– Женя! Да ты что! Да как тебе не стыдно! – испуганно всполошилась Лина, махнув в сторону Женьки ладонью и нечаянно заехав пальцами в кусок торта. Ойкнув, тут же потащила их в рот – облизывать. Потом снова ойкнула, глянула на Павла в полном смятении, прикусила губу от неловкости.

– Не понял… А почему ей должно быть стыдно? – схватив Лину за кисть руки, потянулся он губами к испачканным в розовом креме пальцам. – Вот если бы я не стал платить за ее обучение, тогда, может, и было бы стыдно… А так… Вполне даже нормально… Хороший крем… М-м-м… Вкусно как…

– Но… Я прямо даже не знаю… – пролепетала Лина растерянно и сглотнула, чувствуя, как от прикосновения его языка пошла от пальцев к сердцу нервная дрожь. – Как-то это все… Слишком быстро…

– А, ну да! Я и забыл, что ты четыре дня для раздумий просила! А может, ну их к лешему, эти раздумья, а, Лин? Тем более Женька уже благословение свое дала… Чего она теперь будет с этим благословением носиться, как дурища с писаной торбой? Давай я тебя прямо сегодня заберу!

– Куда… заберешь?

– Домой, куда же еще. Я надеюсь, мы в моем доме жить станем, у вас тут тесновато будет, пожалуй.

– Но… Как же сегодня? Мне ж завтра с утра на работу надо!

– Вот мы завтра с утра с тобой и решим, куда и кому надо. А до утра еще много времени, Лин… Поехали, а?

– Но… Павел! – щеки Лины запылали. – Я не могу так!

– Мам… Да поезжай, чего ты… – встряла в этот странный разговор Женька, глядя на нее чуть снисходительно. Так глядят умудренные опытом подруги на глупых, младших, боязливых и неопытных. Тихо вздохнув и сложив худые руки калачиком, добавила: – Никуда твоя работа не денется, мам. Чего ты как маленькая…

– Жень! Но как же я… Надо хоть вещи какие собрать, что ли!

– Потом, потом соберешь! – заторопил Лину Павел. – Вставай, поехали. Там Коля в машине уже засиделся, наверное. Тебе его не жалко, да? Ему тоже домой хочется, к жене под бок. А мы тут сидим, чаи распиваем. Поехали!

Странно, но Лина и впрямь встала и послушно пошла за Павлом в прихожую, будто страшно устыдилась Колиного долгого ожидания. Машинально сунула ноги в туфли, взяла сумку, глянула на себя в зеркало. Лицо было совершенно обалдевшим. То есть удивленным, возмущенным и счастливо-радостным. Разве можно вместить на одно лицо сразу столько эмоций? Наверное, можно, если случай особенный. А значит, у нее такой и есть. Ну просто ужас какой особенный случай на ее голову! И что-то с ней дальше будет…

* * *

А дальше было все как в добротном романе. А еще лучше – как в сказке про бедную Золушку. Хотя про Золушку – это не совсем правильно. Золушка, помнится, к полночи из дворца убежала, а Лина Смородина, наоборот, в полночь только ступила на дворцовый порог.

Ступила и застыла как соляной столб. Потому что и впрямь был – дворец… Хотя бог его знает, какие они бывают, современные дворцы. Наверное, вот такие и есть. С огромным холлом-гостиной, с камином, с широкой, устремленной наверх белой каменной лестницей, с красивой и явно дорогой мебелью. «Богато», как сказала бы Люся. Однако было во всем этом «богатстве» нечто, совсем не располагающее к пресловутому хохляцкому «г»… Достоинство какое-то было, что ли. Разумная толерантность. «Богатая» обстановка совсем не пыжилась дороговизной, наоборот, приглашала довольно доброжелательно – ну же, ступай смелее, пользуйся мной. Я совсем не претендую на превосходство над твоей человеческой душенькой, я тоже хочу быть просто другом, как твой старенький дедушка-холодильник, к примеру…

– Ну, чего ты застыла? – подтолкнул осторожно Лину Павел. – Входи!

– Да нет, я не застыла… – объяснила Лина. – Я просто не предполагала, что мы приедем в дом. Я думала, ты на Пушкинской живешь…

– Ну да, – кивнул Павел. – Там я тоже иногда бываю. Там квартира, а здесь дом. Входи давай, осваивайся! Здесь все довольно удобно устроено, я сам этот проект делал. Внизу – гостиная, наверху – несколько спален. На третьем этаже сын обитает, на четвертом – мой кабинет. Пойдем, я тебе все покажу…

– А… он сейчас дома?

– Кто?

– Сын!

– Нет. Но я думаю, на днях появится. Удрал, даже не соизволил отца в известность поставить. Знает, что я бы не отпустил, вот и удрал. У него сейчас выпускные экзамены в школе, вот он удрал в промежуток между историей да математикой…

– Куда?

– На натуру.

– Куда?!

– Да возомнил, понимаешь ли, что он художник! И чего ему в голову вдруг взбрело? Такие перспективы у парня, в институт надо поступать, а он малюет целыми днями. Думаю, это у него так, возрастное. Со временем пройдет. Только вот времени-то как раз и нет! Ну да ничего… Вот приедет, и я с ним разберусь по-мужски.

– А как он к моему появлению отнесется?

