Люк снова развернул коня и теперь медленно спускался с холма по другому склону.

– Если это касается Джорджа, – предупредил он, – у меня нет никакого желания знать об этом.

Эшли подъехал к нему.

– Он покончил жизнь самоубийством, – сказал он. Люк остановился так внезапно, что конь взвился на дыбы,и потребовалось некоторое время, чтобы обуздать его. К тому времени, как конь успокоился, лицо Люка было смертельно бледно.

– Что?

– Он упал на нож, – сказал Эшли, который выглядел не лучше брата. – Намеренно. К счастью – я все же думаю, что к счастью, – в это время в деревне свирепствовала холера, и мы распустили слух, что от нее-то он и умер. Если бы правда всплыла наружу, его бы даже не похоронили по-христиански, Люк.

Люк, как это уже с ним было когда-то, почувствовал странный шум в голове.

– Но почему? – едва выдавил он из себя.

– Я полагаю, он так и не смог простить себе, – сказал Эшли. – Он любил тебя. Он ведь как-то раз послал тебе деньги, если ты помнишь, а ты их вернул. После этого он две недели пил не переставая. Даже отец ничего не мог с ним поделать.

«Боже!»

– Она получила то, что хотела, – продолжал Эшли. – Разве ты не знаешь ее теперь достаточно хорошо, чтобы понять, чего она так добивалась? Она превратила его жизнь ад. По ее словам, он ни на что не был годен. Она винила его даже в смерти ребенка. Они ненавидели друг друга. Возможно, она хранила какие-то чувства к тебе, Люк, но ты был всего-навсего второй сын, а она могла подцепить и Джорджа. Смешно, как все вышло, не правда ли? Он часто брал ее с собой в Лондон, и там она почти открыто изменяла ему и демонстрировала ему своих любовников. Я слышал об этом, когда был в университете. А потом он убил себя.

– О Боже, Эш. – Люк ехал впереди, не замечая, куда он двигается.

– Он был виноват перед тобой, – сказал Эшли, – но, клянусь тебе, он тысячекратно заплатил за все собственными страданиями.

«Я послал деньги обратно, – думал Люк, незаметно для самого себя переводя лошадь на галоп. – Я послал деньги обратно. Я отказал ему в примирении».

– Возможно, не стоило говорить тебе об этом. – В голосе Эшли звучало сочувствие. – Но у тебя все же был еще один брат. И я его любил.

Теперь Люк должен был потерять и второго брата. Да, не так жестоко и не навсегда. Но все равно – потерять. Он ослабил поводья и взглянул на Эшли.

– Ты поступил правильно, Эш, – с благодарностью произнес он. – Спасибо тебе.

Эшли пожал плечами.

– Позволь мне попросить тебя кое о чем, – сказал он. – Завтра утром мне будет нелегко. Я хочу уехать так, как будто у меня просто какое-то срочное дело в деревне. Я не хочу, чтобы ты и Анна плакали на террасе, обнимали меня и махали мне вслед.

Каким-то образом они оказались рядом с конюшнями. Вероятно, Эшли как-то удалось направить лошадей к дому.

– Тогда я уйду из дома, – сказал Люк с неохотой, – и попрошу Анну сделать то же.

Эшли вздохнул с облегчением.

– Спасибо, – улыбнулся он. – Я буду писать, Люк.

– Попробуй только не сделать этого, – ответил брат. – Это приказ главы семьи.

Было нелегко пожелать Эшли спокойной ночи, как обычно в любой другой вечер, не стиснуть его руки так сильно, как если бы он хотел переломать ему все пальцы, не прижать его к себе так крепко, чтобы у Эшли затрещали ребра. Люк провел десять лет вдали от семьи и не стремился вернуться к ним. И тем не менее теперь, когда он знал, что его брат уезжает на неопределенно долгое время, он сожалел об этих годах. Десять лет, в течение которых он мог бы иметь брата.

У Анны душевных сил оказалось меньше. Она, извинившись, рано ушла из гостиной в детскую, чтобы покормить Джой. Затем, возвратясь, она тепло и весело, как обычно, пожелала Эшли спокойной ночи, но у двери обернулась и бросилась к нему через всю комнату, сделав именно то, чего Эшли так хотел избежать, – стиснула его в объятиях и заплакала.

Когда ему удалось освободиться от ее рук, его глаза тоже были влажными.

Люк рано позавтракал и ушел из дома еще до того, как Эшли спустился вниз. Он провел бессонную ночь и даже ушел в свою отдельную спальню, чтобы не разбудить Анну. Он отверг семью, всю семью, и жил, похоронив все чувства, целых десять спокойных лет. Теперь они вернулись – и семья, и чувства. Он любил Дорис и Эшли. Ему все еще было горько от того, что мать отреклась от него. Теперь он это признавал. И он все еще ненавидел отца и Джорджа.

Джордж. Джордж упал на нож и убил себя. Люк рано вышел из дома, сам оседлал коня и медленно, с неохотой поехал в то единственное место, куда он мог поехать. Он ехал нанести визит – с которым уже давно запоздал.

Мальчиком он любил бродить по кладбищу. Его увлекала мысль, что здесь лежат его предки, и предки его предков, и предки их соседей и знакомых из деревни. Здесь он ощущал тайну и чудо вечного продолжения жизни.

