– Да при чем тут они? Зачем вы все время на них оглядываетесь? – с удивлением воскликнула Лина. – Вы – сами по себе, они – сами по себе!

– Нет. Не все так просто, как вам кажется. У этой стороны баррикады свои правила игры, если хотите. Хочешь не хочешь, а соответствуй. Попробуй-ка открой им глаза на правду про того же Бетховена! Не поймут. Оскорбятся своим же незнанием. Или ты с ними, или против них. Вы знаете, я иногда хожу в консерваторию – тайно от мужа… Сижу в зале, смотрю, как моя отверженная когда-то любовь на скрипке в оркестре играет. Послушаю, поплачу, тоску свою полелею, и – домой. Мне потом надолго хватает. Кстати, он до сих пор не женат…

– Так, может…

– Нет, Лина, не может. Поздно уже. Знаете, я часто возвращаюсь мыслями назад, туда, в момент искушения. Если б я именно тогда его преодолела! Что-то есть в этом моменте преодоления важное, значительное, необъяснимое. А может, оно в самой сути аскезы заложено… Не знаю. Не смогу объяснить. Так и живу с тайным диссидентством в душе. А вам искренне советую – хорошо подумайте, прежде чем… О, а это за вами идут, кажется! Все, ухожу, исчезаю…

По газону к их столику быстро шел Павел. Встав со стула и то ли улыбнувшись, то ли поздоровавшись с ним кивком головы, Лиза поплелась в сторону террасы, неся в руке пустой бокал.

– Вот ты где… А я тебя там обыскался. Слушай, Малина, тут такое дело… Нам с Ленькой срочно уехать надо, у нас маленькая неприятность возникла. Я тебя оставлю тут ненадолго.

– Ой, а можно, я лучше с тобой? – испуганно воскликнула Лина.

– Да брось! Чего ты так испугалась? Мы же быстро смотаемся! Сиди, расслабляйся… Вон уже шашлыком пахнет, скоро музыка будет, фейерверк, все танцевать начнут… Вечер только начинается, иди к гостям, отдыхай! Входи, как говорится, во вкус…

– Но, Павел…

– Все, Малина, я убежал. Не скучай, я скоро! – проговорил он уже на ходу, помахав рукой.

Оставшись одна, Лина с тоской огляделась вокруг. На террасу идти не хотелось – чего ей там? Лиза права – чужая она на этом празднике. И сидеть тут одной – тоже как-то не совсем в тему. Пожалуй, лучше пройтись. Вон там, по берегу пруда, босиком по песочку.

Скинув кроссовки, она ступила босой ногой на траву, медленно пошла к берегу. А вот и прибрежный песок – чистый, гладкий, прохладный. Вода замерла зеркалом у ног, будто приглашая – ну же, входи, не бойся… Вот бы и впрямь – взять да искупаться сейчас! Заплыть на середину прудика, побултыхаться… А потом бы костерок на берегу разжечь, обсохнуть, согреться, на вечернюю зорьку посмотреть. Тихо, без музыки, фейерверков и танцев.

Присев на корточки, Лина окунула в воду ладонь. Холодная! Да и то – кто ж это купается в начале июня? Наверное, здесь потом, в жару, будет настоящая благодать. Вышел с террасы – и в воду! Да, очень удачное место для дачи Леонид выбрал. Такой хороший и чистый пруд прямо на участке! Только он странный какой-то – не круглый, а будто по диагонали обрезанный. Ах да, он же про какую-то плотину толковал… Интересно, что там за плотина такая? Надо пойти, полюбопытствовать.

Она медленно пошла по берегу, оставляя следы на песке. Однако песок вскоре кончился – берег стал обрывистым, для ходьбы совсем неудобным. И пасторальный пейзаж тут же исчез, оборвавшись за грядой сухих сосновых стволов. Что ж, и в лесу погулять можно, хотя бы до того бетонного ограждения добрести… Наверное, здесь граница дачного участка проходит? О! А в ограждении-то проход имеется… Хотя, наверное, это и не проход вовсе, просто бетонные плиты встали криво, образовав меж собой щель. Если слегка пригнуться, подсобраться, то пролезть можно…

За ограждением ничего интересного Лина не увидела. Тот же самый лес, только неухоженный, немного напоминающий свалку. Да уж, Леонид проблемой вывоза строительного мусора не особо напрягался! Свалил его за забором, и все дела. Хорошо хоть, вдоль ограждения пройти можно. Надо бы направо взять, на плотину же хотелось посмотреть. Там и река должна быть, наверное. Если плотина есть, значит, и река должна быть.

С небольшого взгорка Лине открылся вид на деревню. Крыши домов, огороды, дорога. Посередине – излучина реки. Только… Интересно, а сама-то река где? Берега обрывистые, пустые, лишь по дну течет слабое подобие ручейка, поблескивает полосой в лучах заходящего солнца.

– Хм… А сама-то река где? – тихо пробормотала себе под нос Лина, удивленно расставив руки в стороны. – Где река-то?

Пробормотала и вздрогнула от раздавшегося невдалеке смущенного покашливания. Обернулась, схватившись рукой за сердце. В пяти шагах от нее, примостившись на пенечке под кривой сосной, сидел пожилой мужчина вполне интеллигентного вида. То есть очень даже интеллигентного. Седая, аккуратно зачесанная назад грива волос, острый умный взгляд, выражение лица насмешливо-доброжелательное. Одет был седой «интеллигент», как она сразу мысленно его окрестила, в старые, до белизны отстиранные джинсы и наглаженную клетчатую ковбойку с коротким рукавом.

