Патриция Поттер - Беспощадный

Она нанесла ответный удар:

— Вы обещали, что не дотронетесь до меня.

Губы его скривились в неприятной усмешке.

— А… поцелуй. Мне не показалось, что я причинил вам вред, мисс Рэндалл. Вам даже как будто понравилось в какую-то секунду. Но, может быть, ваши возражения касаются вовсе не поцелуя? Возможно, они касаются меня? И я не соответствую вашим высоким требованиям? Бывший заключенный слишком низкая личность, чтобы дотронуться до вас?

— Вот именно, — подтвердила Шей в ярости от его насмешки. — Я ничем вам не обязана. Вы вор, похититель людей и…

— Ну же, продолжайте, — спокойно произнес он, но что-то в его глазах остановило ее. Они потемнели, и ей показалось, что она вот-вот вторгнется в нечто такое, с чем уже не сможет справиться.

Шей перевела дыхание. Он стоял неподвижно, внимательно наблюдая за ней. Она вновь почувствовала, какая от него исходит тихая отчаянная боль, мука, спрятанная где-то в самой глубине.

Внезапно Тайлер изменился в лице, словно увидел в ее глазах нечто, что не хотел бы видеть. Усмешка стерлась, и губы мрачно сомкнулись.

— Вы, должно быть, проголодались, — отрывисто произнес он. — Все это ваша беготня из конца в конец.

— Вовсе я не бегала из конца в конец, — возмутилась Шей. Хотя ее действительно терзало чувство голода.

Но самое страшное было то, что она изголодалась но чему-то другому, а не по еде.

Он взял ее за подбородок двумя пальцами.

— Я хотел посмотреть, что вы предпримете, мисс Рэндалл. Вы сохранили хладнокровие, но недооценили меня и переоценили себя. Я не лгал, когда пытался объяснить, какими опасными бывают эти горы. Вас легко мог услышать или учуять горный лев.

Она вспомнила ту минуту, когда ее охватило одиночество, когда ее переполнил страх, который она поборола. Она даже засомневалась, что когда-нибудь вновь почувствует себя в полной безопасности. Ей не хотелось одной возвращаться в лес, но и здесь ей тоже покоя не видать. Рядом с ним. Под взглядом этих глаз, холодных и жгучих в одно и то же время, равнодушных и жадных. Грозных и понимающих. Она не знала, чего от него ожидать. И от себя тоже. Все, что сейчас происходило, было так не похоже на всю ее предыдущую жизнь.

Он не спешил убрать пальцы с ее подбородка, а затем, словно с сожалением, отошел в сторону.

— Форель в хижине, на вертеле. Ешьте что хотите.

Она засомневалась:

— А как же вы?

— Мне казалось, вам не нравится общество вора и похитителя людей, — сказал он, хмыкнув, — и… кого там еще, по-вашему.

— Не забудьте уголовника, — сказала она. Она была сердита на саму себя за минутную слабость к нему.

— О, об этом я не забываю, мисс Ранд ал л. Никогда не забываю. — Он направился к конюшне, но внезапно обернулся и увидел, что она все еще стоит на месте, словно приросла к земле. — И оставайтесь в хижине, пока я не разрешу вам выйти.

Она ушла прочь, не сказав ни слова, выпрямив спину, с вызовом и презрением. Когда она скрылась за дверью, у него возникло чувство потери, о чем он сразу пожалел.

Во вторую половину дня Рейф постарался держаться от пленницы подальше, предоставив ей расправиться с форелью самостоятельно. У него после того язвительного разговора пропал аппетит, и он знал, что не смог бы проглотить ни кусочка. Но ей нужно было поесть.

Тренируя гнедого, он сознательно гнал прочь все мысли о ней. Но ближе к вечеру чувство вины совсем одолело его. Она оставалась в хижине, как он велел, что весьма его удивило. Он ожидал неповиновения. То, что она подчинилась, забеспокоило его. В конце концов он постучал в дверь.

Форель исчезла. Обе рыбы. Ее аппетит, видимо, не пострадал. Он позволил ей выйти, однако предупредил, чтобы она держала, по крайней мере, голову в поле его зрения, когда пойдет в лес. Девушка опять послушалась, и так выпрямила спину, направившись к лесу, что он подумал — она сломается, если дотронуться до нее.

А затем, не говоря ни слова, она зашла в хижину, забрала свои рисовальные принадлежности, снова вышла и опустилась на пенек с таким Видом, словно предлагала ему возразить, если он сможет.

Он не смог и продолжал заниматься выездкой гнедого.

Все свое внимание он сосредоточил на коне, обучая его подчиняться голосу, а также слушаться прикосновения руки. Выездка лошади требует терпения и собранности, и, Бог свидетель, последнее было действительно ему необходимо, чтобы не думать об этой особе, от которой одни неприятности.

Портрет Бена вышел чертовски хорошо. Младшего Эдвардса легко можно было по нему узнать. Рейф подозревал, что сейчас создавался его портрет. Шей то и дело бросала молниеносный взгляд в его сторону, а затем углублялась в рисунок перед собой. Надо было бы забрать у нее альбом, хотя на самом деле это не имело смысла. Она, без сомнения, сумеет нарисовать портрет по памяти.