Но на этот раз он приехал ради двух определенных могил, тех, которых он еще не видел. Сперва он остановился у могилы отца. Его отец не был суровым человеком. В нем тоже жила любовь – любовь к сыновьям и к дочери. Но и эта любовь знала пределы. Очевидно, Люк не вмещался в эти пределы. Двадцатилетний Люк пережил горькую обиду, когда от него отрекся отец. Теперь, в тридцать один год, он лучше понимал чувства отца. Люк пытался – по крайней мере именно так все думали – застрелить своего брата, и это ему едва не удалось! Люк спрашивал себя, чувствовал ли отец раскаяние в последние годы жизни.

«Отец», – молча позвал он. Но больше слов Люк не нашел. Он только вдруг вспомнил, как отец с бесконечным терпением учил его кататься на самом первом пони. Папа.

Рядом оказалась маленькая могилка мертворожденного младенца. Ему успели дать имя – Лукас.

Люк долгое время смотрел на маленькую могильную плиту в изголовье могилы, возможно, потому, что он не решался подойти к следующей семейной могиле. Но все же подошел. Джордж. Умер в возрасте тридцати двух лет. Убит своей собственной рукой. Потому что не мог простить себе того, что он сделал. Потому что его брат не хотел простить его. Потому что его брат вернул те деньги.

Отсылая назад деньги и листок, на котором не было ничего, кроме неразборчивой подписи брата, Люк чувствовал себя оскорбленным, он был зол на брата и гордился своим поступком. Предложение перемирия. Предложение любви. Осмеяно и отвергнуто. Люк теперь понимал, что ему в его юношеском эгоизме казалось, что страдает только он. Нет – он и Генриетта. И он отверг это предложение любви. И саму любовь. Он убил всю любовь в себе самом и вырвал ее из своего сердца, чтобы больше никто и никогда не смог причинить ему боль.

А тем самым причинил другому человеку такую боль, что тот расстался с жизнью. Он причинил боль своему брату. В конечном итоге он убил Джорджа.

Люк поежился, почувствовав, как по спине прошелся холод. Он не надел плащ. Казалось, в любую минуту мог пойти дождь. Кругом все было серым и мрачным, будто природа подыгрывала его настроению,

– Джордж. – вслух сказал он. – Джордж. Прости меня. Я простил тебя. Прости меня. Прости. Я люблю тебя.

Любовь пришла как боль. Боль, которую нельзя смягчить или прогнать. И ее никто не отверг. Люк опустился на колено и положил одну руку на могильную плиту, а другую на землю, под которой покоились останки его брата.

– Прости меня. – Слезы, уже не таясь, падали в густую траву. – Прости.

А потом Люк опустил голову на руку, лежавшую на плите, и зарыдал – громко и мучительно.

Прошло много времени, прежде чем он медленно поднялся и пошел к дому, ведя лошадь под уздцы. Никто не побеспокоил его, хотя его видел не один человек, включая местного священника.

* * *

Эшли еще вчера сказал ей, что сегодня он уезжает. Он положил ей руки на плечи, весело улыбнулся и велел хорошо вести себя без него. И сразу ушел. Это был очень короткий разговор. Весь тот день он провел в седле с Люком.

Эмили не хотела встречаться с ним сегодня. Она бы не смогла смотреть, как он уезжает. Но все же после завтрака – к которому онз почти не притронулась – она почувствовала, как ее охватывает паника. Уехал ли он? Его здесь уже нет? Уехал навсегда, и она не проводила его?

Девочка уселась на подоконник и попыталась успокоиться, глядя на мягкую зелень лужаек и деревьев перед домом. День был пасмурным и мрачным. И возможно, именно в этот момент он садится в экипаж, который увезет его навсегда.

Она никогда его больше не увидит. Скоро придет няня и отведет ее в детскую, где попытается увлечь вышиванием или рисованием. Но сегодня Эмили не смогла бы ни вышивать, ни рисовать. Она чувствовала, что у нее разрывается сердце. Эмили спрыгнула с подоконника, схватила плащ нз гардеробной, накинула его на плечи и выбежала из комнаты – не поздно.

Если еще было не поздно. Но в холле громоздились сундуки и коробки. Экипажа у дверей не было, и Эшли внизу тоже не было. Он будет к завтраку. Он еще не уехал. Но она не могла пойти к нему. Она не хотела его видеть. Или – да, хотела. Она должна его увидеть. Но она не хотела, чтобы он увидел ее. Девочка выбежала на улицу и спустилась по ступенькам в сад. Она как на крыльях пролетела через сад, лужайку, мост и дальше по дороге. Наконец Эмили остановилась среди деревьев, с трудом переводя дыхание. Она прислонилась к одному из деревьев так, чтобы видеть проезд, а ее нельзя было заметить с дороги. Но ведь так она сможет увидеть только карету! Вряд ли он высунется в окно, но если выглянет, то сам сможет ее увидеть. А она не хотела этого.

Эмили пожалела, что ее плащ был красным. Почему она не догадалась взять какой-нибудь другой?

К тому времени, когда она поняла, что приближается экипаж, она уже вся тряслась от холода. Конечно, она не могла слышать, но она ощущала вибрацию лучше, чем другие люди, Эмили знала, что экипаж приближается, задолго до того, как он оказался в поле зрения. Ее снова охватил ужас. Он уезжает навсегда, а она не увидит ничего, кроме экипажа. Она подалась вперед в отчаянной попытке увидеть его в последний раз. Но экипаж пронесся мимо, а она так ничего и не увидела. А потом он замедлил ход, остановился, и Эшли, выпрыгнув на дорогу, повернулся, глядя туда, где она стояла, крепко прижавшись спиной к стволу дерева.