– Простите, барышня… Я не очень вас напугал, надеюсь?

– Да как вам сказать… Вообще-то я не из пугливых. А… у вас тут что, привал? – Лина рассмотрела на соседнем пеньке что-то вроде накрытого закусочного стола. На аккуратной холщевой салфетке лежали куски порезанного хлеба, огурец, в пластиковом поддончике – слепленные друг с другом кружки копченой колбасы. В одной руке мужчина держал маленькую фляжку, в другой – изумительной красоты черненую серебряную рюмку.

– Нет, у меня не привал. У меня здесь поминки.

– Что?!

– Да не пугайтесь так, барышня. Здесь у меня тело верного друга Каштана покоится, хорошая была собака, сорок дней назад схоронил. Да вы присаживайтесь на соседний пенек, гостьей моей будете. Не полагается на поминках стоять. Коньяку хотите?

– Ой, нет, спасибо… – замахала руками Лина, но на пенек все же присела. Надо же, какой дядька интересный! Поминки у него, главное.

– Ну нет так нет, ладно. Тогда, если хотите, я на ваш вопрос отвечу.

– На какой вопрос?

– Да на тот, который вы сами себе давеча задали. Куда, мол, река делась.

– А… Ну да. И куда ж она делась?

– Так вы сами, наверное, ее недавно видели. Вы ж оттуда, из-за забора сюда пожаловали? – Интеллигент показал рукой в сторону ее недавней лазейки.

– Ну да… Там сегодня у хозяина день рождения, я его гостья. А при чем тут река-то?

– Экая ж вы несообразительная, право… Пруд хозяйский на территории видели?

– Да. Конечно. Очень красивый пруд.

– Ну так это и есть наша бывшая река Серебрянка… Красивый, говорите, пруд получился? Ладно, что ж… Хоть не задаром сгинула красавица, и то хорошо.

– Погодите… Как это – сгинула? Вот этот маленький ручеек… Это и есть бывшая река?

– Ну да… Так решил господин Сосновский – ни к чему нашей деревне такое удовольствие. Притащил технику, в два счета плотину соорудил. Уж третий год мы без реки живем. Ни огорода полить, ни баньку истопить, ни искупаться, ни порыбачить. На всю деревню одна действующая колонка осталась, да и та на окраине. Зато у него теперь пруд на участке есть! Эстет, чистой воды эстет ваш Сосновский.

– Он… Он не мой. Я про это… не знала ничего, честное слово! Я тут в первый раз…

– Да ладно, не оправдывайтесь. Я и сам понял, что вы не в курсе этой драмы.

– Но… Почему вы так спокойно об этом говорите? Можно же было сразу этому произволу воспротивиться!

– Воспротивиться? Хм… Это вы хорошо сейчас выразились, конечно. И как, по-вашему, мы должны были воспротивиться?

– Ну не знаю… Жалобу в сельсовет написать, в полицию, в прокуратуру…

– Ну да, ну да. Можно еще и в Организацию Объединенных Наций, к примеру. Или в Совет Безопасности, – невесело пошутил Линин собеседник. – Тоже очень хорошая контора, ничего не могу сказать.

– Это вы шутите так, что ли, я не поняла?

– Шучу, конечно. Когда на жизни целой деревни одним махом крест поставлен, только и остается – шутки шутить. Я вот всю жизнь вроде серьезным человеком был, кафедрой прикладной математики в техническом Вузе заведовал, а на старости лет, видите, пришлось шутником заделаться… А что делать? Когда у меня пять лет назад сердце прихватило, врачи посоветовали прогулки по лесам да чистый воздух. Вот мы с женой и выбрали эти места, квартиру в городе продали… Теперь вот гуляю каждый день – на дальнюю колонку с коромыслами. Час иду туда, час – обратно. Да еще и одинокой бабульке, соседке Пелагее Макаровне, надо бы воды принести. Какое ж сердце такие перегрузки выдержит?

– Но неужели вы и впрямь никак с этим произволом не боролись?

– Да бороться-то мы, конечно, боролись… То есть еще как боролись! И митинги проводили, и подписи под петицией всей деревней собирали, и в сельсовет ходили, и в полицию, как вы присоветовали, и в прокуратуру… Бабки даже анафему господину Сосновскому в церкви заказывали.

– И что?

– Да ничего, как видите. Плотина построена, реки нет. Результат сам за себя говорит. Народ на митинг больше не собирается. Все тихо и спокойно. Живем, как бог на душу положит.

– Значит, смирился народ?

– Смирился? Нет, я бы так не сказал… Здесь, понимаете ли, еще более страшная вещь произошла. Наши деревенские… они словно бы приняли произвол вашего друга Сосновского за некую аксиому. Признали. Объяснили для себя. Прониклись им на уровне знания. Как в школе дети принимают знание о том, что Волга впадает в Каспийское море. Сказали – впадает, значит, так оно и есть. Если сопротивление не принимается, значит, Сосновскому действительно все можно. Вроде того – он же богатый, стало быть, право имеет. А мы, небогатые твари дрожащие, все это принять должны как данность. Такая вот коллективная достоевщина у нас в деревне Серебрянке случилась. Ну скажите, не свинство ли?