Кэт Мартин - Бессердечный

И все же, несмотря на независимый нрав, Кассандра Уэнтуорт была очень одинокой и отчаянно нуждалась в любви. Эриел молила Бога, чтобы Китт нашла мужчину, способного дать ей эту любовь.

Для себя она молила о том же.

Любуясь пейзажем из окна Желтой гостиной, она вдруг услышала звук приближающихся шагов и, повернув голову, увидела Джастина, остановившегося у двери.

– Я так и думал, что найду тебя здесь.

Его улыбка была нежной, но взгляд непроницаемым. Он умел тщательно скрывать свои мысли. Эриел заставила себя улыбнуться.

– Я хотела почитать. Кассандра дала мне книгу, один из готических романов миссис Радклиф. Хочешь поговорить со мной?

– У меня новости – письмо от бабушки. Ноулз отдал его Джонатану, а тот вложил его в кипу деловых бумаг, требовавших моего внимания.

– Твоя бабушка? Как замечательно!

– Я каждый год в эту пору получаю известие от нее. На Рождество она всегда дает обед. И пишет, что надеется на мой приезд. Она еще ничего не знает о тебе. Я напишу ей, чтобы поблагодарить за приглашение, и, конечно, сообщу наши новости.

Эриел встала с софы.

– О Джастин, мы должны поехать. У тебя так мало родственников, а у меня вообще никого. Я бы очень хотела с ней познакомиться.

Он опустил глаза на письмо.

– В последние несколько лет я много раз собирался поехать к ней, но всегда мне что-то мешало. Право, не думаю, что ей так уж хочется повидать меня. У меня есть несколько дальних родственников, кузенов и кузин, которые, несомненно, навестят ее. Бабушка всегда предпочитала жить одна в обществе нескольких слуг, но она, конечно, разрешит им навестить ее в этом старом разваливающемся каменном доме.

– Как давно ты ее видел?

– С тех пор как был мальчиком. Конечно, я посылаю ей деньги, и мы обмениваемся письмами по нескольку раз в год. Думаю, она сильно постарела.

– Пожалуйста, скажи, что мы к ней поедем. Семья – это так важно, а твоя бабушка, несомненно, скучает по тебе.

Он колебался так долго, что она была почти уверена в его отказе.

– Ладно, – согласился он наконец. – Если ты хочешь, мы поедем.

На лице ее расцвела нежная улыбка. Он заметил это. Глаза его потеплели и были полны чувства, суть которого она не могла определить.

– Мне всегда нравилась твоя улыбка, – сказал он тихо. – Она согревает меня, как камин в зимнюю пору.

Эриел смотрела на него с удивлением, поражаясь тому, что он мог сказать нечто такое, что вовсе не вязалось с его мрачной красотой.

Он будто прочитал ее мысли. Лицо его снова стало замкнутым. Маска будто приросла к нему. И оба они почувствовали смущение. Их выручил стук в дверь.

– Мне не хотелось бы докучать вам, милорд, – сказал появившийся в комнате дворецкий. – Но только что прибыл ваш поверенный мистер Уиппл.

– Пригласите его в кабинет. Я сейчас приду туда.

– Да, милорд.

Перкинс бесшумно исчез, чтобы выполнить поручение графа, а Джастин посмотрел на Эриел, и лицо его просветлело.

– Увидимся за ужином, – сказал он ей, слегка поклонившись.

Эриел смотрела ему вслед. Она ощущала нежность и тепло. И в ней возродилась надежда, всегда манившая ее. Но она знала: чем больше она привязывается к нему, тем больше рискует. Она молила Бога, чтобы все, что стало ей дорого, не пошло прахом, не стало трагической ошибкой.

Филипп Марлин в волнении шагал по маленькой спальне, помещавшейся над конюшней в задней части таверны «Петушиный крик». Таверна располагалась на перекрестке дорог, недалеко от деревеньки Юхерст. Туда было легко добираться как из Гревилл-Холла, так и из Лондона. Барбара выбрала эту сельскую гостиницу именно за ее удобное местоположение, а также потому, что ее хозяин Харли Рид отличался скромностью и не был любопытен. Филипп не знал, чем заняться и куда себя девать. Он спешил изо всех сил, получив письмо Барбары. Ему хотелось обсудить планы, которые они только начали строить. И как ни странно, он с нетерпением ждал встречи с ней.

На лестнице послышались легкие шаги. Он рывком отворил дверь. Барбара проскользнула в комнату, откинула капюшон своего отороченного мехом плаща. Ее бездонные серые глаза оглядели его, и, когда встретились с его глазами, он испытал нечто, похожее на удар. Стоило ей улыбнуться, как он вспомнил вкус этих нежных ярких губ, вкус ее молочно-белой кожи и ощутил тяжесть и жар в паху.

– Барбара!

Это имя будто повисло в воздухе. Она развязала ленты, удерживавшие плащ на плечах, сняла его и бросила на стул. И вот она очутилась в его объятиях, и ее полные губы прижались к его губам. Она словно поглощала его всего, и этого он не испытывал ни с одной женщиной.

– Я так скучал по тебе, – сказал он, жадно ее целуя.

– Филипп! Мой дорогой!

Ее рот снова прижался к его губам. Ему хотелось сорвать с нее одежду, уложить ее на узкую кровать в углу и забыть обо всем на свете хотя бы на несколько коротких мгновений. Он хотел ощутить, как ее ногти впиваются в его кожу, как ее зубы покусывают его плечо, посылая отзвуки наслаждения, похожего на боль, по всему его телу.

