– Может быть, потому, что у нас с Патриком есть кое-что общее, – сказала Шарлотта дрогнувшим голосом.

– Потому что вы были женаты?

– Я думаю, он тотчас же забыл об этом.

– Чепуха. И он, и Илке – оба были очень привязаны к тебе.

К ужасу Велвет, Шарлотта разразилась слезами.

– Я не хотела тебя расстраивать. Я понимаю, ты еще не смирилась с мыслью, что ее больше нет.

Велвет взяла Шарлотту за руку, стараясь успокоить. Шарлотта вцепилась в нее:

– Знаю, это звучит эгоистично, но я почти зла на Илке за то, что она умерла. Мне было так нужно поговорить с ней.

Велвет не могла не отозваться на боль, прозвучавшую в голосе Шарлотты.

– Мы не были так близки, как вы с Илке, но ты можешь поговорить и со мной. Я умею хранить чужие секреты – в этом деле я мастер. Ты хотела сказать, что у тебя и Патрика есть нечто общее.

Шарлотта отпустила руку Велвет, взяла свой стакан и одним духом выпила бренди.

– Мы оба в трауре. Найджел умер.

Прошла минута, прежде чем Велвет переварила услышанное. Найджел был так же полон жизни, как и любой другой из известных ей мужчин. В своих мыслях она все еще видела его красивым и молодым, ерзавшим и метавшимся, потому что его раздробленная нога держала его прикованным к постели.

– Право же, мне горько это слышать. Должно быть, тебе ужасно его недостает.

Шарлотта рассмеялась сдавленным смехом. Казалось, она не замечала, что по щекам ее струятся слезы.

– Недостает его? Да если бы он был жив, я сама бы его прикончила. Он умер в объятиях другой женщины.


– Вы были близки с отцом? – спросил Улисс Алицию, пока они ждали, чтобы один из работников оседлал их лошадей.

Обычная вежливость требовала, чтобы Улисс хотя бы пытался поддерживать беседу с девушкой. То, что она была так изумительно красива, облегчало его задачу. Но он хотел попытаться использовать время наедине с ней, чтобы разузнать побольше о планах ее матери.

– Не особенно, – ответила она с задумчивой улыбкой. – Мама и я жили в основном в Гленхэйвен-Холле, а отец предпочитал Лондон. В нашем кругу это обычное дело, впрочем, кажется, это обычно в любом кругу.

– Что вы хотите сказать?

– Ну, пока мужчины занимаются своими делами – приключениями, работой, политикой и войной, – женщин и детей по традиции оставляют дома.

– Это вас беспокоит?

– Я была бы дурой, если бы попыталась восстать против естественного порядка вещей.

Ее ответ удивил Улисса. Похоже было, что она читала Дарвина.

– Я вовсе не нахожу вас глупой. Ведь это и впрямь естественный порядок вещей, и с вашей стороны очень мудро считаться с ним.

В отличие от Райны, подумал он, воображавшей, что она все может делать лучше мужчин.

Их беседа была прервана – подвели оседланных лошадей.

Он не мог не восхищаться прекрасным зрелищем, которое она представляла в дамском седле: ее модная амазонка великолепно облегала фигуру. Он готов был держать пари, что Алиция никогда бы не осмелилась ездить в мужском седле и щеголять в мужских штанах.

Не важно, что он думал о графине, но то, что Алиция была настоящей леди с головы до ног, не вызывало ни малейшего сомнения.

Старфайер возбужденно приплясывал, когда Улисс прыгнул в седло.

– Какая великолепная лошадь, – восхищалась Алиция. – Кто его родители? Где его вырастили?

– Мы можем об этом только гадать. Всего несколько месяцев назад он был диким и свободно бегал по прерии.

– Он что, убежал с какой-нибудь фермы?

– В Техасе человека могут вздернуть, если он попытается завладеть чужой лошадью. – Улисс улыбнулся, видя, что девушка не понимает его. – Здесь бегало множество диких лошадей. Они носились целыми стадами. Мы называем диких лошадей мустангами. Старфайер был одним из них. Потребовалось несколько лет, чтобы поймать его.

Он пустил жеребца легкой рысцой, чтобы Алиции было легче ехать рядом.

– Мама сказала, что вы владеете сотней тысяч акров земли, – заметила девушка.

Итак, Шарлотта упомянула о размерах ранчо. Почему это должно ее интересовать? Занятно, очень занятно.

– Ваша мать ошибается. Мне не принадлежит ничего. Всем владеет мой отец.

– Но ведь когда-нибудь это ранчо станет вашим. Я не могу представить, что означает владеть поместьем, размерами превышающим некоторые европейские страны. Не говоря уже о том, чтобы управлять таким хозяйством.

– Я тоже, – подумал Улисс, а вслух добавил: – А что еще ваша мать рассказывала вам о ранчо?

– Уверяю вас, очень немногое. Я горю нетерпением узнать больше.

Была ли Алиция хитрее, чем казалась, или она на самом деле такая – безыскусная молодая женщина, живая и любознательная?

– Я была бы счастлива родиться и вырасти здесь, – продолжала она с жаром. – Мой отец постоянно путешествовал. Но, если не считать нескольких коротких поездок на континент, мать и я были домоседками.

