Анна Грейси - Беспечный повеса

Пруденс повернулась к Гидеону, нахмурившись и очаровательно надув губки. Гидеону хотелось поцеловать ее. Он быстро оглядел зал.

– В чем дело? – встревожилась Пруденс.

– Проверяю, заметит ли кто-нибудь, если я вас поцелую. Она отступила на шаг.

– Вы не посмеете этого сделать! Вы сказали, что перестанете дразнить меня. Мы договорились быть друзьями.

Он с оскорбленным видом посмотрел на нее.

– Я имел в виду дружеский поцелуй.

– Вы знаете, что я имела в виду. – Пруденс сделала достойную похвалы, но безуспешную попытку сжать рот в твердую линию.

Гидеон пожал плечами и, напустив виноватый вид, сказал:

– Привычки не так легко изменить, мисс Имп.

Он внимательно смотрел на нее, на его губах играла улыбка. Сейчас Пруденс на три четверти состояла из гнева и на одну – из прелестного волнения. Когда она пыталась принять строгий вид, на щеках помимо ее воли появлялись ямочки. Он сделал небольшой шаг вперед, сокращая разделявшее их расстояние. Пруденс подняла сумочку, не высоко, не привлекая ничьего внимания, но напоминая ему, как она поступит, если потребуется. Маленькая мисс Имп готова сражаться с большим повесой. Он скорбно вздохнул.

– У вас нет вкуса к приключениям, мисс Имп?

– Не называйте меня так! И не смейте делать ничего неподобающего! А теперь скажите, почему дядя Освальд решил, что вашу двоюродную бабушку отправили в Уэльс?

– Понятия не имею, – пожал плечами Гидеон. – Я ее никуда не отправлял, а если бы и попытался, то совершил бы большую ошибку. Моя двоюродная бабушка Эстелл – женщина большой силы духа. Ее бы никто никуда не отправил. Правда, однажды какой-то кавалер попытался это сделать, но... о бедняге больше никто не слышал.

– Но дядя Освальд говорил...

– Прекрасная вещь – брови. Стоит кому-то таинственно повести ими, как у остальных появляются самые разнообразные предположения. Я понятия не имею, что ваш почтенный родственник думает о моей воображаемой бабушке или тетушке, меня это мало волнует. Главное, он оставил эту тему.

– Да, слава Богу. Вы думаете, женские брови тоже могут подавать такие сигналы?

– Нет, для этого им не хватает густоты, – авторитетно заявил он.

– Густоты?

– Да, так принято говорить. А теперь, пока дядя Освальд ищет вам отвра... простите, восхитительный напиток, я надеюсь, вы соизволите объяснить, зачем понадобилась моя внезапно почившая в Уэльсе родственница? Не считайте меня неблагодарным. Это весьма необычный подарок. И я бы не проявлял вульгарного любопытства, если бы вы не доставали моих родственников буквально из воздуха, как фокусник.

– Умоляю вас, прекратите! Не надо постоянно твердить об этом. Я знаю, что виновата, мне надо было сказать вам об этом раньше, но меня отвлекли.

– Вот как, отвлекли?

У него очень самодовольная улыбка, решила Пруденс.

– Да, ваша знакомая в немыслимом красном платье, – уточнила Пруденс. – Дело в том, что дядя Освальд хотел дать объявление в газете о нашей помолвке. Вы в трауре – это единственное, что я могла придумать, чтобы остановить его. Простите.

Гидеон с восхищением посмотрел на нее.

– Нет, вы поступили совершенно правильно. Так, значит, я в трауре?

– Да, но вам не нужно носить черного. Я сказала, что ваша двоюродная бабушка питала отвращение к этому цвету и завещала не носить траурных одежд, танцевать и так далее.

– Это «и так далее» меня очень успокаивает, – заверил ее Гидеон. – Вы удивительно находчивая девушка.

Пруденс покраснела.

– Я думала, что вы считаете меня ужасной лгуньей, но...

– Совсем нет! – воскликнул Гидеон. – Мы с вами недавно об этом говорили. Ваша находчивость просто восхищает. Пруденс закусила губу.

– Но вы серьезно скомпрометировали меня, мисс Импруденс, и теперь должны это компенсировать.

– Компенсировать? Каким образом? – спросила Пруденс с подозрением глядя на его оскорбленное лицо. – Скомпрометировала вас? Я не думала, что такое возможно.

Гидеон взял ее руку в свои ладони.

– Меня невозможно скомпрометировать?! – воскликнул он, глубоко возмущенный. – Как вы можете такое говорить? Сначала вы изобразили меня глупым поклонником, которому не хватает слов. Но всем известно мое отвращение к глупости и мое красноречие. Потом вы разбили сердце моему портному, бросив его любовные письма в огонь. Теперь между делом вы убили мою родственницу и отказываете мне в праве соблюдать траур...

– Это были счета, а не любовные письма, – возразила Пруденс.

– Для моего портного это одно и то же, – сурово ответил Гидеон. – А теперь позвольте проводить вас к столу. На ужин подадут крабов, куропаток и тарталетки с лимоном. Позвольте составить вам компанию, я полон решимости получить компенсацию за то, что вы опорочили мое имя.

