— Я позвонил вам… Я жил тогда в своей гримерной, и мне было страшно одиноко. Мне просто хотелось, чтобы рядом был кто-то, с кем можно поговорить.

— Только поговорить?

— Да! Честное слово!

— Звучит для меня не слишком лестно.

— Напрасно. Тогда я еще надеялся, что случившееся можно как-то исправить. Поэтому планы в отношении вас у меня были самые невинные: провести вместе вечер, поговорить, излить душу — и все! Но мне сказали, что вы уехали, и тогда я вдруг решил: а пропади оно все пропадом! И позвонил ей. Вот тогда-то каша и заварилась. Как я, впрочем, и предвидел. Сам, должно быть, того хотел.

— Понимаю, — тихо произнесла Карлотта.

— И… Вот поэтому я и позвонил вам сегодня. Чтобы побыть вместе с вами. Понаслаждаться вашим обществом. Расслабиться.

— Просто чтобы посидеть со мной вместе и отвести душу?

— Да, — сказал Мередит. — Если у нас может быть только так, то и прекрасно. Я хочу сказать, что если у вас кто-то есть, то я вовсе не претендую на большее. Как и в том случае, если сейчас вы не захотите со мной встречаться.

— Почему сейчас?

— Ну, ведь война и все такое… Мало ли что случится? Я могу свалиться с платформы и вывихнуть ногу. Но мне кажется — вы поняли, что я имею в виду.

— Да, я поняла. Но… — Карлотта потупила взор и принялась вычерчивать кончиком пальца квадратики на скатерти. — Что, если у меня никого нет и я просто…

— Чудесно, — сказал Мередит и накрыл ладонью ее руку, прижав ее к скатерти.

— Все так просто, — улыбнулась Карлотта, обретя прежнюю уверенность. — Совсем как в кино.

— Очень забавно, — сказал Мередит, — но именно поэтому они и хотят, чтобы я помогал сбывать эти чертовы облигации. Люди почему-то больше доверяют тому, что видят в кино. Даже сейчас, во время войны. Собственно говоря, в войну происходит то же самое. Солдаты, побывавшие в бою, рассказывают, что там все, как в кино. Вот поэтому меня и используют вместо настоящего солдата — я кажусь многим даже более настоящим. Странно, да? Но в наши дни все перевернулось вверх тормашками. Вы видели лицо метрдотеля, когда мы только вошли сюда? Когда он увидел мои сержантские знаки отличия, у него физиономия вытянулась. Потом он перевел взгляд на мое лицо, узнал меня и тут же так просиял, словно перед ним уже генерал. Или хотя бы полковник.

Радостные, счастливые и оживленные, они посидели еще, выпили по рюмке коньяку, а потом поехали к Карлотте. Мередит осмотрел гостиную, после чего прилип к огромным книжным шкафам, которые стояли по обе стороны от камина, и принялся изучать корешки книг. Особенное впечатление произвела на него подборка альбомов по искусству. Карлотта на кухне готовила кофе и одновременно наблюдала за Мередитом. Ей нравилась его увлеченность, его живой интерес к обстановке гостиной, книгам, светильникам, развешанным по стене картинам. Она вдруг осознала, что наслаждается самим присутствием Мередита в своей гостиной. У нее сразу потеплело на душе, когда она увидела, как Мередит нагнулся, любуясь маленьким рисунком Дега — скромный рисунок был не только самым ценным произведением живописи в ее гостиной, но и был особенно дорог, поскольку Марк подарил его в первую годовщину их свадьбы.

— Изумительная комната, — сказал Мередит, заметив, что Карлотта следит за ним. — У вас безупречный вкус.

— Спасибо.

— А вы — изумительная женщина.

— Спасибо, — снова ответила она.

И тогда он поцеловал ее, и в тот же миг Карлотте вдруг перестало казаться, что все так просто. Наоборот, все вдруг стало крайне непросто, пугающе-волнующе, чудесно и непонятно, ведь она так долго ждала… Ее тело вмиг стало каким-то тяжелым, чужим и неуклюжим. Она даже встревожилась, что может показаться Мередиту совершенной неумехой. Неужели такие вещи могут забываться? Но Мередит продолжал сжимать ее в объятиях и нежно, бережно целовал. Потом он медленно и спокойно расстегнул пуговицы на ее спине.

Карлотта перешагнула через соскользнувшее на пол платье и, неловко ступая, пошла в спальню. Она казалась себе робкой и неповоротливой и испытывала такое смущение, словно никогда не была замужем, не рожала ребенка и не предавалась любви. Она сбросила туфли и сняла чулки, сгорая от стыда, что у нее это выходит некрасиво и уж тем более не с такой непосредственностью, как у девушки на рисунке Мане. Или Моне? Словом, на том самом рисунке. Потом она сняла рубашку, лифчик и трусики, оставшись только в сережках с сапфирами и бриллиантами. Мередит, должно быть, почувствовал ее состояние, поскольку держал себя с ней с такой трогательной нежностью, как будто перед ним была непорочная девушка. Он целовал, гладил и ласкал ее без всякой поспешности, так, словно они знали друг друга всю жизнь, а вовсе не сгорали от желания познать друг друга как можно скорее. При этом Мередит безусловно сгорал от желания. Карлотта видела это всякий раз, когда открывала глаза и любовалась его телом. Когда же он наконец вошел в нее, Карлотте вдруг показалось, что все происходит как в самый первый раз, что она снова девственница. Она не знала, почему ей так показалось — то ли оттого, что она так давно не знала мужчину, то ли оттого, что Мередит был такой большой там. Не «такой большой» — тут же поправилась она, а чудесно большой, восхитительно большой, потому что очень скоро к ней вернулась прежняя легкость и она вспомнила, как это бывает прекрасно. Боже, какое это потрясающее ощущение! Карлотта наслаждалась каждым мигом этого сумасшедшего счастья, бессвязно лопоча, как ребенок:

— Милый мой, родной, еще… милый, еще, еще… Боже, какое счастье!