Впрочем, Рейфа не очень беспокоило, что с ним случится после того, как он посчитается со своим врагом. Впереди его ожидала не жизнь, а жалкое существование. С клеймом на руке он имел перед собой только одну перспективу — смерть. Ни надежды, ни будущего, и он был не настолько глуп, чтобы позволить себе о нем мечтать.

Однако его волновало, что случится с людьми, которые стали на его сторону. Он уже сжег в очаге рисунок Бена. Но нисколько не сомневался, что она сумеет воссоздать его, как и нарисовать портрет Клинта.

Все это очень осложняло дело.

В конце концов ему придется отпустить девушку, но только после того, как Бен и Клинт покинут этот край. У него засосало под ложечкой. В своем стремлении к мести он согласился принять помощь. Сейчас он полностью осознал, какую цену могут за нее заплатить те, кто ее предложил. Он всегда считал, что они сумеют остаться… в стороне, не замеченными, но теперь они уже не в стороне.

И все из-за девушки с каштановыми волосами, которая, казалось, заглядывает прямо в душу и ужасается увиденному.

Будь все проклято!

Он вновь сосредоточил внимание на коне, отошел в сторону, тихо позвал его и обрадовался, когда конь тут же оказался рядом. В его жизни бывали случаи, когда такой трюк буквально спасал ему жизнь. Рейф вынул сушеное яблоко и скормил животному, мягко поглаживая его по шее.

По дороге с Запада они стали друзьями — он и этот конь. Их дружба да дружба с Абнером давались ему легко. А вот общение с этой колючей леди, сидящей на пеньке, было отнюдь не легким. Хотя этого следовало ожидать.

От подобных мыслей ему стало еще более одиноко, чем было в тюрьме. Все-таки правильно говорят: можно находиться рядом с человеком и при этом отдалиться от него на миллионы миль.

Рейф вновь посмотрел на пленницу. На ней по-прежнему были рубашка и брюки, волосы заплетены. Длинная коса, перекинутая через плечо, свисала по правой груди. Девушка склонила голову над альбомом, рука грациозно и отточенно двигалась по бумаге.

Она выглядела… привлекательно… Солнце зажгло в ее волосах золотые искорки, на лице застыло напряженное внимание. До сих пор он не встречал ни одной женщины, которая бы так явно довольствовалась собственным обществом, умела занять себя. Как она не похожа на Аллисон, которая всегда стремилась быть центром внимания, без конца флиртовала и была несчастна, если только ее не окружала толпа людей. А он принял ее жизнерадостность, потребность в его внимании за любовь. Он не подозревал, насколько мелкими были ее чувства, она больше восхищалась военным мундиром, чем человеком, облаченным в этот мундир.

Конь ткнулся в него мордой, прося второе яблоко, и Рейф захотел прокатиться верхом. Ему не нужно было седло, с тех пор как зеленым мальчишкой он забрался на спину лошади с забора. Но он не мог уехать в горы, как делал последние несколько недель. Не мог оставить ее.

Его мучило беспокойство. Он стреножил коня, чтобы тот мог попастись на горном лугу с сочной травой, и подошел к пленнице. Заглянув в альбом, он увидел собственное изображение, которое мрачно уставилось на него.

Рейф удивился, неужели он действительно выглядит таким… жестоким. Наверное, да. Наверное, он такой и есть.

— Этот рисунок вы тоже собираетесь уничтожить? — спросила она.

Он пожал плечами:

— Не очень-то вы мне польстили.

— А вы надеялись?

— Вы, безусловно, не стремитесь польстить.

— Думаю, это было бы бесполезно.

Он мрачно улыбнулся:

— Умная женщина.

— Когда вы меня отпустите?

— Когда будет можно.

— А когда это случится?

— Не знаю.

— Не можете же вы держать меня здесь вечно.

— Я могу держать вас здесь столько, сколько захочу.

Она метнула на него сердитый взгляд:

— Мне нужно хоть какое-то уединение.

— Мы уже говорили об этом. Вы доказали, что вам нельзя доверять. Я буду ходить за вами неотступно.

— Неужели вы подумали, что я не попытаюсь бежать?

Он чуть приподнял брови:

— Да я не знал, что и думать. Оказалось, чертовски мало смыслю в женщинах.

В его голосе прозвучала та же глубокая горечь, с какой он говорил, что от женщин можно ожидать очень малого. Ей стало любопытно, почему он так считает, и она тут же возненавидела себя за любопытство. За то, что снова захотела протянуть руку и дотронуться до него, развеять безысходность, исходящую от него, понять ту до странного милую неуверенность, с которой он, словно борясь с каждым словом, старался доказать ей, а заодно и самому себе, что он беспощадный человек.

Однако она сама хотела поверить в его беспощадность. Должна была поверить. Это была ее единственная возможность убежать, найти Джека Рэндалла и рассказать ему о человеке, который намерен его погубить.

— Вы не ответили на мой вопрос, — наконец произнесла она.

— Какой?

— О рисунке. Вы и его украдете?

— Я уже вам говорил, мисс Рэндалл, что мне на это наплевать, только не рисуйте моих людей.

— И вам все равно, если вас поймают?