— Обязательно! — пообещал маркиз. — А теперь берегите себя. И не оставайтесь больше наедине ни с одним мужчиной, даже если он слепой или на костылях!

Маркиз хотел рассмешить Лаэлу, и это ему удалось. Девушка весело рассмеялась. Он вспрыгнул в седло и, приподняв шляпу в знак прощания, поскакал через лес.

Лаэла проводила его долгим задумчивым взглядом. Когда всадник исчез из виду, она вздохнула и, повернувшись, медленно побрела в сторону дома.

«Какой он замечательный! Нет, он просто удивительный! — размышляла она по пути. — Какая я счастливая, что встретила его! Он такой добрый и все-все понимает. — Она взглянула на небо. — Я знаю, мамочка, что не должна была соглашаться переезжать в этот дом, не уплатив ему. И конечно, не нужно было разрешать ему покупать мне материал. Для работы. Но я не могу придумать, как мне заработать немного денег. Я не хотела рассказывать ему, что кузина Эйврил продала все вещи из нашего дома».

Она пошла дальше. Наконец показался дом. Девушка остановилась и подумала о том, как неприятны ей все эти люди, которые собрались у сэра Перси. Мужчины все время пьют, ведут себя шумно и развязно. Она знала, так не должны вести себя благородные люди. Женщины все были старше ее. Они не обращали на Лаэлу никакого внимания, но зато заискивали и лебезили перед ее кузиной. Лаэла понимала, они кружатся вокруг Эйврил Хорнклиф, потому что она так богата. Наверное, не по-христиански так думать о других людях, но она ничего не могла поделать с собой. Они не нравились ей. Еще раз Лаэла подумала, что ни один мужчина среди гостей не похож на джентльмена, какими были ее отец и сэр Лоренс. И мистер Лайон! Нет, она не покривила душой, говоря ему, что он настоящий джентльмен. А вот мистер Дентон-Паркер, сэр Перси… Папа называл подобных людей прохвостами. Наверное, и их он назвал бы так же!

Она подошла к дому. Скоро шумная толпа гостей возвратится со скачек.

— Боже… помоги мне! Защити меня, — прошептала девушка, поднимаясь на террасу. — Я боюсь их! Я так боюсь их!

Глава VI

Не успела Лаэла войти к себе в комнату, как послышался шум карет во дворе. Гости возвратились со скачек. Комната Лаэлы находилась в самом конце коридора второго этажа. Девушке оказали невероятную честь — разместили среди самых почетных гостей сэра Перси. Наверное, первоначально комната предназначалась для какого-либо холостяка. Стены были оклеены роскошными обоями и увешаны гравюрами, изображающими различные спортивные соревнования. По правде говоря, комната могла быть даже уютной, если бы не ковер — совершенно новый, невообразимой ярко-ядовитой расцветки. Большое окно, выходившее на улицу, давало много света. Шить можно было практически весь день. Лаэла выглянула в окно и увидела, что первая карета остановилась у парадного крыльца. Гости шумно выходили из нее. Следом подъехал еще один экипаж. Там было больше мужчин, чем женщин, и эта публика была еще более шумной. Чувствовалось, что все они изрядно приложились к спиртному на скачках и, судя по их настроению, развлеклись там на славу.

Лаэла была рада, что не поехала с ними. Как хорошо, что она встретилась с Джоном Лайоном в лесу! И как замечательно они поговорили! Нет, она не встречала еще в своей жизни человека, который бы проявлял столько внимания и заботы и так хорошо понимал ее. Он не только защитил ее, но и помог дельными советами. Девушка с грустью подумала, что, когда он уедет от них, все в доме будет иным. Зря она так настойчиво советовала ему поискать другое место. Теперь оставалось только надеяться, что мистер Лайон довольствуется должностью кучера у леди Хорнклиф и останется здесь навсегда. Впрочем, для нее не было секретом, что и в деревне, и в Лондоне слуги возмущались тем, как обходится с ними хозяйка.

Старая экономка, долгие годы работавшая у покойного сэра Лоренса, даже призналась, что, если бы не преклонный возраст, немедленно упаковала бы свои вещи и ушла восвояси.

— Не осталась бы здесь ни секунды, мисс Лаэла, — сказала она.

Лаэла умоляла ее не делать этого.

— Без вас все в доме будет не так, — убеждала она старушку, хотя и знала, что в последнее время большая часть работы по дому легла на плечи дворецкого и горничных.

Это они непрестанно мыли, чистили, убирали, натирали, наводили блеск и красоту во всех комнатах, А потом в один прекрасный день все услышали, что этот чудесный дом больше не подходит леди Хорнклиф. Он, видите ли, слишком мал и беден для нее. Лаэла вспомнила, каким ударом для нее было, что ее дом тоже продадут. Ей и брату некуда было ехать, да и денег тоже не было. Поэтому вначале она даже обрадовалась, когда кузина Эйврил попросила ее остаться. Но теперь, узнав, что должна отправить Пита в приют, она возненавидела свою родственницу. Чувство ненависти прежде было абсолютно чуждо Лаэле. В их доме, еще при жизни отца, всегда царила любовь. И даже после его смерти мать, продолжая безутешно оплакивать мужа по-прежнему окружала своих детей любовью и нежностью. И они тянулись к ней, чувствуя в ней опору и источник всего прекрасного в жизни. И вот теперь они остались с Питом одни в целом свете! И если бы не Джон Лайон, то страшно было бы подумать о будущем. Прошлой ночью она долго лежала без сна и все планировала, как станет зарабатывать деньги и на что будет тратить их — вначале на пропитание для себя и Пита, потом на его образование и, наконец, на выплату ренты Джону Лайону за дом. Наверное, в доме сохранилась какая-то мебель, а если нет, то на первых порах придется обходиться тем немногим, что удалось сберечь Лаэле. Сообщая девушке о своем решении продать ее дом, кузина Эйврил высокомерно заметила:

— Ты ведь переезжаешь ко мне, поэтому тебе не потребуется ничего из этого барахла. Я продаю дом вместе с обстановкой.

