Юля как-то рассказала Севе про одну супружескую пару. Молодые муж с женой жили в Подмосковье и держали пони. Днем ездили в столицу вместе со своей маленькой лошадкой, катали на ней детей и фотографировали их, таким образом зарабатывали на жизнь. «Пони мальчиков катает, пони девочек катает…» Потом — сами домой, а пони — в «стойло». Картинки нашего времени.

Чем только люди не зарабатывают…

Сева вздохнул и задумался. Но очень не вовремя. Прямо к ним резво двигался невысокий человечек, действительно странным образом напоминающий Ильича-первого. И без всякого грима. Актер — не актер?

Потап захохотал:

— Во дает! Это, видать, местная достопримечательность!

— Вы угадали, молодой человек. — И Ленин охотно и немного смущенно остановился рядом. — А ждете вы, конечно, меня. Мне звонила Жанночка. Почти всю жизнь меня преследует эта схожесть. Очередной пассаж судьбы. Раньше наши придурковатые малые тоже кричали мне на улицах: «Владимир Ильич!» Но тогда их резко осаживали: «Да прекратите вы! За такие шутки могут и в партком вызвать!»

— В партком? Детей? Туды-растуды, — удивился Потап.

«Ильич» махнул рукой. Такой же словоохотливый, как Потап.

— Почему детей? Мне и взрослые проходу не давали. — Низенький и бородатенький человечек застенчиво засмеялся. — Неужели я и впрямь так на Ленина похож?

В его тоне прозвучала плохо скрытая гордость.

— Дедушка Ленин, дедушка Ленин! — вопили, наслаждаясь, мальчишки.

Драли глотки во всю мочь.

Николай, тоже смеясь, заложил большие пальцы обеих рук очень плотно и нарочито предельно глубоко с двух сторон за свою жилетку и твердо заявил:

— Вот так будет точно Ленин! Только так, усвоили?

Все посмеялись.

— Ребята, отстаньте! Вот привязались! Прямо на улицу не выйдешь, — мягко посетовал человечек. — Раньше детям в школах рассказывали о дедушке Ленине. А если разобраться, он как раз до дедовского возраста и не дожил — умер в пятьдесят четыре. Хотя и впрямь выглядел старовато… Потому, видимо, и приобрел приложение «дедушка». Зато я действительно дед. — Он гордо приосанился. — Очередной пассаж судьбы. Одно время я носил и черные усы а-ля поручик Ржевский. А когда сбрил… Началось! Кого ни встречу — все говорят одно и то же: «Володька! Ты зачем усы сбрил?» Так надоело, что пришлось снова отрастить. А сейчас они уже седые, так что стали никому не нужны, и я с облегчением расстался с ними навсегда. Меня ведь тут каждая кошка знает. И хвостом в меня тычет. И куда вы держите путь? Жанночка не говорила.

Сева почему-то вспомнил свой странный сон, Юлю, ее учебный центр…

— Мы из Москвы ненадолго, — бодро начал Потап. — Ищем тут…

Сева дернул его за рукав. Николай скорчил страшную рожу. Потап осекся и замолчал.

— Кафе, где можно быстро, вкусно и недорого пообедать? — весело закончил за него «Ленин». — Я как раз сам туда направляюсь. Так что могу составить вам компанию. Займем столик на четверых. И никого лишнего и чужого.


Компания двинулась по улице.

— Вперед… — пробормотал Николай и поморщился, потому что Потап начал свое очередное новое повествование:

— Тут недавно в табачных киосках появился прикол-эксклюзив: сигареты «Прима-ностальгия». Словно советская пачка. Не видели? Было два варианта: одна — с портретом Ленина, другая — Сталина. Я стал думать: купить себе такую или нет? Прочел в Интернете: скоро фабрика, придумавшая этот прикол, хочет выпустить еще и с Брежневым, и с Хрущевым и так далее — со всеми советскими вождями. И все размышлял, какую лучше купить: с Лениным или со Сталиным? Решил — со Сталиным. Не потому, что я сталинист, а просто чтобы эпатировать демократов. Туды-растуды…

— Они бы тебя увидели с твоей дурацкой сигаретой? — съязвил Николай.

— Понятно, нет… Где имение, а где наводнение… Но все равно. А пока я принимал решение — Сталин из продажи исчез. Остался один Ленин. Ох, я балда! Проковырялся! Доразмышлялся! Серию не только не расширили, но и по приказу начальства урезали до ленинских пачек. Посчитали, что так оно лучше. Хотя я придерживаюсь мнения, что Ленин даже хуже другого, усатого. Но с другой стороны, вроде привычен и менее эпатирует. Это в силу рутины. Ильич все-таки был главной редиской, он всю кашу заварил, а не Сталин. Тот — редиска номер два. Потому я и покупать ничего не стал, отменил затею. Да к тому же ну какие сигареты сейчас можно купить за три рубля?! Самый последний отстой по качеству и полный вред для здоровья! На них и написано: «класс шестой». «Беломор» — всего лишь пятый. Правда, может, тут тоже некий прикол — с апелляцией к ностальгии. А никто не знает, сколько стоила «Прима»? Не три копейки? Что везде почем…

Все опять посмеялись. Человечек остановился у дверей чистенькой кафешки.

— Да, я ведь не представился, простите… Зовут меня Владимир.

— Ну, уж это обязательно, — насмешливо хмыкнул Николай. — И конечно, Ильич.

