– Я не это имел в виду. – Вибрации его голоса отдались в ее теле.

У нее вдруг перехватило горло, и она резко втянула в себя воздух. Ошеломленная вихрем чувств, она пыталась обрести спокойствие. Проглотив ком в горле, Пруденс облизала пересохшие губы. Ошиблась, тут же решила она, когда его взгляд стал жарким, а красивые насмешливые губы изогнулись, выражая незнакомую ей эмоцию. И не успела она слова вымолвить, как он снова поцеловал ее.

Пруденс чувствовала, как ее тело выгибается навстречу ему, рот приоткрылся в ожидании. Ее снова затянуло в темный водоворот, в омут неведомых ощущений. Холодные металлические пуговицы его жилета впивались в тонкую ткань, облегающую ее грудь. Жар и мощь его тела волнами расходились сквозь одежду. Пруденс снова задрожала.

Вдруг его рука легла ей на грудь, лаская и дразня, и от этой незнакомой ласки в ней запульсировала каждая жилка. Пруденс затрепетала и вздохнула. С его губ сорвался какой-то звук.

Он образумил Пруденс – она услышала в этом звуке мурлыканье самодовольного кота. Крайне самодовольного. Было в этом звуке что-то глубокое, обольстительное и... грешное. Она с ужасом сообразила, что делает. Она в доме незнакомого мужчины – незнакомого герцога! Разлеглась на манер падшей женщины на этой странной козетке в египетском стиле и позволяет мужчине, с которым только что познакомилась, ужасные вольности. Более того, знаменитому повесе. Мужчине, которого – она могла судить по тому, как он обошелся с ней, – совершенно не волнуют правила приличия и хорошего тона. Он ведь знает, что она помолвлена.

Боже милостивый! Что она ему позволяет? Она его даже не знает. А того, что ей известно, достаточно, чтобы остерегаться его. Он ввел ее в заблуждение относительно своего имени и титула, насмехался над дядей Освальдом. Он растрепан и небрежно одет. Его подбородок покрыт щетиной...

Пруденс старалась не думать о том, как сладостно эта щетина щекотала ей кожу.

Он всю ночь кутил. Он по утрам пьет бренди. Привкус алкоголя до сих пор у нее во рту. Она почувствовала, как при этой мысли кровь прилила к ее щекам. Он всем известный повеса... и она, Пруденс Мерридью, едва познакомившись с ним, позволила ему невообразимое.

Даже теперь он гладит ее по бедру. Другая рука ласкает грудь. И хуже всего...

Хуже всего не то, что она это позволяет, а то, что ей это нравится. Более чем нравится.

«Женщина, всего лишь не заслуживающий доверия сосуд зла, раба своих низменных инстинктов», – эхом прозвучал в ее голове голос дедушки. Пруденс похолодела. Она всю жизнь боролась с ужасными воззрениями деда. Она не сосуд зла, не беспомощная женщина. Она никогда не была ничьим рабом. Она очень собой гордилась за это.

И вот посмотрите на нее! Беспомощно раскинулась под мужчиной весьма свободных правил и ждет большего!

Хотя она и помолвлена... Как может порядочная помолвленная девушка наслаждаться недозволенными заигрываниями незнакомца? Все ее принципы и убеждения превратились в дым, побежденные обычными уловками повесы.

Лорд Каррадайс наклонился и снова поцеловал ее. Его язык пытался проникнуть сквозь ее сомкнутые губы. Гидеон нежно покусывал ее нижнюю губу, требуя впустить его. Ее тело стремилось открыться ему и позволить все, что он хочет.

«...раба своих низменных инстинктов...»

Это не было для нее первым зовом инстинкта, но она не будет ничьей рабыней. Ее застали врасплох, но она женщина с твердыми принципами. Или пытается ею быть. Пруденс оттолкнула его.

– Отпустите, меня, сэр, – резко сказала она. – Я хочу встать.

К несчастью, ее слова прозвучали слабо, почти мечтательно и совершенно неубедительно. Она ужаснулась, что еще держит в своих ладонях его лицо. Как она могла это допустить?

Гидеон посмотрел на нее, и его взгляд взял ее в плен. Но выражение его глаз вдруг изменилось, в них снова появилась насмешка. Он чуть отодвинулся, глубоко вздохнул и совершенно непростительно рассмеялся.

– Сомневаюсь, что вы можете встать. – В его глазах блеснула уверенность и самодовольная мужская гордость. И чувство собственника.

Он думает, что она в его власти.

Эта мысль, как ничто другое, воскресила ее решимость. Может быть, он повеса, но Пруденс Мерридью не падшая женщина! Даже если она вела себя подобным образом одно или два мгновения. Или три.

Силы небесные! В любую минуту в комнату могут войти Лили или этот отвратительный камердинер – не говоря уже о герцоге или дяде Освальде – и застать ее развалившейся на канапе рядом со знаменитым повесой! Да она скорее умрет.

– Я сказала, отпустите меня, сэр!

На этот раз ее голос прозвучал внушительнее, с удовлетворением заметила Пруденс. Даже если ее тело еще во власти истомы и сладкой дрожи.

Лорд Каррадайс улыбнулся, с вызовом тряхнул головой и сильнее сжал ее в объятиях. Он наклонился, явно собираясь снова поцеловать ее. Она не могла этого допустить. Даже одного поцелуя, хотя ее тело молило об этом. Нужно вырваться из его власти. Чем дольше длится этот интимный контакт, тем слабее ее решимость. И сильнее желание снова испытать прикосновение его рта к ее губам...

