Квартира стареющего мачо, мамина хрущоба, подсобные помещения заведения — для удовлетворения страсти годилось все. Исключение составляли разве что кабинки в мужском туалете. И на том спасибо.

— Спасибо, — протолкнула сквозь слипшиеся губы Лера.

Волевым усилием ей удалось стряхнуть наваждение и загнать в стойло разгулявшееся воображение.

— Валерия, по-моему, я сегодня не в форме. Говорю что-то совсем не то. Это вы меня взволновали, и я счастлив, что это случилось, и поднимаю за это бокал. — Взгляд Крутова лишал остатков сил и, как сургуч, запечатывал рот.

Лера нервно рассмеялась:

— Думаете, за это стоит пить?

— Конечно. Не представляете, как я скучал по этому ощущению. Думал, уже все в прошлом и пора кропать мемуары: «Путь к мужскому одиночеству», или «Откуда берутся холостяки», или что-нибудь в этом роде.

— Может, в этом и есть ваше призвание.

— Н-да, — крякнул Василий, на долю секунды оторвав взгляд от накрашенного рта. Он уже чуть было не ляпнул: «Ну его, этот ужин, махнем ко мне?» — Ну как я мог забыть, с кем имею дело. Райтер, кажется, так сейчас принято говорить? — продемонстрировал осведомленность Крутов.

— Принято. — Лера глупо хихикнула и посмотрела на Крутова.

Кажется, пронесло. Осьминог на дне карих глаз затаился в ожидании, в показном смирении сложил щупальца. Не в этот раз, не в этот.

Волна напряжения схлынула, оставив опустошенный штормовым набегом берег.

— Как прошел день? — нашел нейтральную тему Василий.

— Бывало и лучше. А у вас?

— А меня сегодня навестила ваша коллега, Чижевская, — для поддержания разговора сообщил Крутов, но, еще не окончив фразу, вспомнил про адюльтер самки богомола с мужем Валерии.

«Осел, — тут же окрестил себя Василий, — тебя же Леночка ввела в курс. Идиот. Взглянуть бы разок в глаза этому Ковалеву. Полный кретин — такую женщину поменять на эту задрыгу Чижевскую».

Лера никогда не умела держать удар. Клеймо неудачницы, как стертая временем пиктограмма, проступило на нежных щеках, на чистом лбу и вмиг утративших чувственность губах. Неудачница. Клуша. «Уже весь город в курсе» — эта мысль убивала наповал. Губы задрожали, пальцы переплелись и побелели.

Крутов физически ощутил, как Лере плохо.

— Самоуверенная девица, как все молодые, — кинулся заметать следы Василий, — пришлось выпроводить.

Нужно было срочно спасать положение, играть в плохого парня и хорошего. Муж — козел, а Крутов — душка, прелесть, умница. В отличие от плохого мужа (тупого, самодовольного, трахающего все живое примитивного кобеля) хороший парень Крутов отверг самку богомола.

— Почему? — вяло поинтересовалась Лера. Глаза намокли, из серо-голубых превратились в прозрачно-голубые.

— А вы не будете смеяться?

— Постараюсь, — пообещала Лера, думая о том, как не расплакаться.

— Охотниц за головами побаиваюсь, если честно.

Тактика сработала: Василий вызвал у Леры прилив благодарности. Не соблазниться профурой Чижевской — это не всем под силу. Некоторые штатские не устояли и одним движением, одной фрикцией перечеркнули четырнадцать лет совместной жизни. Просто жизни.

Лера хмыкнула:

— Вы?

— Вы обещали, — предостерег Василий, — это не кокетство, поверьте. Я ортодоксален и терпеть не могу, когда женщина меняется с мужчиной местами, перехватывает инициативу, убивает все мужское вокруг себя.

— Наверное, они хотят, чтобы мужчины приступали к делу немедленно, жизнь ведь так мимолетна.

— В том-то и фишка: чтобы заставить мужчину действовать немедленно, провокация должна быть тонкой, умной и хорошо просчитанной. Научиться этому невозможно, с этим надо родиться.

Лера заподозрила, что Крутов имеет в виду мамину горжетку.

— Василий Васильевич, вы сейчас о мужчинах вообще или о ком-то конкретном?

— Вообще. Прописная истина: качественный товар не нуждается в рекламе.

— Фу, как цинично, — поморщилась Лера, на что Крутов с едва уловимой грустью возразил:

— Что делать? Цинизм — это охранная грамота мужчины среднего возраста. Помогает смириться с тем фактом, что всех не осеменишь. Кстати, разве менее цинично оголять поясницу до копчика? Грудь до пупка? Поверьте, от этого спасает только здоровый цинизм.

— На смирившегося вы не похожи.

— Я? — Крутов весело расхохотался, продемонстрировав зубы бультерьера. — Тут вы правы! Я еще питаю надежду.

— Надежду всех осеменить?

Крутов на мгновение стал серьезным:

— Чур меня. Боже мой, Лерочка, вы сказочно хороши, — окончательно пришел в себя и принялся флиртовать любимец женщин, журналистов и электората, — не простил бы себе, если б не сказал вам этого. Лерочка, а давайте выпьем на брудершафт и перейдем на «ты».