— Нет, почему же Ильич? — расплылся человечек. — Владимирович. А фамилия у меня из пяти букв. Вторая — «у». И кончается на «ин»…

Растерялись все, включая даже никогда не тушующегося Бакейкина-младшего.

— Шутить изволите?.. — мрачно пробормотал он. — Довольно плоско.

— Туды-растуды… — ахнул Потап. — Это как же получается?..

— Мухин! — весело ответил человечек. — Владимир Владимирович Мухин. Можно просто по-дружески Ве Ве. Ныне пенсионер. Дачу местных олигархов сторожу. Да это все семечки. Очередной пассаж судьбы. Дед, как я уже сказал. В прошлом журналист и сценарист. — Он опять гордо приосанился. — По одной моей повести даже фильм сняли. Про голубей. Давно… — Мухин слегка загрустил.

— А-а, это, наверное, «Прощайте, голуби»? — обрадовался Потап.

— Нет-нет, — покачал головой Ве Ве. — Мой был попозже, не так уж я стар. — Он печально усмехнулся. — Но я вспоминаю свое детство, голубятни во дворах, расстилающиеся под солнцем теплые крыши, откуда нас матери вечерами сгоняли с бранью… Глаза щемило от блеска металла, а в ушах посвистывали голубиные крылья… Хорошо…

Он открыл дверь, и все вошли в кафе. Выбрали столик под белой скатерочкой, угрожающе вооружившейся острыми салфетками, возле самого окна.

— Прямо про вас есть песня ностальгизирующая. Точь-в-точь, — язвительно хмыкнул Николай. — И по части первой любви тоже:

А я хочу, а я хочу опять

По крышам бегать, голубей гонять,

Дразнить Наташку, дергать за косу…

Ве Ве удивился, старательно укутывая себе колени суровой от крахмала салфеткой.

— А как вы угадали, молодой человек? Мою жену действительно зовут Наташей… — Он вздохнул мечтательно и грустно. — И дочку тоже.

Подошла молоденькая курносенькая официантка:

— Владимир Владимирыч, здрасте! Опять надоело тыкву жарить? К нам пришли?

Ве Ве весело вздохнул:

— Надоело, Настенька!

— Вы любите тыкву? — тотчас вылез Потап.

— Приходится любить, — опять весело вздохнул Ве Ве. — Да это все семечки.

Он шепотком заказал сразу на четверых, объявив, что его вкусу и знанию особенностей местных меню вполне можно доверять, и вновь ударился в воспоминания:

— Видите ли, молодые люди, моя Наташа в юности любила лишь одно занятие — смотреть в окно. Что она всегда и делала. Идешь с работы и видишь — в окне маячит ее головка. Родить она никак не могла. У нее было девять выкидышей… Очередной пассаж судьбы.

— Туды-растуды… — проворчал Потап. — А это почему такое?

Ве Ве вздохнул на этот раз невесело:

— У Наташи гормональная недостаточность. Я уже распростился с надеждой иметь дочь…

— А почему именно дочь? — снова встрял Потап. — Сыновья тоже иногда появляются на свет.

— Да потому, что все девять раз у нас рождались девочки. И все сразу умирали. Недоношенные, слабые… Не жильцы, как говорят в народе. Но потом вдруг родилась Ната… Веса — полтора килограмма… Ее выхаживали в кювезе.

— В чем, в чем? — опять влез Потап.

— Ситуация матовая, — проворчал Николай.

— Это такое специальное устройство для выхаживания недоношенных детей. Инкубатор. Натуля лежала там полгода. Я каждое утро брел в больницу и думал: сейчас мне скажут, что она умерла… И всегда, каждый день, был готов к этому. Но Наташенька выжила! Я ведь почему ее Наташей назвал, как жену… Думал, что если крикну: «Наташа!» — сразу прибегут обе. А вышло что? Кричу: «Наташа!» — а не идет ни одна. Каждая думает, что я зову другую.

Все засмеялись.

«Я тоже хотел бы иметь дочь, — подумал Сева. — Маленькую, смешную, с косичками… Как та, из недавней электрички, она еще так хотела унести домой обертку от мороженого… Интересно, зачем ей сладкая и липкая бумага?.. Ах да, для коллекции…»

— Молодец Ната! — крикнул Потап.

Николай поморщился. Ве Ве опять горделиво приосанился.

— Она столько болела… Вы представить себе не можете! Слабый ведь ребенок, случайно выцарапанный у смерти… Очередной пассаж судьбы. И сколиоз у нее, и желудок больной, и вот недавно желчный пузырь вырезали… Но это все семечки. Главное — она жива! А что нездорова… Так здоровых детей теперь нет! О том свидетельствует горькая статистика. Ната и замуж вышла. Правда, брак ее был неудачный… Зато у меня есть внук! Уже второклассник.

Курносенькая официантка принесла заказ. Николай скривился, увидев четыре борща, четыре яичницы-глазуньи и салаты — он уважал исключительно мясо в жареном виде, — но промолчал.

— Еще кофе будет, — пообещала официантка.

— Нет! — заорал Бакейкин-младший.

Мухин и Настенька удивились.

— Ненавижу, — пояснил Николай.

— А сок можно? — спросил Потап.

— Какой сок? — вновь удивилась официантка.

— «Любимый сад»! — выкрикнул Потап. — Обожаю!