Когда она думала о встреченном на улице щеголевато одетом незнакомце, она ничего не чувствовала. Она не чувствовала, что обручена с ним. Не чувствовала с ним никакой связи. Хотя у них был общий ребенок.

Гидеон уже больше часа не отходил от окна, ожидая возвращения Пруденс и ее сестер. Он принял решение, и ему не терпелось с ней поговорить. Он немедленно женится на ней и тут же отыщет ее ребенка. Ребенок будет усыновлен и станет жить с ними. Конечно, пойдут разговоры. Если разразится скандал, он распустит слух, что это его дитя. И весь свет станет восхищаться великодушием и милосердием Пруденс, которая без лишнего шума приняла его незаконнорожденного ребенка.

Если ее горестный взгляд навсегда исчезнет, его нисколько не волнует, что станут болтать в свете.

Наконец Гидеон заметил на улице сестер Мерридью, они оживленно что-то обсуждали. Только не Пруденс. Гидеон видел, что она не принимает участия в разговоре. Было довольно трудно разглядеть под шляпкой ее лицо, но ему показалось, что она бледна и взволнована.

Гидеон сбежал по лестнице, толкнул дверь соседнего дома и передал записку, прося мисс Пруденс поговорить с ним. Он ждал ее, меряя шагами гостиную.

Пруденс замерла. Ее рука лежала на ручке двери. Она чувствовала опустошение. Сначала неожиданная встреча с Филиппом на улице, а теперь это. Несколько дней подряд ей удавалось избегать Гидеона, но сегодня события выбили ее из колеи. Нужно поговорить с лордом Каррадайсом, прежде чем она встретится с Филиппом.

В его записке написано «конфиденциально». Что это значит? Нечто, о чем он не хочет говорить на публике или в присутствии сестер? Пруденс надеялась, что он не станет обсуждать тему ребенка. Настоящий джентльмен никогда бы об этом не упомянул. Лорд Каррадайс не такой, как дедушка, совсем не такой. Он может не одобрять ее безнравственный поступок, но он добрый. Он не станет ее осуждать.

Пруденс почувствовала дурноту. Он должен понять, что она сначала должна поговорить с Филиппом, все выяснить, прежде чем думать о чем-либо другом. А когда все будет кончено...

В холле пробили часы. Половина второго. Филипп будет здесь через полчаса. Ей нужно очень быстро поговорить с лордом Каррадайсом. Она не вынесет, если он еще будет здесь, когда появится Филипп.

Пруденс пригладила волосы и поправила платье. Внутри была болезненная пустота. Нервы, сказала она себе. Она сделала глубокий вдох и вошла в комнату.

Лорд Каррадайс торопливо подошел к ней. Слишком близко, чтобы оставаться спокойной.

– Вы бледны! – воскликнул он. – В лице ни кровинки.

– Ничего не могу с этим поделать, – неловко ответила Пруденс и отступила на шаг.

Если он коснется ее, она сломается. Нужно беречь силы. Гидеон шагнул к ней, она почувствовала слабый запах его одеколона. На его лице отразилась озабоченность.

– Я знаю, это моя вина, Пруденс. Жалею, что настоял на том, чтобы вы рассказали о своем прошлом. Я хотел сказать, жалею, что расстроил вас, а не о том, что узнал вашу историю, но...

– Я рада, что вы нашли ее поучительной, – сдержанно сказала Пруденс и снова отступила.

– Поучительной? – нахмурился он. – Странно. Не обращайте внимания...

– Не буду.

Гидеон странно посмотрел на нее и подошел ближе.

– Пруденс, не имеет значения...

– Думаю, имеет!

Он решительно и властно взял ее за плечи.

– Конечно, имеет. Я хотел сказать, что для меня это ничего не меняет. Я хочу, чтобы вы были рядом со мной! Позвольте мне заботиться о вас, защищать вас. Я...

Она так этого ждала. Душа ее пела от счастья, что этот мужчина сказал такие слова.

Но она еще помолвлена. Она дала слово Филиппу. Как она может говорить о любви, не расторгнув помолвки?! Если она сможет ее расторгнуть...

Она должна это сделать.

– Пока я помолвлена, я не могу вам ответить! – Пруденс отступила, чуть задыхаясь.

– Вас не волнует этот Оттерботтом! Вы его не любите! Вы не можете любить мужчину, который бросил вас в таком положении и уехал на долгих четыре года. Оставив вас на милость...

– Филипп вернулся. Гидеон открыл рот.

– Вернулся? – Его черные брови сошлись на переносице. – Где он? Когда он возвратился в Англию?

Это главный вопрос, подумала она.

– Он здесь, в Бате, – сказала Пруденс. – Он будет здесь, – она посмотрела на каминные часы, – через двадцать минут.

– Здесь, в Бате? – потрясенно спросил Гидеон, но взял себя в руки и настойчиво сказал: – Дважды нельзя войти в одну реку, Пруденс. Вы не видели его с шестнадцати лет. Если вы и любили его тогда, это было слепое увлечение юной девочки. Если бы вам позволили бывать в свете, сомневаюсь, что вы обратили бы на него внимание. Насколько я понял из рассказов ваших сестер, ваш дед содержал вас почти как узниц. Я слышал, что узники дружат даже с мышами и крысами, настолько им одиноко. Оттербутс и был для вас такой крысой. Но теперь вы не в тюрьме и...

– Оттерб... Филипп не крыса. Он...

