Я наблюдаю, как отец направляется к дому, просматривая на ходу письма, и тут меня осеняет.

А вдруг он снова женился?

Вдруг у него есть дети?

Вдруг он делает то же самое с кем-то еще?

У меня начинают потеть ладони, и я вытираю их о джинсы. Руки у меня дрожат еще сильнее прежнего. Я уже не могу думать ни о чем, кроме того, что не должна его отпускать. Я не позволю ему уйти, зная, что он может делать подобные вещи с кем-то другим. Мне надо знать. Ради себя самой и ради любого ребенка, с которым общается мой отец, я должна удостовериться, что он не тот страшный монстр, каким запечатлелся в моей памяти. Чтобы знать наверняка, мне надо увидеться с ним. Поговорить. Узнать, почему он так поступал со мной.

Когда отец отпирает входную дверь и исчезает внутри, Холдер шумно переводит дух.

– Что теперь? – спрашивает он, поворачиваясь ко мне.

Я не сомневаюсь, что, узнав о моем намерении, он постарается удержать меня силой. Поэтому не выдаю своих планов и киваю с вымученной улыбкой:

– Угу, теперь можем ехать.

И в тот момент, когда он поворачивает ключ зажигания, я отстегиваю ремень безопасности, распахиваю дверь и бегу. Я пересекаю улицу и, миновав лужайку, подбегаю к крыльцу. Я даже не слышу Холдера за спиной. Он почти бесшумно хватает меня сзади и, отрывая от земли, несет по ступеням вниз. Он продолжает нести, а я лягаюсь, пытаясь оторвать его руки от своего живота.

– Что ты делаешь, черт возьми?

Не опуская меня на землю и продолжая сдерживать мое сопротивление, он тащит меня через двор.

– Сейчас же отпусти меня, Холдер, или я закричу! Клянусь Богом, закричу!

Оценив угрозу, он разворачивает меня и трясет за плечи, пристально глядя с выражением крайней досады:

– Не надо, Скай. После того, что он сделал, вам незачем видеться. Дай себе время немного переждать.

Я смотрю на него с душевной мукой, которая, должно быть, отражается в моих глазах.

– Мне надо знать, делает ли он это с кем-то еще. Не завел ли других детей. Я не могу оставить все как есть, зная, на что он способен. Мне надо его увидеть и поговорить. Прежде чем сесть и уехать, я должна убедиться, что он уже не тот человек.

– Не делай этого, – возражает Холдер. – Не сейчас. Мы можем справиться по телефону. Сначала узнаем о нем все, что возможно. Прошу тебя, Скай. – Он берет меня за плечи и подталкивает к машине.

Я колеблюсь, по-прежнему полная решимости увидеться с отцом с глазу на глаз. Важнее услышать его голос или заглянуть в глаза, чем искать сведения в Сети.

– У вас проблемы?

Мы с Холдером резко поворачиваемся на голос. У крыльца стоит мой отец. Он пристально смотрит на Холдера, который по-прежнему крепко держит меня за плечи.

– Девушка, он пристает к вам?

От одного звука его голоса у меня подгибаются колени. Холдер чувствует, что я ослабла, и прижимает меня к груди.

– Пойдем, – шепчет он, обнимая за плечи и подталкивая вперед, к машине.

– Не двигайтесь!

Я замираю на месте, но Холдер еще настойчивее толкает меня вперед.

– Повернитесь!

На этот раз голос отца звучит более требовательно. Теперь Холдер притормаживает. Мы оба знаем, к чему ведет неповиновение копу.

– Отбой, – шепчет Холдер. – Он может не узнать тебя.

Я киваю и делаю глубокий вдох, потом мы оба медленно поворачиваемся. Отец уже отошел на несколько футов от дома и приближается к нам. Держа руку на кобуре, он пристально всматривается. Я опускаю глаза, потому что его лицо, выражающее узнавание, ужасает меня. Он останавливается в паре шагов. Холдер сильнее сжимает мои плечи, а я продолжаю смотреть в землю, едва дыша от страха.

– Принцесса?


Понедельник, 29 октября 2012 года

16 часов 35 минут

– Не трогай ее, мать твою!

Это вопит Холдер, и я чувствую, как что-то сдавливает подмышками. Его голос близко, и я знаю, что он держит меня. Я роняю руки и чувствую траву между пальцами.

– Детка, очнись. Пожалуйста. – Рука Холдера гладит меня по лицу. Я медленно открываю глаза и смотрю вверх. Он глядит на меня, а позади него маячит фигура отца. – Все хорошо, ты просто потеряла сознание. Тебе надо встать, и мы поедем. – Он поднимает меня на ноги, поддерживая рукой за талию.

Отец стоит прямо передо мной, глядя в упор.

– Это ты, – говорит он. Бросив взгляд на Холдера, он снова смотрит на меня. – Хоуп? Ты помнишь меня?

Его глаза полны слез.

А вот я не плачу.

– Пойдем, – опять зовет Холдер.

Я вырываюсь из его рук. Снова смотрю на отца… человека, проявляющего какие-то эмоции, якобы доказывающие его любовь ко мне. До чего же он мерзок.

– Помнишь? – повторяет он, делая еще шаг. С каждым шагом отца Холдер медленно подталкивает меня назад. – Хоуп, ты помнишь меня?

– Как я могу тебя забыть?

Парадокс в том, что я все-таки забыла его. Полностью. Его и все, что он делал со мной, как и здешнюю жизнь. Но я не хочу, чтобы он знал об этом. Пусть понимает, что я все помню.

