Его мысли были заняты почтовой открыткой. С улицы От ничего не пришло, Лола не позвонила, но конверт со штампом «По указанному адресу не проживает» не вернули.

В «хорошие» дни он уверял себя, что полгода еще не прошли. В такие дни, как сегодня, он смотрел телевизор, читал почту и отвечал на звонки. Дафна оказалась настойчивой, и на сей раз он решил поговорить.

– Я знаю человека, который мог бы заинтересоваться твоей книгой. Его зовут Макс Делорм, он с тобой свяжется.

Макс позвонил поздно вечером:

– Я друг детства Дафны. Проводил каникулы с ее семьей с самого моего рождения до развода родителей. Мне было тринадцать. Дафну знаю как облупленную, никогда с ней не спал. Характер у девушки плохой… – Макс улыбнулся. – …зато голова хорошая. Бывает иногда. Нет, довольно часто.

Бертран молча ждал продолжения.

– Мой отец издавал комиксы, три года назад я принял факел из его слабеющих рук. Я знаю, кто ты, видел твои работы, и меня заинтересовала идея книги о воде. Ничего не стану обещать, но хотел бы знать, как ты видишь это издание.

– Нечто текучее, плавное, как прогулка. Несколько коротких текстов. Хочу, чтобы читатели почувствовали воду, и работаю над этим. Много фотографий на каждой странице. Изображения не должны нуждаться в пояснениях. Снимков много, будет еще больше.

– Давай встретимся, когда вернешься.

– Не раньше мая. Я позвоню.

– Не торопись. Я пока подумаю об издательской стороне проекта.

– Спасибо.


Бертран знал, кого должен благодарить за протекцию, и сделал это. Дафна сидела в гостиной, на диване цвета лишайника. Она улыбалась и думала: «Воистину, телефон – чудо! Доносит до нас улыбку и слезы». Дафне впору было расплакаться от счастья: сегодняшний звонок был очень позитивным и обещал будущее, внушающее надежду / ожидаемое / непредвиденное. У нее была природная выдержка, она точно знала, что говорить и делать (или НЕ делать) в решающий момент, если хочешь добиться поставленной цели.

– Хлоэ собирается использовать четыре твои фотографии. Считает, на палубе ты поработал лучше нее.

– В какой номер?

– Июньский.

– Я ей позвоню.

– Работы и правда хороши, я их видела. Тебе следует чаще снимать моду.

– Нет. Это «умный стих», минутное озарение.


Она улыбнулась. Он отключился.


Почему я больше не чувствую твоих рук, Лола?

6

Мари-Анж открыла дверь Лоле с детьми. Франк стоял в конце коридора, опираясь на палку, одетый в широкие штаны и объемный свитер. На бывшую жену он даже не посмотрел, а детям улыбнулся. Они не испугались – видели его лицо каждый день на экране, – закричали «папа»! И обняли, словно расстались накануне, а Лола пошла за чемоданом и коляской. Она не замечала окружающего пейзажа и думала только о Франке: волосы у него той же длины, что и тогда, в Рождество, та же улыбка, с детьми он говорит тем же тоном, но держится скованно.

Она носила вещи, мысленно готовясь встретить взгляд голубых глаз Франка. Мари-Анж указала ей комнату, объяснила, какие вещи они привезли с собой, в том числе раскладушки… Лола прислушивалась к голосу Франка, он и дети смеялись, воспоминания накатывали волнами.

– Уверена, все пройдет очень хорошо, – сказала Мари-Анж.

– Я привезла вам копию моего расписания.

– Отдай Франку…

Лола вернулась в гостиную.

– Вот медицинские карты и мое расписание полетов.

Он встал и отошел, чтобы она могла расцеловать детей.

– Мамочка вернется за вами через девять дней.

Франк вывел ее за дверь, под чистое апрельское небо, и сказал, глядя в упор:

– Я не такой идиот, чтобы похищать Ленни и Марию. – Помолчал и добавил фразу, которую поклялся произнести, чего бы это ни стоило: – Если бы я не остановился на автобане выслушать твое «эпохальное» сообщение, лежал бы сейчас в могиле вместо Камински.

Лола промолчала, и он сказал то, что решил не говорить:

– Мегера была права. Из-за тебя я страдаю так сильно, как не мог даже представить, и топчусь по руинам моей жизни.

– Франк, я…

Он дернул рукой с тростью.

– Я не готов выслушивать извинения и не хочу понимать тебя.


Тишина сгустилась. Франк повернулся, чтобы уйти. Останься он еще хоть на секунду, вынужден был бы признать, что находит Лолу такой же красивой и желанной, как раньше. Его жизнь совсем запуталась. Он подогревал гнев, чтобы держаться на плаву, много работал, голова была занята уравнениями, но… Он все еще любил ее. Готов был выслушать. Но забыть? Никогда.

Швыряние предметов успокаивает нервы, но в лесном шале проблема решалась иначе, совсем просто: Мария молча дала понять, что хочет к отцу на руки.

7

Я понимаю твой взгляд.


Признание Франка не утешило Лолу, и пятьдесят шесть километров обратного пути показались ей нескончаемыми. Она приняла его последние фразы как неизбежную плату за то, что сделала. Расставание с детьми – как следствие моего решения. К счастью, во второй половине дня она улетала, и времени осталось только на сборы. В Лионе ей удалось поспать, оттуда она отправилась в Варшаву, потом в Осло. Чувства были под контролем, но списком пассажиров она завладела, опережая всех своих коллег.