За несколько минут Карлотта совершенно преобразилась, превратившись из робкой неумехи девственницы в несдержанную одалиску, полностью отдающуюся самой прекрасной на свете страсти. Никогда в жизни Карлотта не испытывала ничего подобного.

— О Боже! Господи! — слетали с ее пересохших губ бессвязные восклицания. — О, да, да! Вот так! Еще! Милый мой, родной… Боже, какое счастье!

Тут ее потряс оглушительный, сумасшедший оргазм, но Мередит даже не остановился, продолжая так же восхитительно терзать ее тело в том же бешеном ритме, что сперва ее удивило, а потом повергло в трепетный ужас — ее тело снова стало отвечать на ласки, и она испытала еще один оргазм, а за ним и еще. И только тогда наконец Мередит резко дернулся, застонал, и в следующий миг Карлотта почувствовала, как внутри в нее выплеснулся поток обжигающей жидкости…

Потом они лежали в полном изнеможении. Карлотта свернулась калачиком, приникнув головой к плечу Мередита и чувствуя себя совершенно счастливой. И только тут она услышала странное пыхтение, которое доносилось с кухни.

— Господи, я забыла про кофе! — Карлотта всплеснула руками. — Кофейник, должно быть, совсем выкипел.

— Я схожу, — вызвался Мередит.

— Нет, лежи, я сама, — сказала Карлотта и, спустив непослушные ноги на пол, зашлепала босиком на кухню.

Это был изумительный, прекрасный вечер. Они сидели на кровати и пили кофе, потом предавались любви, потом ели сыр с крекерами и разговаривали, и опять любили друг друга. Потом они договорились, что уедут куда-нибудь на оставшиеся от отпуска Мередита дни. На следующее утро они отправились на вокзал Гранд-Сентрал и сели на поезд до Кейп-Кода. Они сняли уютный коттедж на самом берегу залива. В гостиной, как и в квартире Карлотты, был сделан огромный камин, а в полстены окно открывалось прямо на залив. Они бродили по дюнам и предавались любви, ели омаров и предавались любви, плавали в Атлантическом океане и предавались любви, пили коктейли и предавались любви, а вечерами сидели у камина и предавались любви. Перед камином был расстелен ковер и стояло кресло-качалка. Они предавались любви прямо на ковре или в кресле-качалке. Мередит сидел в кресле, а Карлотта садилась ему на колени. Потом они ласкали друг друга, и Карлотта постепенно придвигалась к Мередиту, пока его фаллос не входил в нее, после чего Мередит начинал раскачиваться… Это было безумно, и они безумствовали вовсю.

Но вот отпуск Мередита подошел к концу, и они возвратились в Нью-Йорк, откуда Мередиту предстояло лететь в Чикаго, в место расположения его части.

— Я позвоню тебе, когда вернусь, — пообещал Мередит.

— Хорошо, — улыбнулась Карлотта.

— Мне еще никогда в жизни не было так хорошо, — признался он.

— Мне тоже.

— И я… Я люблю тебя.

— Я тоже, — сказала она и поцеловала его. — Да, да, да.

Мередит высвободился из ее объятий, резко повернулся и ушел. И Карлотта поняла, что расставаться с ней ему столь же мучительно, как и ей — расставаться с ним. И еще она поняла, что он непременно вернется и женится на ней. И все будет замечательно.

Увы, пару недель спустя Карлотта обнаружила, что беременна. Пересохшая резина ее старой диафрагмы, годами валявшейся под бельем в углу ящика комода, предала ее. От столь длительного бездействия резина, должно быть, растрескалась и разрушила идиллическое совершенство сказочной недели, проведенной вместе с Мередитом. Вмиг рухнуло все — и радужные надежды Карлотты, и планы на совместную жизнь с Мередитом.

Но Карлотта не позволила этому случиться. Она не стала звонить Мередиту, не стала принуждать его к женитьбе. В любом случае она никогда не пошла бы на это, а тем более с Мередитом, знаменитой кинозвездой. Голливуд кишит шлюхами и авантюристками, которые спят и видят, как бы выскочить за звезду, и не гнушаются никакими средствами. Причем многие из них в итоге добиваются своего. Но Карлотта не могла допустить, чтобы он о ней хотя бы подумал такое. Какое-то время она еще сомневалась, не оставить ли ребенка, но потом поняла, что так будет еще хуже. Нужно было выбирать между ребенком и мужчиной. И Карлотта выбрала мужчину. Она отправилась в Вашингтон, где в то время практиковал врач, к которому съезжались делать аборты женщины со всего Восточного побережья, и там избавилась от ребенка. Операцию сделали быстро и аккуратно, под местной анестезией. Лежа на акушерском столе с задранными вверх ногами, закрепленными металлическими скобами, Карлотта слышала царапающие звуки кюретки, но ровным счетом ничего не чувствовала. Разве что редкие покалывания. И лишь однажды — острую боль. Казалось, все было в порядке. Однако несколько дней спустя начались неприятности. Судя по всему, в рану проникла инфекция и развилось воспаление. Карлотта поспешила к своему гинекологу, которому пришлось в срочном порядке удалить ей матку. В той самой больнице, где за день до знакомства Карлотты с Мередитом на свет появилась Мерри. Карлотте сказали, что больше диафрагма ей не понадобится. Никогда.