Он кивнул:

— Ты права.

— С тобой уже случалось такое прежде?

— Да.

— Так почему ты продолжаешь сюда ходить? — спросила она. — Бродишь, где вздумается.

Мартин помолчал, обдумывая ее слова.

— Мне кажется, — в конце концов, ответил он, — что из-за того, кто я есть.

Девушка выглядела слегка озадаченной, но Мартин не спешил ей помочь. Он не знал, как объяснить девушке, что снова и снова ходит в город и ввязывается в бессмысленные драки только потому, что отказывается запирать себя на Вершине.

В фамильном особняке, слишком просторном, с неуместными колоннами, построенном в подражание довоенным плантаторским поместьям, Мартин всегда чувствовал себя неуютно. Испещренные прожилками мраморные полы были слишком скользкими, чтобы нормально ходить, а когда Мартин был маленьким и пытался кататься по ним, как по льду, он непременно оказывался в руках непреклонных нянь или кого-нибудь из горничных. Родители постоянно нанимали новую прислугу, причем увольнение старой зависело в основном от непредсказуемых перемен в настроении отца Мартина, Эша Рейфила, внушительного мужчины и крайне требовательного управителя, унаслёдовавшего семейное дело по производству женских шляпок.

Побочным результатом отцовского бизнеса было обилие головных уборов у мамы Мартина, Люсинды. Складывалось впечатление, что шляпок у нее больше, чем у любой женщины в мире. Для них была отведена специальная комната, названная шляпочной. Там хранились высокие пушистые шляпки, похожие на взбитые сливки, и маленькие, из черного бархата, которые замечательно смотрелись бы на похоронах государственного деятеля. У Люсинды была баклажанно-фиолетовая шляпка, украшенная крошечными жемчужинами, и желтая широкополая шляпа, отбрасывающая такую же тень, как и лютики, растущие на фамильных клумбах, и привлекающая столько же насекомых. Люсинда Рейфил была безмерно несчастной женщиной: она старалась заполнить все свое время заботой о шляпах и своей внешности, лишь бы забыть о своем несчастье.

Центром светской жизни и досуга для Рейфилов был лонгвудский загородный гольф-клуб, в котором состояли все обитатели Вершины. Он был расположен на холмистых просторах за городскими воротами. Каждое субботнее утро начиналось с того, что Генри садился за руль семейной машины и аккуратно вез всю семью через город к лонгвудскому загородному гольф-клубу, где отец Мартина запускал мяч за мячом в траву и громко ругался, если попадал в песчаную ловушку, мать пила один коктейль за другим, проводя день в алкогольной дымке, а Мартин был предоставлен самому себе.

Он ненавидел клуб. Другие ребята казались ему высокомерными, неприятными или, хуже того, совершенно тупыми. Они были миниатюрными копиями собственных родителей, и мысль о том, что он станет похожим на них, по-настоящему пугала Мартина. Его отец был привлекательным мужчиной, но довольно грубым и черствым. Ему не хватало душевной чуткости, он постоянно был на что-то зол или чем-то раздражен. Мать Мартина, элегантная блондинка, уделяла своей начинающей увядать внешности слишком много внимания, что мешало ей быть действительно красивой. Мартину казалось, что она похожа на слегка отчаявшуюся старшую сестру Риты Хейворт[4], если, конечно, у актрисы когда-нибудь была сестра.

Мартин, довольно рассеянный и задумчивый мальчик, был лишь отдаленно похож на родителей. Его волосы были иссиня-черными, а глаза — серыми, с тонкими прожилками, окружавшими зрачок, словно их вырезали из того самого мрамора, который покрывал пол в родительском доме. В его теле присутствовала особенная легкость, позволявшая Мартину без труда перебираться через изгороди и бегать быстрее, чем кто-либо из его знакомых. Ему казалось, что он все время откуда-то пытается сбежать.

Сидя на крохотной кухне маленького дома рядом с незнакомой девушкой, Мартин вдруг понял, что отсюда ему сбежать не хочется. К его собственному удивлению, он был бы рад просидеть весь день за этим старым, расшатанным столом. Глаз стал болеть меньше, так что Мартин положил мясо обратно на влажную газету.

Внезапно дверь на кухню отворилась, и вошел отец девушки. Это был красивый, но явно уставший мужчина в футболке, под мышками промокшей от пота. Он принес с собой сильный дух земли, который Мартин чувствовал, когда шел по парку: смесь запахов земляных комьев, извести и чего-то еще, острого и резкого. Краска и скипидар, понял Мартин.

Мужчина посмотрел на него — что было в этом взгляде, Мартин не смог бы объяснить, — затем медленно кивнул в знак приветствия.

— Клэр, — повернулся он к дочери. — Не достанешь мне пива? И может, начнешь готовить ужин? Твоя мать раскошелилась на небольшой стейк.

Итак, ее звали Клэр. Простое имя, которое очень ей шло. Они с Мартином обменялись виноватыми взглядами. Кусок мяса, который он только что прижимал к своему глазу, будет приготовлен и съеден. От этой мысли, одновременно пришедшей им в голову, стало немножко противно и вместе с тем весело.

— Я Мартин Рейфил, — представился он отцу Клэр.