– За кого из звезд ты мечтаешь выйти замуж? – Стюардесса со стильной прической «серебристый ежик» задала вопрос из какого-то дурацкого теста.

– За Джорджа Клуни, как и все, – ответила Лола, думая про себя: Я не хочу увидеть тебя, Бертран. Я хочу тебя.

– Ты выглядишь очень влюбленной!

– Не сильнее любой из нас! – рассмеялась Лола.


Полет туда получился очень комфортным. Пассажиры, экипаж, прогноз погоды, кормежка – все было легко, а вечеринка в Осло «под знаком Джорджа» вышла веселая. Лола закрыла дверь номера, сбросила мокасины, как тринадцатилетняя девчонка, и вошла в «Гугл». Он – как обычно – ничем ее не порадовал, так что пришлось прибегнуть к «спицетерапии». На стоянке и в Нуазьеле черный жакет занимал руки. Телевизор включен, мысли путаются, связать ряд, распустить… Сегодня вечером она будет думать о глазах Франка… И о глазах Бертрана на фотографии в Le Monde – честных, печальных, вопрошающих. Ты думал обо мне? Тебе грустно из-за меня? Я отправила тебя в тот ад… Уверена, ты думал обо мне, когда тебя похищали. Я хочу знать. Я хочу увидеть тебя. А ты нет? Потому-то и не пишешь. Я просто хотела, чтобы ты вернулся как можно скорее.

Я потеряла тебя и испортила жизнь Франку, а хотела обратного.


Она схватила пульт, нажала на кнопку… И попала на конец норвежской передачи. Нет, не о рыбаке, изящно закидывающем удочку, а об очень красивой молодой блондинке, улыбающейся счастливой улыбкой. Она вязала свитер, о котором мечтают женщины всего мира. Лола услышала голос Бертрана: «А ты?» Я хочу жить с тобой. Она взяла спицы и закончила обшлага правого рукава. Я уверена, что не ошиблась в размере. Этот жакет будет тебе к лицу. Черный – твой цвет, Бертран. Твои глаза, твой объектив. Сядь в мой самолет, пожалуйста! Я иногда делаю четыре рейса в день. На следующей неделе лечу в Москву. Мне нужно сказать тебе тысячу вещей. Напиши мне. Напиши мне. Напиши мне.

На следующее утро, на стойке портье, она купила открытку. Черный драккар[62] заходит в порт. Приехало такси. Лола сунула открытку в сумку. На обратном пути в списке пассажиров не оказалось ни одного Бертрана из всех, проживающих на планете, хотя Лола подумала: Пусть Дафна забирает остальных, мне нужен только мой. Они готовились к взлету, где перспектива бесконечна. А до звезд рукой подать – в полете.

На земле все иначе: дети у Франка, ночь беспощадна, тысяча милых пустяков обретают тени и превращаются в слезы. Куда они текут? В Байкал? Каким путем? Что за ветер их гонит? Они проходят сквозь стены, уносят с собой гадкие мысли и питают ими чудовищ, прячущихся по углам… Лола вбежала в комнату Эльзы, скользнула к ней в постель. Сестра не проснулась.

Утром, когда она открыла глаза, Эльзы в кровати не было. Она сидела на своем личном диванчике перед своим личным телевизором и смотрела с конца мультфильм «Тинтин и голубые апельсины».

– Привет, Лола-Лола!

– Как тебе удается смотреть задом наперед и ничего не путать?

– У Тинтина голубая рубашка.

– Всегда. Или желтая. Кажется, я видела…

– У апельсина голубая рубашка.

– Преподаватель Подсолнечник сказал, что этот фрукт мог бы расти в пустыне.

– В десерте, – серьезно поправила сестру Эльза. – Апельсин растет в десерте[63].

Лола закрыла глаза. Подумала об апельсинах Момо. Откуда были апельсины, которые они ели тогда? Она резко поднялась, чтобы прогнать эти мысли, но они не отвязались, потащились за ней по лестнице в ванную. Помню, как ты чистил апельсины. Вкус твоих губ, капли воды в ду́ше. Часы молчания. Я помню все – абсолютно все.

8

Развод совершился, но Франк и Лола при свидании ни словом об этом не обмолвились. Вернувшись за детьми, она вошла на участок, раскинула руки, и Ленни с Марией кинулись в ее объятия с душераздирающим криком «Мама!». Франк так переживал, что у него зашлось сердце. Он решил, что даже к двери дома в Сен-Тибо никогда больше не подойдет, и в воскресную полночь 6 мая отправил Лоле сообщение: 1. Я не выкупаю твою долю. 2. Свою долю оцениваю не ниже 450 000 евро. Стоимость участка и мебели, которую хочу сохранить, возмещу.


Вообще-то он долго колебался, сидя перед монитором. Был еще один пункт – № 3, в котором говорилось, что он ничего не подпишет, если «мерзавец Бертран Руа – Руа, которого ты предпочла мне, придурок и мастер сексутех, разрушивший мою жизнь», захочет купить дом. Франк стер этот пункт по очень простой причине: он не мог видеть написанным имя своего врага. И уж тем более представлять его под стеклянной крышей, которую я спроектировал ради твоего удовольствия… Франк отослал письмо и похромал к холодильнику. На кухню вышла Мари-Анж и напомнила сыну о назначенной на завтра операции.