Пруденс запаниковала.

– Дайте мне встать! Хватит с меня ваших грубостей, сударь.

Она заметила, что машинально копирует тон дяди Освальда, но это лучшее, что она могла сделать. Лорд Каррадайс вопросительно поднял бровь.

– Грубостей?

– Я хочу встать, сэр, – вспыхнула Пруденс. – Я уже вполне здорова.

– Но это было так восхитительно – привести вас в чувство подобным образом, – дерзко протянул он.

Так вот оно что! Он играет в свои игры! Решительность Пруденс мгновенно ожила.

– Отпустите меня, сэр! – Она подняла руку, чтобы оттолкнуть его. Сумочка по-прежнему болталась у нее на запястье.

– Нет, – улыбнулся он. – Думаю, вас нужно еще немного оживить.

– Пожалуйста, отпустите меня!

Он покачал головой.

– Ну если вы не хотите по-хорошему... – Пруденс ударила его сумочкой по голове.

Раздался стук. Грейс использовала для подарка первоклассный картон и, украсив его египетскими божествами, основательно покрыла сумочку лаком.

– Ой! Черт побери, что...

Она попыталась оттолкнуть его, но он крепко ее держал. Тогда она ударила его снова.

– Проклятие! – Гидеон поднял руку, чтобы перехватить ее сумку, и его объятия ослабли.

Пруденс, воспользовавшись возможностью, неуклюже соскользнула на пол. Она вскочила на ноги, колени у нее дрожали. Поэтому она спряталась за инкрустированным письменным столом из черного дерева, незаметно опираясь на него.

– Как вы смели на меня так наброситься?!

– Наброситься? – Он потер голову. – И у вас хватает духу обвинять меня, после того как вы атаковали меня этой ужасной сумкой? Какого дьявола?

Пруденс не обращала на него внимания.

– Я не такая, как вы, лорд Каррадайс!

Он перестал потирать ушибленный лоб и, взглянув на нее, с насмешливым упреком сказал:

– Думаю, Пруденс, теперь нам обоим понятно, что вам нравятся такие, как я.

И улыбнулся возмутительно притягательной улыбкой. Пруденс игнорировала притягательность и сосредоточилась на возмущении.

– Вы ошибаетесь. Мне решительно не нравятся такие, как вы! – весьма убедительно, по ее мнению, произнесла она.

Его глаза блеснули. И он потихоньку подкрался к ней.

– Уверяю вас, вы ошибаетесь. Думаю, нам нужно снова проверить эту теорию.

Господи! Он снова собирается ее поцеловать. Его глаза вспыхнули жарким огнем, который она уже научилась распознавать. Она не может позволить ему прикоснуться к себе. Пруденс спряталась за стол.

– Прекратите сейчас же! Я не для вас, лорд Каррадайс.

На его лице появилось напускное сокрушенное выражение.

– Ах, но ведь нас просто влечет друг к другу...

– Я сказала вам, что помолвлена! – в отчаянии воскликнула Пруденс.

– Ах да, я совсем забыл, – улыбнулся лорд Каррадайс, снова потирая голову. – Вы помолвлены с герцогом Динзтейблом, или со мной, или с младшим сыном без особых перспектив. Я забыл, с кем именно.

– Вы прекрасно знаете, что я не помолвлена ни с вами, ни с герцогом, – отрезала Пруденс. – Я объяснила, что это была ошибка.

– Ошибкой было оставить у вас в руках этот чертов ридикюль, – удрученно сказал лорд Каррадайс. – Из чего, скажите на милость, он сделан? Из дерева?

– Из картона! Не понимаю, почему вас это интересует, это не ваша забота...

– Именно моя, потому что меня стукнули им по голове! У этой сумки дюжина острых углов, она тяжелая как свинец. И к тому же она просто уродливая. Почему вы носите с собой сумку, которая весит тонну и, на мой взгляд, абсолютно не подходит к вашей обуви?

– Причина, по-моему, ясна даже вам, – язвительно заметила Пруденс. – Девушке в Лондоне просто необходимо иметь под рукой увесистую сумку, разве не так? Особенно когда девушка наносит визиты. Кроме того, она совсем не уродливая. Это подарок, дело рук моей младшей сестренки, поэтому для меня она более ценная, чем вся ужасная и дорогая мебель в этой комнате.

– Я совершенно с вами согласен.

Пруденс взглянула на него, прищурив глаза. Она ни на йоту не верила его словам.

В его улыбке не было и намека на раскаяние.

– Эта мебель действительно просто ужасна. Мать Эдуарда намеревалась лет семь-восемь назад дать обед в стиле фараонов, ожидая, что сын вступит в светское общество. Однако по причинам, которые мы не станем сейчас обсуждать, это оказалось напрасным. И дом теперь наполнен вышедшей из моды мебелью. Самое скверное, что Эдуард совершенно не интересуется мебелью, он оставил все как есть, и это оскорбляет вкус чувствительных людей. Вас по крайней мере извиняет то, что эту отвратительную сумку навязала вам малютка.

– Грейс не малютка, и она мне ничего не навязывала. По счастью, меня очень любят... – Она умолкла и сделала глубокий вдох, стараясь обуздать свой нрав. – Хватит обсуждать мою сумку, – с достоинством сказала она. – Она не имеет никакого значения.