— Сын Эша Рейфила? — уточнил тот.

Мартин кивнул.

— Я как-то работал на него, — неопределенно сказал отец Клэр, но Мартину и так было понятно, о чем он думал.

Все были приблизительно одинакового мнения об Эше Рейфиле: плохой, бесчестный человек, которого работающие люди Лонгвуд-Фолс никогда не назовут своим другом. Неоднократные попытки привлечь его к ответственности ни к чему не приводили — отец Мартина был слишком влиятельным, так что обычно все заканчивалось громкими замечаниями или тихим ворчанием.

Мартин смутился и попытался сменить тему.

— Ваша дочь очень помогла мне сегодня, — объяснил он.

— Да, она у меня любит помогать людям, — прозвучало в ответ.

Затем отец Клэр вышел из кухни, прижимая к шее бутылку имбирного пива. Мартин подумал, что через несколько минут он, скорее всего, уснет где-нибудь, задрав ноги к потолку.

— Мне надо идти, — сказал он Клэр.

— Да, — откликнулась девушка. — Кажется, уже пора.

Но Мартин не двигался. Они улыбались друг другу — ни один из них не хотел, чтобы он уходил, и оба это знали. Девушка, о существовании которой еще сегодня утром он и не подозревал, просто сидела за столом, смотрела на него и явно наслаждалась ситуацией, а его переполняли странные чувства. Она играла, и его все больше увлекала эта необычная игра.

Нечто подобное он уже испытывал два года назад. Тогда родители наняли кухарку по имени Николь Клемент. Она приехала из маленького городка Лурмарен, что на юге Франции. Нельзя сказать, что Николь была красивой: немного полновата в бедрах, волосы вечно взлохмачены, — но при этом от нее веяло теплом и доброжелательностью. Мартин часто сидел на кухне и смотрел, как она помешивает соус в медной кастрюльке или режет морковку, так же ловко, как крупье в казино раскладывает карты. Она учила мальчика всему, что знала сама о стряпне, и как только родители уезжали из дому, он мчался к Николь и сидел в самом центре круговорота аппетитных запахов и дребезжания посуды, окруженный паром, который вырывался из кастрюль, стоило хоть чуть-чуть приподнять крышку. Николь Клемент показывала ему, как прогнать пузырьки воздуха из теста и как сварить яйцо, чтобы оно не лопнуло. Мартин стал настоящим кулинаром, ловким и искусным, и мог приготовить блюда не только американской, но и французской кухни. Но если маму Мартина скорее забавляло его увлечение, то отец считал, что все это девчачьи глупости, которые ни к чему его сыну в будущем.

Однажды, когда Мартину было пятнадцать, а Николь двадцать шесть, они стояли рядом и вместе готовили картофель. Вдруг, повернувшись к девушке, Мартин заметил, как мука, подобно первому снегу, присыпала ее волосы, как ловко и быстро движутся ее пальцы, нарезая тонкие картофельные кружки. Не успев осознать, что он делает, Мартин наклонился и крепко поцеловал Николь в губы. Ее глаза распахнулись от удивления, но уже через несколько секунд она выпустила из рук кухонный нож и ответила на его поцелуй. Вскоре они оказались в кладовой. Сидя на полу маленькой комнаты в окружении банок с томатной пастой и вареньем, между которыми свешивались сетки с чесноком, Мартин и кухарка в абсолютной тишине быстро раздевали друг друга.

Через некоторое время — мальчик понятия не имел, сколько времени прошло, — они выбрались из кладовой. Мартин оправлял помятую рубашку, отбрасывал с лица непослушную прядь волос, которая ему все время мешала, и пытался перевести дух. Именно тогда он понял, что никогда не станет шляпочным королем, как его отец, и его жизнь никогда не будет состоять из поездок в загородные клубы, финансовых операций и постоянной тоски. Мартин повернулся и посмотрел на Николь, которая судорожно дергала тесемки фартука, стараясь привести его в должный вид. Девушка выглядела явно испуганной из-за того, что только что произошло.

— Не волнуйся, все в порядке, — подошел к ней Мартин.

— Спасибо тебе, Мартин, — сказала она, как всегда произнося его имя на французский манер. — Знаешь, а ты очень милый. Просто находка для девушки.

Через месяц Николь уехала. Увольняясь, она настойчиво повторяла Мартину, что ее решение не имеет никакого отношения к тому, что произошло, просто она очень соскучилась по своей семье в Лурмарене. Он не знал, верить ей или нет, но, прощаясь, она плакала и обещала ему писать. И действительно, изредка ему приходили от нее письма. Новая кухарка оказалась здоровой, крепкой дамой родом из Швейцарских Альп, она пела военные песни и в каждое блюдо добавляла тертый сыр. Несмотря на то, что Мартину удалось у нее кое-чему научиться, друзьями они так и не стали.

После случая в кладовой Мартин стал еще тише и задумчивее. И вот теперь в маленькой кухне на окраине города чувство, которое он испытал в тот день, вернулось к нему. Мартин вдруг представил, как он лежит на полу в этой небольшой комнате, пропитанной запахами еды, и рыжеволосая девушка по имени Клэр лежит рядом. Он представил, как посвятит ей всю свою жизнь. Он мечтал об этом, и не знал почему.