— Можно попробовать, — пробормотала Лера. Щеки пылали — Крутов нравился ей все больше. Особенно это остро отточенное, похожее на клинок «Чур меня» — тайное оружие верных мужей, отцов семейств, монахов, девственников и жертв femme fatale.

Василий поднялся, с фужером в руке приблизился к пребывающей в полуобмороке Лере, они переплели руки и, глядя друг другу в глаза, как и предполагает отдающий глупеньким романтизмом ритуал, пригубили шампанское.

Призвав на помощь все силы, Лера под взглядом Крутова — взглядом бедуина — замерла, с нарастающей паникой ожидая поцелуя.

Поцелуй был неторопливым и поначалу вполне невинным. Лера не успела за себя порадоваться, как Василий, коротко вздохнув, обхватил ее губы своими.

Рот у Крутова оказался деспотичным и горячим, и в самый ответственный момент Леру охватила ни с чем несравнимая слабость, она услышала звон в ушах и свела глаза к переносице. Голова на безвольной шее откинулась, шляпа соскользнула на пол, обмякшая Лера стала сползать следом за шляпой и упала бы, если бы Василий ее не подхватил.

Лере показалось, что она открыла глаза сразу же, но взволнованная физиономия Крутова говорила о другом.

— Зачем же падать? — Змей-искуситель казался обескураженным. Такого эффекта от собственного поцелуя ему наблюдать еще не доводилось.

— Отгадайте, в каком ухе звенело?

— Что-что? — совсем растерялся Василий.

Силы быстро возвращались, и Лера даже позволила себе обидеться:

— Вы что, не знаете? Это же такая примета: звенит в том ухе, которое ближе к стене.

— И что? — по-прежнему не врубался Крутов.

— Я загадала желание, если бы вы верно назвали ухо, желание бы сбылось.

— И какое, могу я узнать?

— Какое ухо?

— Какое желание?

В течение последних тридцати минут единственным желанием Валерии было оказаться с Крутовым наедине в тихом месте, но признаться в этом — значит окончательно уподобиться Чижевской иже с нею.

— Какая теперь разница, если желание все равно не сбудется.

— Восхитительная чушь! И давно это с вами?

— По-моему, все дело в вас, Василь Василич. Вы на меня странно действуете.

— Вы на меня тоже, — пожаловался Василий, — между прочим, мы уже на «ты» перешли.

— Да?

— Что, повторим на брудершафт?

— Не стоит.

Атмосфера за столом неуловимо изменилась. Несмотря на брудершафт и демократичное «ты», несмотря на срывающийся голос, Василий замкнулся.

Одно из двух, тут же заключила Лера: либо у Крутова кто-то есть, и, значит, вовсе не из-за нее, Валерии Ковалевой, Василий отказался от охотницы, как он выразился, за головами Чижевской. Надо расспросить Бочарникову об одноклассничке, о его личной жизни. Не исключено, что Крутов связан обязательствами с какой-нибудь начинающей певичкой или балеринкой, на которых падки народные избранники и члены правительства, видимо, в силу сходства профессий.

Либо короткое помрачение все испортило.

«Дура, истеричка, — убивалась Лера, — такой вечер испортила. Теперь он решит, что у тебя падучая, и поостережется остаться на ночь».

Вот как раз чего меньше всего хотелось Василию, так это остерегаться. Он просто не хотел торопить события и сдерживался изо всех сил. Это был тот случай, когда лучше выдержать чувства, говорил он себе, чем недодержать, — как с шампанским. Если в спешке не выдержать технологию, напиток богов будет отдавать дешевой брагой. Крутову не хотелось, чтобы на пятом десятке его последняя (это был решенный вопрос) любовь отдавала дешевой брагой.

Пока Валерия предавалась запоздалому раскаянию, ужин подошел к концу.


Посетив дамскую комнату, Лера вышла из ресторана и поискала глазами Василия.

В ночном воздухе стоял ошеломляющий запах огурцов — прошел короткий дождь.

Сунув руки в карманы брюк, Василий и Влад бок о бок стояли у «фольксвагена» и с сосредоточенным видом рассматривали протекторы.

Брюки обтягивали соблазнительную пятую точку законодателя, даже в печальном свете электрических фонариков было отлично видно, что депутатский зад не уступает водительскому — задиристому и молодому.

В машине рядом с Крутовым временно ослабевший градус притяжения снова пополз вверх.

Видимо, флюиды Василий Васильевич использовал как индейцы охотничьи стрелы, и щедро приправлял их ядом кураре. Стрелы парализовали волю, мысли присмирели, сбились в кучу. Куда они едут — к ней или к нему, гадала Лера — идейная противница морального фастфуда.

Лера терпеть не могла дух распущенности, насаждаемый Голливудом. Во всяком случае, еще вчера терпеть не могла. Да что там вчера — еще два с половиной часа назад терпеть не могла.

Изредка бросая задумчивые взгляды на притихшую спутницу, Крутов пытался укрепить слабеющую волю, искал поддержку в мудрости царя Соломона и даже отыскал кое-что подходящее случаю: «Всякий торопливый терпит лишение». Притча подействовала на Василия успокаивающе.