– Только крыса могла бросить женщину, которая ждет ребенка, Имп, – безжалостно сказал Гидеон.

Возникла короткая пауза. Пруденс не знала, что сказать.

Ей нужно поговорить с Филиппом. Нарушить данное ему обещание сейчас, не поговорив с ним...

Нет. Она дала слово. Нужно поговорить с ним, прежде чем упасть в объятия другого мужчины.

Такие восхитительные... манящие объятия... перед которыми невозможно устоять...

Ей как-то удалось справиться с собой. Пожав плечами, Пруденс сказала:

– Но теперь он вернулся.

И она понятия не имеет, что ей делать.

– Это его не извиняет. Если бы я вернулся... нет, я бы вас никогда не оставил.

Настойчивость Гидеона начала раздражать ее, хотя и грела ей сердце. Пруденс хотелось, чтобы он ушел, дал ей возможность поговорить с Филиппом, и тогда бы она во всем разобралась. Вместо этого Гидеон подталкивал ее к признанию, к объяснению в любви, которое она не готова сделать. И она не хочет, чтобы ее к этому подталкивали. Даже Гидеон.

– Ба! – сумела выговорить она. – Вы знаменитый повеса. Вы, должно быть, бросили десятки, даже сотни женщин! – Ее голос прозвучал несколько неуверенно.

Она шагнула за маленькую скамеечку для ног. Ей необходима дистанция между ними.

В его глазах сверкнули озорные смешинки.

– Если быть точным, тысячи. О моих достижениях ходят легенды. – Гидеон медленно подкрадывался к ней.

– Я не знаю, сколько... – начала она и замолчала, поняв, что их беседа превращается в фарс. – Филипп ничего не мог сделать. Обстоятельства...

– Мог, Имп.

Гидеон перешагнул через скамейку и взял обе руки Пруденс в свои ладони. Она попыталась высвободить руки, но он сильнее сжал их. Он ласково смотрел на нее, озорные искорки пропали из его глаз.

– Кстати, о мифических толпах оставленных мною женщин. Я никогда не соблазнял невинных девушек и не имел дела с женщинами, которые хотели от меня большего, чем легкий флирт.

Пруденс смотрела на него, пытаясь понять, что он ей говорит. У нее болела голова. Мозг лихорадочно работал. Филипп будет здесь с минуты на минуту. Гидеон что-то говорит о крысах и о соблазне. Может быть, она не поняла его признания? И он пытается объяснить, что она для него тоже легкий флирт?

– Признаюсь, это не делает мне чести, – продолжал он, – но я ни одну женщину не заставил пожалеть, что она познакомилась со мной, и ни одну не оставил с ребенком.

Его слова остановили вихрь ее мыслей. Почему он снова заговорил о ребенке? Она больше не могла этого выносить. Пруденс, словно защищаясь, подняла руку.

Нужно сохранять дистанцию.

– Умоляю вас, больше не говорите на эту тему. Я жду Филиппа. И больше не могу ни о чем думать.

– Этого не может быть.

– Это правда.

Гидеон еще больше встревожился. Пруденс отстраняется от него, он видел это по выражению ее глаз, по ее напрягшемуся телу. Что еще он может сказать, чтобы убедить ее? Она должна согласиться. После стольких лет он наконец нашел настоящую любовь и не вынесет, если она откажет ему только потому, что дала слово Оттербери. Но она определенно отказывается. Кажется, все умения обольщать женщин покинули его. Она не «женщины», она – Пруденс. Вот в чем все дело. Прекрасная, уникальная Пруденс. Его возлюбленная.

Он не мог просто уйти, отдав ее Оттербери. Но ему придется это сделать, он это знал. Увидев Пруденс через столько лет, Оттербери влюбится в нее с новой силой.

Ему нужно сейчас завоевать ее, прежде чем Оттербери возобновит свои ухаживания. У Оттербери все козыри на руках: кольцо, клятва, которую Пруденс хранила четыре года, ребенок.

А Гидеон мог предложить ей только сердце повесы. Сердце, которое, по его собственному признанию, прежде никогда не было постоянным.

Гидеон лихорадочно искал слова, которые могли бы ее убедить, но все слова были уже сказаны. И они оказались бесполезными.

Может, обратиться к поэзии? Это язык любви. Шекспир? Но он не мог вспомнить ни строчки. Гидеон снова сжал руки Пруденс:

– Забудьте Оттербутса. Станьте моей...

Вряд ли это поэзия. На счастье, ему в голову пришла строчка из Марло, и он процитировал:

– «Приди, любимая моя! С тобой вкушу блаженство я»[15]. Пруденс, смутившись, посмотрела на него и покачала головой.

– Ребенок будет жить с нами и... – торопливо уверял он. В ее глазах снова появилось странное выражение, которое Гидеон уже начал узнавать.

– Что случилось, Имп? Господи, я снова все испортил. Что я на сей раз сказал?

Она покачала головой и отвернулась.

– Пруденс, скажите мне. В чем дело?

Она подняла дрожащую руку, словно стараясь удержать его на месте.

– Вы меня неправильно поняли. Ребенка не было, живого... Дедуш... я заболела, и мой... – Она проглотила ком в горле. – Мой ребенок родился мертвым, раньше срока. Я больше не в силах этого выносить, – добавила она. – Пожалуйста, уходите. Филипп будет здесь с минуты на минуту. – Пруденс пошла к двери.