– Это ты, – говорит он, суетливо двигая руками. – Ты жива! С тобой все хорошо!

Он достает рацию – наверное, чтобы сообщить на службу. Но только он собирается нажать на кнопку, как Холдер резким движением выбивает рацию у него из рук. Та летит на землю, и отец наклоняется за ней, после чего на всякий случай отступает, держась за кобуру.

– На твоем месте я не стал бы распространяться, что она здесь, – говорит Холдер. – Тебе же не хочется прочесть на первой полосе о том, что ты долбаный извращенец.

С отцовского лица немедленно сходит вся краска, и он испуганно смотрит на меня.

– Что? – Он ошарашен. – Хоуп! Тебя обманули… те, кто похитил! Порассказали обо мне небылиц. – Он подходит ближе, глядя на меня с отчаянием и мольбой. – Кто похитил тебя? Кто это был?

Я уверенно шагаю к нему:

– Я помню все, что ты сделал со мной. Дай мне то, за чем я приехала, и я клянусь, что уеду и ты больше никогда обо мне не услышишь.

Он все качает головой, не в силах поверить, что видит дочь. Наверняка он пытается осмыслить тот факт, что вся его жизнь теперь в опасности. Карьера, репутация, свобода. Осознав, что отрицать дальше бессмысленно, он бледнеет еще больше, если это вообще возможно. Он знает, что я знаю.

– Чего ты хочешь?

Я смотрю на дом, потом снова на него.

– Получить ответы, – говорю я. – И что-нибудь из маминых вещей.

Холдер снова мертвой хваткой вцепляется мне в талию. Я сжимаю его руку, ища поддержки. В присутствии отца моя уверенность тает с каждой секундой. Все в нем – от голоса до выражения лица и жестов – вызывает во мне тошноту.

Отец мельком смотрит на Холдера, затем переводит взгляд на меня.

– Можем поговорить в доме, – тихо произносит он, стреляя глазами по соседним зданиям.

Его нервозность лишь доказывает то, что он взвесил возможные варианты и понял, что особого выбора у него нет. Кивнув на дверь, он начинает подниматься по ступеням.

– Оставьте пушку, – произносит Холдер.

Отец останавливается, но не оборачивается. Медленно вынимает из кобуры пистолет, осторожно кладет на ступени и продолжает идти.

– Обе, – не унимается Холдер.

Отец наклоняется, задирает штанину и вынимает второй пистолет. Положив оба на крыльце, он входит в дом и оставляет дверь открытой. Я уже собираюсь последовать, но Холдер поворачивает меня к себе:

– Я останусь здесь, дверь будет открыта. Не доверяю ему. Дальше гостиной не ходи.

Я киваю, и он быстро целует меня, потом отпускает. Я вхожу в гостиную и вижу отца, сидящего на диване с сомкнутыми перед собой руками. Взгляд его упирается в пол. Я сажусь на краешек. Находясь в этом доме в его обществе, я чувствую, как у меня путаются мысли и сжимается грудь. Пытаясь побороть страх, я делаю несколько медленных вдохов.

Воспользовавшись минутной паузой, я пытаюсь найти в его облике собственные черты. Может быть, цвет волос? Он намного выше меня, и глаза, когда мне удается их рассмотреть, в отличие от моих, темно-зеленые. Я совершенно на него не похожа, не считая волос цвета жженого сахара. Это забавно.

Отец поднимает на меня взгляд и, беспокойно ерзая, вздыхает.

– Прежде чем ты что-нибудь скажешь, – говорит он, – ты должна знать, что я любил тебя и каждую минуту сожалею о том, что сделал.

Я не отвечаю на его заявление, но с трудом сдерживаюсь, чтобы не отозваться на эту чушь собачью. Пусть извиняется всю жизнь – этого не хватит, чтобы забыть хотя бы одну ночь, когда поворачивалась дверная ручка в моей комнате.

– Я хочу знать, зачем ты это делал, – дрожащим голосом требую я.

Мне противно говорить так жалобно. Это голос маленькой девочки, умолявшей его прекратить. Я уже не та кроха и точно знаю, что не хочу выглядеть слабой в его глазах.

Он откидывается назад и трет глаза.

– Не знаю, – произносит он раздраженно. – После смерти твоей мамы я снова запил. Прошел год, и однажды ночью я сильно напился, а утром проснулся с чувством, что совершил нечто ужасное. Я надеялся, это был страшный сон, но, когда пошел будить тебя, ты была… другой. Не той счастливой малюткой, какой была раньше. За одну ночь ты превратилась в существо, которому я внушал ужас. Я ненавидел себя. Я даже не помнил в точности, что совершил, потому что был слишком пьян. Но я знал, это было нечто ужасное, и мне очень, очень жаль. Это больше не повторилось, и я делал все, что мог, чтобы загладить вину. Все время покупал тебе подарки и давал все, что ты просила. Мне хотелось, чтобы ты забыла ту ночь.

Чтобы не прыгнуть на него и не задушить, я сжимаю колени руками. Он выдает это за единичный случай, и я ненавижу его еще больше. Он подает все как досадный эпизод. Будто разбил чашку или угодил в мелкую аварию.

– Это продолжалось вечер… за вечером… вечер за вечером, – возражаю я. Мне приходится взять себя в руки, чтобы не закричать во всю глотку. – Я боялась ложиться спать, боялась просыпаться, боялась принимать ванну и говорить с тобой. Обычно маленькие девочки боятся монстров в шкафу или под кроватью. В меня вселял ужас монстр, который должен был любить меня! Ты должен был защищать меня от таких, как ты!