспичило? И телефон высветился совсем незнакомый…

– Здравствуйте. Вас беспокоят из приемной Павла Сергеевича Жука, – пролился в ухо вежливый женский голос.

– Девушка, да ошиблись вы! Не знаю я никакого Жука! – немного раздраженно проговорила она, тут же намереваясь нажать на кнопку отбоя.

– Да? Но погодите… Павел Сергеевич просил меня передать вам конверт…

– Конверт? Какой конверт?

О господи, конверт! Как же она забыла про вчерашнее свое благородство в маршрутке! Значит, мужчина с дорогим одеколоном Жуком оказался. Хорошенькая, надо сказать, фамилия. И не просто Жуком, а Жуком-начальником. Впрочем, как оно и сразу предполагалось, еще там, в маршрутке.

– Простите, но я должна исполнить поручение Павла Сергеевича. Куда вам доставить конверт?

– Ну я не знаю… Несите на работу, что ли…

– Диктуйте адрес, пожалуйста. Я записываю.

– Мельниковская, двадцать, офис тридцать два, бухгалтерия, спросить Лину.

– Спасибо. В течение часа курьер вам все доставит. Всего доброго.

– И вам того же… – проговорила она уже на фоне льющихся из трубки гудков отбоя.

Надо же – и впрямь принципиальный! Хотя и чего не побаловаться принципами, при наличии курьера да секретарши? У них, у богатых Жуков, свои причуды, наверное.

Конверт доставили ровно через полчаса. Симпатичный парень в бейсболке, вежливо поздоровавшись, торжественно возложил его на стол и тут же скрылся, будто и не было его. Надо же, и не запечатан даже. Хотя чего его запечатывать, ради двух несчастных десятирублевок?

Автоматически сунув руку в нутро конверта, Лина нащупала две бумажки, вытянула их на белый свет. И – оп-па! – своим глазам не поверила. Бумажки-то были – стодолларовые! Новенькие, нигде не потертые, приятно шероховатые на ощупь. Он что, этот Жук-начальник, ошибся, что ли? Не из того кошелька достал?

Так она и сидела, разглядывая эти бумажки. Поначалу – с недоумением, потом недоумение постепенно в возмущение переросло. Нет, чего это он себе позволяет, интересно? Она что, похожа на объект для благотворительности? Такая вся нищая и убогая, да? Сцапает сейчас эти бумажки себе в кошелек и будет осчастливлена на всю оставшуюся жизнь?

– Лин, что это у тебя там? Деньги? Зарплату дают, что ли? – вклинился в ее возмущенные мысли быстрый говорок пришедшей из курилки Кати Стоговой.

– Ага, размечталась… Когда это нам зарплату в долларах выдавали?

– А откуда они у тебя?

– Откуда, откуда! – Лина разозлилась. – От верблюда.

– Ну чего ты злишься? Я же просто так спросила!

– Кать… Вот ты мне скажи – тебя мама с папой правилам приличия учили? Я ж тебя, к примеру, не спрашиваю, сколько у тебя сейчас денег в кошельке лежит?