Лаэла на коленях выпросила у нее разрешение оставить несколько дорогих вещей, которые любила ее мать. Она помнила их с детства — красивый французский секретер, за которым мама всегда писала письма, инкрустированный столик, за ним отец любил играть в шахматы. Она взяла также несколько картин, дорогих ее сердцу прежде всего потому, что отец рассказывал ей не раз о том, что на них изображено. Ей разрешили взять с собой еще несколько вещей, до того как в дом приехал новый хозяин. Священник очень жалел Лаэлу и пообещал сохранить все в целости и сохранности. Но у них не было ни кроватей, ни гардин, ни прочей домашней утвари. Ничего! Это все подождет, пока Джон Лайон не продаст ее изделия и не выручит немного денег на первый случай.

«Будет трудно, будет очень трудно», — подумала девушка. Но это все же лучше, чем расстаться с Питом и жить у кузины, зная, что она считает каждый пенни, потраченный на них.

«С Божьей помощью мы все преодолеем!» — сказала себе Лаэла и высоко подняла голову, словно уже сейчас была готова вступить в борьбу со всем миром.

Подъехал третий экипаж, и первым из него вышел мистер Дентон-Паркер. Увидев его, Лаэла инстинктивно отпрянула от окна и спряталась за гардину. Скорее всего он даже не заметил ее, но один его вид заставил Лаэлу содрогнуться. Она не пересказывала Джону Лайону, что именно говорил ей Дентон-Паркер за обедом. Ей было стыдно, что незнакомый мужчина мог говорить такие фривольности. Но дело было даже не в том, что он говорил, а в том, как он говорил это и как при этом смотрел на нее. Лаэла подсознательно чувствовала в выражении его глаз что-то неприличное и низменное. «Сегодня вечером надо постараться избежать его общества, — решила она. — А теперь пора идти к кузине Эйврил».

Время близилось к ужину. Она вымылась и переоделась в простенькое платьице, которое сама сшила. А вернее, перешила из одного из маминых старых платьев. Конечно, оно не идет ни в какое сравнение с роскошными нарядами других дам, подумала девушка, сама не осознавая того, что его изысканная простота еще более подчеркивает ее красоту и очарование молодости. Фасон удачно выявлял стройную фигуру и тонкую талию Лаэлы. Она напоминала юную богиню. Впрочем, Лаэлу больше заботил не собственный наряд, а то платье, которое она переделывала для леди Хорнклиф. Это была сложная работа. Платье шилось в дорогом ателье на Бонд-стрит, было богато украшено шитьем и драгоценными камнями, но оказалось узким в груди, и Лаэле удалось исправить этот дефект. Она надеялась, что кузина одобрит ее работу. Лаэла решила, что появится в столовой в самую последнюю минуту, иначе мистер Дентон-Паркер непременно сядет рядом, как сделал это вчера. Ей становилось не по себе от того, как он наклонялся к ней, как смотрел на нее, стараясь при каждом удобном случае прикоснуться то к ее руке, то к плечу, то к талии. В дверь постучали. Лаэла открыла и увидела на пороге камеристку своей кузины.

— Ее сиятельство хочет видеть вас, — сказала та несколько агрессивным тоном, который всегда использовала в разговоре с Лаэлой: она с негодованием отнеслась к тому что кто-то еще прислуживает ее хозяйке.

— Я всегда выполняла ту работу, которую теперь делаете вы, — сказала она как-то Лаэле обиженно, — и никогда не жаловалась, что у меня много работы, хозяйка всегда была мной довольна.

— Не сомневаюсь, что вы прекрасно шьете, — согласилась Лаэла, — но у меня нет других талантов. И поэтому я могу только радоваться, что ее сиятельство дала мне возможность делать эту работу для нее.

Лаэла часто думала, что служанка леди Хорнклиф — ее звали Смизерс — находится в значительно более выгодном положении, чем она сама. Смизерс прилично платили, а у Лаэлы не было никаких доходов. Первое время девушка надеялась, что леди Хорнклиф будет давать ей хоть немного денег за шитье, но вскоре после того, как она перебралась в дом кузины, та сказала:

— Я содержу тебя, и, потом, ты моя компаньонка, а не служанка. Поэтому нет никакого резона платить тебе жалованье. Все, что тебе надо, я куплю сама.

Лаэла целыми днями проводила за шитьем. Как-то раз, пересилив себя, она попросила у кузины дать ей немного денег.

— Я бы хотела купить небольшие подарки Питу и, конечно, вам, — сказала она запинаясь и волнуясь, испытывая при этом неведомое ей ранее чувство униженности и нищеты.