Он должен был понять, что его мать больна, спросить ее, почему она так исхудала. Он должен был настоять, чтобы она обратилась к доктору. И не смел ссориться с ней.

Теперь он цеплялся за Райну, словно от этого зависела его жизнь, он нуждался в ней, как никогда не нуждался ни в одной женщине. Она обещала ему утешение, и он, благодарный, уцепился за этот якорь. Он слышал, как она плачет, чувствовал, что ее тело содрогается так же, как и его собственное.

Сначала, проводя рукой по спине Райны, он хотел только утешить ее так же, как и она пыталась утешить его. Она была хрупка и изящна, словно ребенок, и все же обладала телом женщины.

– Все будет хорошо, – сказала Райна, и он почувствовал на груди ее теплое дыхание, а в ушах звучал ее нежный, чуть хрипловатый голос.

Отважная маленькая Райна! Она всегда считала, что все уладится. Ее руки блуждали по спине Улисса, оставляя ощущение тепла. Ему было холодно, невероятно холодно, и он думал, ничто не сможет согреть его.

А Райна только хотела помочь Улиссу пережить его боль. Она собиралась лишь проявить участие, но, когда его губы прикоснулись к ее губам, она не могла не ответить на поцелуй. Его губы показались ей нежными, как шелк, но они касались ее с такой жадностью, что она ощутила его давнее томление.

Велвет как-то рассказала ей, что происходит в определенные моменты между мужчиной и женщиной, она объяснила ей технику любви в столь обыденных выражениях, что Райна была уверена: когда это произойдет, она ничему не удивится.

И все же она не была готова к тому томлению, которое вызывал в ней этот мужчина, к тому огню, которым он воспламенял ее. У Райны вырвался прерывистый вздох изумления. Дыхание Улисса смешалось с ее собственным, его язык проскользнул сквозь ее слегка приоткрытые губы.

Она всегда размышляла о том, что же это за ощущение – поцелуй мужчины?

Теперь она это знала, и средство оказалось сильнодействующим.

Желание охватило все ее существо, колени вдруг стали ватными. Его руки были такими сильными, грудь такой широкой, от него исходил дивный запах, а его потребность в ней была так сильна, что это целиком поглотило Райну. Она ответила на его все возрастающую страсть с такой отчаянной готовностью, о существовании которой и не подозревала и которая, по-видимому, зрела где-то внутри.

Ее руки, не подчиняясь воле, потянулись к Улиссу, и она прижала его к своему телу. Теперь ее согревал Улисс, наполняя ее чрево всепоглощающим жаром. Райна забыла об их несчастном прошлом, да и теперешняя трагедия, приведшая Улисса в ее объятия, уже не казалась такой болезненной. Все их трения, несхожесть характеров расплавились при соприкосновении тел. Им казалось, что время остановилось.

И вдруг настойчивое царапанье в дверь развеяло чары. Райна замерла. Юсфул словно нарочно выбрал именно этот момент, чтобы попроситься в дом, и это вернуло их к реальности.

Улисс оттолкнул Райну с такой силой, что она чуть не опрокинулась на спину.

– Как ты могла мне это позволить? – спросил он гневно.

Улисс был в ужасе. Как он посмел упиваться блаженством от близости женщины, когда тело его матери… Он был не в состоянии завершить эту мысль.

Образ Илке, лежащей мертвой в своей постели, усмирил последний всплеск желания в его теле.

– Позволить тебе? А как я могла помешать? – спросила Райна.

– Ради всего святого, Райна, моя мать только что умерла!

– Знаю. В противном случае я бы не дотронулась до тебя и жердью. Я просто хотела выразить свое сочувствие.

– У тебя странные понятия о выражении сочувствия. Ладно, о чем тут говорить? Ведь ты дочь своей матери… – Улисс отвернулся и не увидел потрясенного выражения ее лица.

* * *

Виновата она, уверял он себя, широко распахивая дверь кухни. Порядочная женщина никогда не позволила бы ему таких вольностей. В кухню ворвался огромный волкодав, оскалил зубы и тотчас же оказался между своей хозяйкой и человеком, который недавно держал ее в объятиях.

Улиссу было бы хорошей наукой, если бы Юсфул покусал его, думала Райна, дав волю гневу и обиде. Как он посмел намекать на прошлое ее матери? Если бы не обстоятельства, Райна доставила бы себе удовольствие высказать все, что о нем думает.

Его скорбь показалась Райне искренней, и она подумала, что за этим безупречным фасадом прячется человеческое существо, и это ввело ее в заблуждение.

Улисс воспользовался ее сочувствием и отсутствием опыта. Именно его следовало бы винить за то, что случилось.

Илке, подумала Райна, и ее мгновенно кольнула боль. Как она может думать о себе, если Илке только что умерла?


Гнев Райны схлынул, но боль осталась. Ей захотелось плакать, она чувствовала горечь и обиду за Илке, за свою мать, за себя, за всех женщин, жизнью которых управляли мужчины. Но будь она проклята, если позволит себе расплакаться в присутствии Улисса.

– Да, я дочь своей матери, – сказала она, гордо выпрямившись, – и у меня нет причин этого стыдиться.