– Да очень даже нормально отнесется. Он вообще такой… Немного не от мира сего. Может, и не заметит даже.

– То есть как это – не заметит?

– Да не бойся, шучу я… Все будет хорошо, вот увидишь. Пойдем шампанское пить, надо ж отметить это великое событие! Второй раз в жизни женюсь.

– А я… – сконфуженно пробормотала Лина, – первый раз…

– Ну так и тем более!

Шампанское ей показалось вроде как и не шампанским. Глотнула, посмотрела на Павла удивленно:

– Это – шампанское?

– Ну да… «Дом Периньон». Ничего, постепенно всему научишься. И шампанское по маркам различать, и по салонам, и по шопингам шастать. Невелика наука. У тебя водительские права есть?

– Нет, конечно. Откуда?

– Значит, придется учиться. Я тебе частного инструктора найму, в один присест экзамены сдашь. Не трусь, Малина! Ты у меня вообще скоро засверкаешь, как бриллиант…

– Хм… Да уж… – согласилась Лина. – Я засверкаю и исполнюсь презрением, неосознанным и неистребимым, и оно войдет в состав моей крови…

– Не понял… Это ты о чем?

– Да так… Просто мне сегодня одна милая старушка целую лекцию о бриллиантах прочитала. Вернее, о женщинах, которые носят бриллианты. Она сказала, что женщина, которая начинает их носить, становится неузнаваемой.

– А что? Наверное, в чем-то и права твоя старушка… Только я бы слово «неузнаваемой» заменил на другое. Недосягаемой, например. Или – неприкасаемой. Защищенной, одним словом.

– От кого – защищенной? – удивилась Лина.

– От плохой неустроенной жизни, Малина, – глядя Лине в глаза, произнес Павел. – От унижений. От стыда. От всякой другой мерзости, которую плохая жизнь любит устраивать.

– По-твоему выходит, я раньше жила в сплошной мерзости?

– Нет. Ты просто из мерзости умудрялась творить себе благо. Потому что ты умная, сильная и красивая. А поскольку ты умная, сильная и красивая, тебе там и не место.

– А где мое место?

– Здесь, рядом со мной. И я тебя туда больше ни за что не отпущу, если даже будешь кричать и сопротивляться…

Так он это сказал – и сердце Линино будто мягкими лапками сжалось. Встал, протянул руку – пойдем со мной…

Какая горячая, сильная у него ладонь. Вложила в нее пальцы – будто током пробило. И ноги совсем не идут, предательски слабнут в коленках. Шаг, еще шаг, лестничные ступени… Господи, скорее бы уж прийти куда-нибудь! Вдох, выдох. И сердце сейчас наружу выскочит, кажется. Выдох, вдох. Ну же! Открытая дверь спальни, мягкий свет ночника… И жадный поцелуй, как спасение. Обманчивое спасение! От чего – спасение? От его горячих ладоней, от бешеного сердцебиения? Или от собственной неуклюжести в пальцах, запутавшихся в петельках-пуговицах его рубашки? Вот же незадача – какой истязатель их выдумал, эти петельки-пуговки? Нет уж, не надо им никакого спасения, и одежек-рубашек не надо, и ничего не надо, кроме этого ненасытного, жадного и обоюдного счастливого зова плоти… Господи, неужели именно с ней, Линой Смородиной, все это происходит? Здесь, в этой спальне, на этой постели, – с ней?! И обморочный счастливый сон уже под утро…

И пробуждение, как ей показалось, с этой же мыслью пришло – неужели именно с ней?

Открыла глаза, приподняла голову, долго смотрела в безмятежное мужское лицо на соседней подушке. Боже, какое оно красивое… И как хочется протянуть руку, коснуться пальцами щек с пробившейся за ночь едва заметной щетиной и сдуть легкую прядку со лба. И уловить момент счастливого пробуждения, легкое дрожание ресниц…

Нет, все-таки смешной, очень смешной перл давеча выдала Люся, когда сомневалась в скоропалительном предложении Павла! Как там она выразилась? «Ни разу с бабой не поспамши…» Смешно! И про трусливую «опаску» – тоже смешно… Наверное, этот сильный и красивый мужчина прав – надо верить только первому зову, первому порыву души и плоти, они никогда не обманут?

О, а вот и ресницы дрогнули… Распахнулись глаза, и улыбка на все лицо! И вновь его руки, и сильное вновь объятие…

– М-м-м… Доброе утро, Малина! Давно проснулась?

– Нет… Недавно.

– А отчего меня не будишь? Мне ж вроде как вставать надо… Некогда расслабляться, дела ждут. Ты не представляешь даже, сколько у меня сегодня дел, и подумать страшно!

– Почему же – не представляю? Как раз и представляю… Дела – это конечно, это прежде всего… – проговорила Лина тихо, уловив в собственном голосе некоторое трусливое смятение. Выпроставшись из рук Павла, села на постели, огляделась в поисках своей одежки.

– Эй, ты чего? – удивленно хохотнул он, дотронувшись до ее плеча. – Никак обиделась?

– Ничуть не обиделась. Почему я должна вдруг обидеться? Все было очень замечательно. Просто… Я же тоже на работу должна… Мне нельзя опаздывать… Надеюсь, ты отвезешь меня на работу?

– Не-а. Не отвезу.