Пруденс упрямилась.

– Кажется, вы сказали, что мы будем друзьями, – напомнил он.

– Да, но наши взгляды на дружбу отличаются, как день и ночь.

– Тогда вы должны немедленно научить меня, пока я не опозорился, вновь взявшись за старые привычки. А пока вы предложите мне ваше видение дружбы, я предложу вам крабов. Это пища богов. – Он решительно взял ее под руку и повел к столовой, по дороге объяснив: – Вы будете питать мой ум, а я – ваше тело.

Как он это сделает? Этот вопрос не выходил у Пруденс из головы, пока лорд Каррадайс вел ее к столу. Он не только победил ее решительные намерения не сидеть с ним рядом за ужином, но и заставил ее смеяться. Он ухитрится даже невинное поглощение крабов превратить в соблазнительный обряд, она в этом нисколько не сомневалась!

Она решила обойтись хлебом с маслом. И может быть, съесть одну тарталетку с лимоном.

Прошла только неделя, как Чарити впервые вышла в свет, а она уже имеет успех, с гордостью думала Пруденс. Теперь, на своем первом балу, Чарити, сама грация и красота, словно пушинка, плыла в сложных фигурах танца. Только Пруденс понимала, что значит едва заметная морщинка на мраморном лбу сестры. По крайней мере Чарити не высовывает кончик языка, как это обыкновенно бывает, когда она очень сосредоточена.

Дни, предшествующие балу, все пять сестер усиленно занимались с учителем танцев, снова и снова повторяя сложные па, пока не выучили их наизусть. Будет ужасно неловко, если Чарити и Пруденс перепутают или забудут фигуры танца. Они были решительно настроены не выглядеть скромными провинциалками, которыми на самом деле были. Они даже разучили считавшийся неприличным вальс, хотя не думали, что им придется его танцевать.

Учитель танцев напрасно тратил свой пыл, с печальной улыбкой подумала Пруденс. Сестры Мерридью могли танцевать на глазах у света с достаточной грацией и мастерством. Но ей самой несколько раз пришлось танцевать с настоящими увальнями, поэтому оборка ее нового бального платья ужасно пострадала. Ее нужно в нескольких местах подколоть.

Чарити, казалось, с каждым движением обретала все большую уверенность. Глядя на сестру, Пруденс улыбнулась. Кто мог подумать, что после детства, когда сделать танцевальное па или тихонько напеть мелодию означало получить жестокие побои от дедушки, ее сестра обладает столь непринужденной грацией? Чарити чувствовала себя в бальном зале как дома, словно готовилась к этому всю жизнь, как другие присутствующие здесь девушки. Танец кончился, и тут же несколько джентльменов наперебой бросились к ней с лимонадом, стараясь угодить. Чарити, казалось, их внимание совсем не докучало.

Глядя, как сестра застенчиво отвечает на мужскую галантность, Пруденс почувствовала прилив гордости. Ее младшая сестра – воплощение красоты, уверенности и грации. Это была победа над дедом и его жестокостью. Ее сестра походила на розу, которая большую часть жизни провела в суровых условиях, но, согретая лучами солнца, раскрыла свои нежные лепестки, на которых превратности судьбы не оставили следов. Пруденс молилась про себя, чтобы злоключения не оставили следов в душах ее остальных сестер.

Она так внимательно смотрела на Чарити, что сразу поняла, когда в зал вошел герцог Динзтейбл. Должно быть, их глаза встретились, потому что Чарити в одно мгновение из смущенной дебютантки тут же превратилась в сияющее создание. От нее, казалось, исходил свет.

Пруденс заморгала от неожиданности. Она никогда не видела сестру такой. Чарити просто светилась.

Пруденс переводила взгляд с сестры на герцога и обратно. Герцог смотрел на Чарити точно так же, как она смотрела на него, – как зачарованный. Для них двоих в зале больше никого не существовало.

Значит, вот как случается любовь с первого взгляда? Так было с их родителями. Один взгляд – он понял, что пропал. Так обычно говорил папа. Мама смеялась и отвечала, что ей понадобилось по крайней мере три пристальных взгляда, прежде чем она решила, что папа – единственный. Папа смеялся, целовал маму и называл ее медлительной красавицей. «Медлительная?» – притворно возмущалась мама. Да она просто разборчивая! Потом они переглядывались, снова смеялись и целовались.

Пруденс вздохнула. Хотя она тогда была ребенком, она никогда не забудет эти пылкие, волшебные взгляды. Взгляды любви.

А теперь ее красавица сестра и застенчивый герцог обменивались такими же обжигающими, магическими взглядами. У Пруденс застрял ком в горле. Именно об этом она мечтала для своих сестер: о такой любви, как у их родителей, любви, которую помнила только Пруденс. И которая однажды блеснула для нее самой.

Она наблюдала, как герцог склонился к руке сестры, как Чарити обворожительно улыбнулась, и молилась про себя, чтобы эта волшебная сказка стала реальностью.

Пруденс отхлебнула ликер. Она боялась, что ее стремление обезопасить сестер от жестокости деда повлияет на Чарити и она примет первое же предложение. Но если все обернется реальностью и если герцог сделает предложение, о самопожертвовании речи не будет.