Улисс бросил на нее уничтожающий взгляд и, повернувшись на каблуках, вышел, с такой силой хлопнув дверью, что вся комната содрогнулась.

Слава Богу, подумала Райна. Больше Улисс Прайд до нее не дотронется. И, не в силах справиться с обрушившимися на нее чувствами, Райна опустила голову и заплакала.


Велвет залпом проглотила виски, подождала, пока внутри разольется приятное тепло, и повернулась к Патрику:

– Знаю, что у тебя не было времени подумать об этом, но Илке высказала мне свою последнюю волю.

Он обратил к ней безучастный взгляд:

– Какую волю?

– У нее было пожелание относительно похорон. Патрик отшатнулся, как если бы его ударили.

– Мы должны обсуждать это сейчас?

Велвет собралась с силами, потому что была обязана это сделать.

– Мне очень жаль, но это необходимо. Илке не хотела, чтобы к ее телу прикасался гробовщик. Это значит, что у нас мало времени.

Патрик выпрямился:

– Продолжай.

– Она хотела, чтобы похороны были предельно простыми. Несколько близких друзей и гроб, изготовленный прямо здесь, на ранчо. Улисс совершит отпевание, Рио прочтет заупокойную молитву. Она просила похоронить ее на берегу реки рядом с Отто и ребенком, которого потеряла.

Патрик чуть было не вскрикнул, услышав, что Илке пожелала быть похороненной рядом с первым мужем. Однако он тут же опомнился. Ей нужен был наставник в ее новом странствии. И она не могла найти лучшего, чем Отто.

– Это все?

– Не совсем. Она хотела, чтобы я ее одела в платье, которое прислала Шарлотта. Илке сказала, что это единственный случай, когда оно ей пригодится.

Велвет улыбнулась этому воспоминанию. Илке оказалась такой мужественной перед лицом смерти.

– Как ты думаешь, когда нам следует этим заняться? – Голос Патрика был таким тихим, что ей пришлось наклониться, чтобы расслышать его.

– Послезавтра – последний срок. Патрик тяжко застонал:

– Не уверен, что смогу отпустить ее так скоро.

– У тебя нет выбора, старина, – заметил Рио, вновь наполняя стаканы. – Я сочту за честь, если ты позволишь мне изготовить гроб. Для меня Илке была идеалом женщины. Можешь рассчитывать на меня. Я сделаю все как надо.

Патрик поднял глаза на Рио и быстро отвел их. Он не хотел видеть сочувствия. Он не мог позволить себе снова сломаться в присутствии Рио и Велвет. Иначе он разрыдается и не сможет остановиться. Илке предпочла бы, чтобы он был сдержан. Она бы хотела, чтобы Патрик примирился с Улиссом. Он должен найти в себе силы сделать это!

Весть о смерти Илке быстро распространилась по округе. Патрика осаждали друзья и соседи, приносившие свои соболезнования, и он ни на минуту не мог остаться наедине с сыном. Теперь, глядя на толпу, собравшуюся вокруг могилы Илке, он был удивлен, что пришло столько людей – ведь в газете Керрвилла еще не успели опубликовать некролог.

Цветы, принесенные пришедшими, закрыли свежую рану в земле яркими всплесками разнообразных оттенков. Если бы нашелся кто-нибудь, способный исцелить его от раны в сердце! Хотя он стоял между Рио и Велвет, а за его спиной Улисс, никогда в жизни еще Патрик не чувствовал себя таким одиноким.

Он с радостью бы распростился с жизнью и лег рядом с Илке в землю. Но он не мог позволить себе выбрать легкий путь, путь труса. Хотя мысль о том, что ему предстоит жить без Илке, приводила его в отчаяние, все же он должен был найти какой-то способ существования.

Патрик не вслушивался в слева священника и даже не уловил момента, когда Улисс подошел к изголовью могилы, пока не услышал голоса сына.

Улисс страшился произнести речь на могиле матери. Он приготовил с полдюжины речей, но ни одна его не удовлетворила. Теперь он усомнился в своей способности говорить, потому что в горле у него стоял ком. В своей печали Улисс не мог собраться с мыслями, не мог вспомнить ничего из написанного. Он должен был довериться своему сердцу – только оно могло подсказать ему верные слова.

– Друзья, соседи! Моя мать удивилась бы, увидев, сколько народу пришло проститься с ней, и обеспокоилась бы. Она бы задумалась о том, как накормить стольких людей, не приготовившись к этому заранее. Но, зная ее, могу сказать, что она нашла бы выход…

Моя мать была поистине замечательной женщиной. Большую часть своей жизни она отдала служению другим. Без нее мир станет намного беднее.

Она приехала в Техас в 1847 году, по дороге потеряла обоих родителей, умерших от тифа. Я никогда не представлял себе, какой одинокой и потерянной должна была она себя чувствовать. Теперь я это представляю.

Она рассказывала мне, что уже была готова все бросить и вернуться в Германию. Но она обладала отвагой. И решила остаться.

В те дни этот край был диким и опасным. Мать внесла свой вклад в то, чтобы сделать его цивилизованным. И, думаю, тут недостаточно было одного мужества, в этом случае требовалась и мягкость.