Улисс с удовольствием потешил бы ее парой историй, но он помнил о своем детстве лишь то, что был болезненным и прикованным к дому ребенком.

– Жить на скотоводческом ранчо не только интересно, но это даже опасно, – сказал он, хотя сам никогда никаким опасностям не подвергался.

– Я так и знала! – воскликнула Алиция с торжеством. – Я уверена, что у вас есть захватывающие впечатления. Когда в последний раз вы сражались с индейцами?

Он натянул поводья, заставив коня остановиться, и с недоумением уставился на нее. Все прочитанные ею книги исказили представления о реальной жизни. Ясно было, что голова ее наполнена вычитанной из них галиматьей.

– Не хочется разочаровывать вас, но индейцы жили в резервациях задолго до того, как я появился на свет.

Она очаровательно покраснела:

– О Боже, значит, вы никого не убивали? Он усмехнулся:

– Да, в суде я снискал себе репутацию кровожадного юриста.

– И у вас были интересные процессы?

– Были. До того, как я начал заниматься общественной деятельностью.

– А случалось вам вести дела об убийствах?

– Мне случалось вести дела о правах на собственность, о правомочности завещаний, о партнерстве и тому подобное. Я занимаюсь этим, когда у меня выдается свободное время, но теперь большую часть работы выполняет мой партнер.

Видя, как изменилось выражение ее глаз, он почувствовал укол в сердце, но это неприятное чувство быстро прошло, потребность самца покрасоваться перед привлекательной женщиной заставила его добавить:

– Теперь я сенатор штата.

– Как замечательно, – сказала она, хотя выражение ее лица ясно говорило, что она не находит в этой деятельности ничего интересного.

Никогда в жизни он не встречал девушки, проявлявшей такой интерес к кровопролитию, убийству и членовредительству. Имело ли это какое-нибудь отношение к цели их путешествия сюда? Может быть, у них были неприятности? Может быть, граф умер насильственной смертью? Может быть, графиня сама отправила его в последний путь, потому что спешила наложить лапу на его имущество?

– Вы, должно быть, подумали, что я совсем уж рехнулась, если задаю такие вопросы, – сказала Алиция, при этом на щеках ее появились такие очаровательные ямочки, что, залюбовавшись ими, он почти забыл о своих подозрениях.

– Да вовсе нет. А вы не возражаете, если и я задам вопрос?

– Это будет только справедливо.

– Как умер ваш отец?

Я разговариваю с ней, как со свидетельницей в суде, подумал Улисс, заметив, что девушка побледнела.

– Понимаю, что эта тема тяжела для вас, но не бойтесь, я не скажу вашей матери ничего бестактного.

Она кивнула:

– Мой отец умер в Лондоне во сне. Вы поймете меня, если я скажу, что мне не хочется продолжать говорить на эту тему.

Улисс Прайд был, пожалуй, самым странным мужчиной, которого ей довелось встретить. Только что он казался идеальным спутником для праздной верховой прогулки и вдруг превратился в совершеннейшего грубияна.

Конечно же, хорошо воспитанный человек почувствовал бы, что не стоит затрагивать эту болезненную для нее тему. Черт возьми! Неужели она позволила бы себе выспрашивать о тяжелых обстоятельствах смерти его матери? Хотя и у нее было такое искушение.

Вместо этого она щелкнула хлыстом, подгоняя кобылу, и лошадь рванулась вперед, набирая скорость и оставив Улисса далеко позади, окутанного облаком пыли. Это должно было научить его признавать естественный порядок вещей, размышляла она, наслаждаясь мыслью о том, что сейчас он испытывает неловкость.

К тому времени, когда он с ней поравнялся, она уже сумела справиться со своим раздражением.

– Что это за уродливые коровы с огромными рогами? – спросила она, указывая на стадо в отдалении.

– Такая порода. Это лонгхорны.

– Совсем не похожи на английских коров, – сказала она, разглядывая их внушавшие опасения рога и радуясь тому, что ограда из колючей проволоки отделяет их от стада. – И сколько же коров вам принадлежит?

– Право же, прошло так много времени с тех пор, как кто-то пробовал их сосчитать.

Она нахмурилась. Неужели он считает ее полной идиоткой?

– В Гленхэйвене мы разводили герфордов. Нам было известно, сколько у нас голов.

– Лонгхорны были здесь еще в те времена, когда мой отец только приобрел землю. В те времена единственное, что требовалось, если человек хотел разводить скот, это обнести территорию изгородью и поставить на них тавро.

Так, значит, он говорил правду. Она посмотрела на него и ободряюще улыбнулась. Она хотела услышать все о жизни на скотоводческом ранчо.

– Но откуда весь этот скот происходит? Откуда он взялся изначально?

– Триста лет назад испанские конкистадоры завезли их сюда на кораблях. Некоторые животные разбежались, зажили самостоятельной жизнью и продолжают с тех пор размножаться.

Он искоса бросил на нее взгляд:

– Я не утомил вас?

– Вовсе нет. А владельцы ранчо до сих пор ловят чужих животных и присваивают их?