– Нам надо поговорить, – прошептала она, проводя языком по мочке его уха, слегка посасывая ее. Потом снова принялась целовать его. – Мне надо знать, как далеко продвинулись наши планы.

Но Филипп уже ничего не слышал. Он увлекал ее к кровати, пока ее ноги не уперлись в ее край и она не опустилась на постель. Он тотчас же оказался над ней и повис, опираясь локтями о постель, и уже задирал юбку ее рубиново-красного бархатного платья, и руки его блуждали по ее плоти, и он слышал ее стоны и вздохи. Но прежде чем он успел проникнуть в ее тело, Барбара схватила его за руку.

– Подожди, дорогой, – промурлыкала она. – У меня есть то, чего ты хочешь, но тебе придется подождать. Вот так будет лучше. Ты ведь и сам это знаешь.

Весь низ его тела обдало жаром. Он всегда знал, чего хочет, и умел получить желаемое, иногда безжалостно, не считаясь ни с кем и ни с чем, но Барбара умела настоять на своем. Она не хотела покорно подчиняться и не делала этого. Она была прекрасна, изысканна, экзотична и почти так же безжалостна, как и он. Она была желанней, чем любая другая женщина, которую он знал, и он был готов на все, лишь бы угодить ей.

– Ты все подготовил? – спросила Барбара, вставая с постели и оглядывая его свысока. Она умела смотреть с самым надменным и аристократическим видом.

– Я кое-кого порасспросил, кое-что поразведал, и теперь колесо завертелось. Как только дело будет сделано, мы получим все, что пожелаем, и проживем вместе до конца жизни.

– Да… – Она подвинулась к нему, запустила пальцы в его густые светлые волосы, и снова их губы слились, и поцелуй их был томительным и долгим. – Помоги мне раздеться, – услышал он ее шепот у самых своих губ.

Филипп тотчас же повиновался, встал на колени и принялся снимать с нее легкие лайковые туфельки. У нее были ноги с высоким подъемом, и в бледном лунном свете, струившемся в окно, они казались очень белыми и изящными. Он погладил стопу, пробежал рукой по икре, ощутив нежную, как шелк, кожу под коленом.

– Теперь сними подвязки и чулки.

Он ощутил, как низ его живота наливается тяжестью. Он охотно подчинялся ей – снял кремовые шелковые чулки, скатав их, и почти распростерся на полу, целуя пальцы на ее ножках. Медленно, будто намеренно дразня его видом своей линейно-белой кожи, Барбара принялась раздеваться, снимая один предмет туалета за другим, стараясь тянуть время, ослепляя и искушая его видом своего тела.

– Почему бы тебе не лечь со мной? – спросила она, уже раздетая, видя, до какой степени он возбужден.

Он заторопился, лихорадочно принялся срывать с себя рубашку и бриджи и все, что было под ними. Он ощущал взгляд ее жестких серых глаз, оглядывающих его с головы до ног. Она будто оценивала степень его готовности. Потом прошла через комнату к постели.

– Иди сюда, дорогой.

Барбара, улыбаясь, раздвинула бедра, и по его телу пробежала сладкая дрожь предвкушения. Филипп поспешил к ней, отчаянно желая только одного – овладеть ею.

– Конечно, ты с этим справишься, – прошептала она ему прямо в ухо, привлекая его к себе.

– Верь мне. Я не подведу. – Он прижался губами к ее шее и принялся покрывать поцелуями все ее тело. – Я не подведу ни тебя, ни себя.

Он чувствовал, как ее пальцы перебирают его волосы.

– Знаю, знаю, дорогой.

Ее рука потянула его голову вниз, побуждая его доставить ей наслаждение, и Филипп подчинился. Желание сводило его с ума, доводило до отчаяния. Думая о ее планах насчет Гревилла, Филипп возбуждался еще сильнее, предвкушая гибель своего врага. Этого он желал сильнее всего.

Ноябрь близился к концу. Барбара вела себя на удивление благопристойно, хотя и узнала о намерении Джастина остаться в Гревилл-Холле на время приближающихся праздников.

– Как только мы вернемся в Лондон, – сказал он сестре, – опять начнутся сплетни. Не хочу подвергать жену испытанию злословием. Через месяц-другой, когда Клэй постарается упрочить грязную репутацию Хорвика, а Кассандра, в свою очередь, будет говорить, что у нас брак по любви, все забудется.

Эриел знала, что можно положиться на друзей. Они сделают все, чтобы облегчить их с Джастином возвращение в общество. Их друзья были верными и надежными. И она надеялась, что наступит день, когда каждый из них поймет, насколько драгоценен другой.

Тем временем жизнь с Джастином требовала от Эриел все большего напряжения. Невозможно было ошибиться в значении взглядов, которые он бросал на нее. В них горело желание, которое он и не пытался скрыть. Это была страсть, раскаленная добела и похожая на ярость. Она замечала это при каждом его взгляде на нее, но он избегал ее постели. И это стало для нее проклятием. Но в известном смысле и давало ей передышку. Еще немного времени, говорила она себе. Ей надо было понять его. Ей нужна была уверенность в том, что она может довериться ему. Если бы она могла постичь его, она чувствовала бы себя защищенной.