Их спровоцировал долгий разговор с военными, которые явились в больницу несколько дней спустя, чтобы «зафиксировать его показания». Он описал запомнившиеся детали: цвет, слова, акцент, марка машины, одежда, оружие… Сколько их было? Ему рассказали, что Сади не соврал насчет сломанной ноги, а о планах сына ничего не знал. Того соблазнили деньгами, потом он перебрался в Мали. Сади погиб в банальной автомобильной аварии. Бертран захотел узнать подробности.

– Шофер грузовика выехал на встречную полосу – не справился с управлением.

– А когда это случилось?

– Три месяца назад.

Бертран закрыл глаза. Военврач, высокий худой человек с ежиком седых волос, предложил сделать перерыв, но фотограф не согласился, сказал, что хочет покончить со всем этим и жить как свободный человек.

Позже, когда незваные гости ушли, седой доктор заговорил о том, что пришлось вынести его пациенту. Бертран ответил мгновенно:

– Несмотря на побои, мне повезло больше, чем другим, я жив.

Врач подбодрил его взглядом, сказал:

– Я могу распорядиться, чтобы вас завтра же вывезли на родину. Встретитесь с психиатром. В следующие несколько месяцев у вас возникнет немало тяжелых вопросов, к себе и миру.

Бертран задумался, вспомнил о кольце. Оно рассказывает историю своего хозяина. Я должен ее прожить, эту историю.

Он решил остаться в Хартуме.

– Это трудно объяснить, но мне нужно быть здесь. Хочу выздоравливать и снова начать жить в Африке.

Врач кивнул – одобрительно, и молодой человек потребовал «адрес Лолы Милан. Я знаю, он есть в моем деле. Иначе не отвечу больше ни на один вопрос».

Доктор пообещал и сдержал слово: вечером 5 января Бертран дрожащей рукой записывал адрес и номер телефона Лолы в Германии. Сердце спотыкалось, сбивалось с ритма. Он снял трубку. Линия оказалась отключенной. Они переехали, это точно. Конечно, но Лола наверняка перевела почту на новый адрес. Он достал из ящика открытку, дошел до коридора, и тут ему стало плохо.

Час спустя медсестра принесла чистый конверт. Бертран не стал менять текст. Добавил дату 05.01.12, фразу «Надеюсь очень скоро увидеться» и попросил брата отправить заказным.

В ответ на недоумевающий взгляд Ксавье он подтвердил железным тоном:

– Я начну с того места, на котором застопорился.


Врач улыбнулся. На следующий день он сделал все, что требовалось, а родителям Бертрана сказал:

– Это очень хороший знак – ваш сын возвращается к жизни и хочет продолжить с того места, на котором возникла насильственная пауза.

33

В начале воскресного вечера 8 января 2012 года Франк сидел за компьютером в своем доме в Германии. Он исправлял цифры Камински (партнеров не выбирают), поедая мюсли с молоком. Из телевизора, настроенного на французский кабельный канал, доносился голос мадам Шазаль. Воздушное сообщение восстановлено, Бертрана Руа скоро вернут домой. На секунду подняв нос, он машинально отметил короткие рукава и коралловый цвет ангорского свитера ведущей, которая в этот момент извинялась, что не может представить зрителям следующую гостью – «снегопад нарушил все планы!».

Франк вернулся к кривым и диаграммам, выправленным красным маркером. Потер затылок. Голос журналистки перешел на радостный фальцет, и она возвестила: «Завтра будет сол-неч-но!» Инженер убрал звук – ему хотелось гаркнуть в ответ, что на его берегу Рейна небо остается омерзительно свинцовым! Заснеженные ели тянутся черными стволами вверх, прямые, как дороги на его чертежах. Черный. Белый. Красный. Свет. Снег.

Солнце.

В глубине комнаты, за плоским экраном, Франк заметил девицу в темно-красном платье. Она беседовала со стенами. Асфальт дорог, автобанов и взлетно-посадочных полос. Инженеру дико захотелось пива. Он встал, прошел мимо телевизора и вдруг зацепился взглядом за силуэт в белом кресле. Черт! Бывшая соседка с улицы Эктор! Он хотел сделать громче, но тут зазвонил телефон, и на дисплее появилось лицо Камински.

– Я получил твое сообщение, – сказал Франк.

– Так почему не перезвонил?

– Собирался.

– Ты меня задолбал!

– Охотно верю. Но я, кажется, додумался, как сделать, чтобы покрытие не растрескивалось при -25°.

– Думаешь, что, кажется… Ух ты… Мне это не нравится.

– Нашел – без кажется. Необходимо протестировать одну новую величину.

– Ты – король зануд.

Две секунды раздражения прошли, и Камински произнес:

– Слушаю тебя… – В его голосе сквозило любопытство.

– Нам недостает гибкости.

– Nicht möglich![50] – произнес немец с намеком на улыбку.

– Sehr möglich[51]. Я все пересчитал, введя промежуточную величину, и думаю – нет, знаю, – что все получится.


Камински сел.

– На сколько увеличится гибкость?

Внутренний голос подсказывал, что Франк сейчас выдаст теорию, которая заставит его, Камински, вставать на рассвете, а он мало того, что злоупотребил спиртным во время рождественских каникул, так еще и загрипповал.

– На 0,35.

– 0,35… Шалле рассмеется нам в лицо.

– Нет. 0, 35 – запас, увеличивающий гибкость и сопротивляемость.

– Но ведь микротрещины по сути не важны…

– С точки зрения бизнеса еще как важны!

– Ты перепроверил расчеты?

– Буду сидеть до утра, хотя и сейчас уверен, что прав.

– Интуиция француза?

– Нет, инженера.

– Мы только время потеряем.

– Не будь идиотом, Камински! Мы обязаны добиться лучшего результата, и оба это знаем. Скажешь не так?

– У Шалле послезавтра презентация.

– Значит, у нас есть завтра.

– …

– Я прошу всего…

– …один шанс?

– Поступай как знаешь, – отрезал Франк. – Я приду в лабораторию к семи утра.

34

В этот самый момент, в гостиной дома в Нуазьеле, Лола, сидя перед бормочущим телевизором, читала и перечитывала материалы о побеге Бертрана. Выискивала упущенные детали. Фотограф освободился сам, выпрыгнув из грузовичка, у него украли все, кроме фотоаппаратов, и один из них отклонил роковую пулю. Он едва не погиб. Ему требовались покой и отдых, он оставался в Африке и пока не дал ни одного интервью. Папарацци не сделали ни одной фотографии. Ни одного слова от него. Почему?

По скайпу выступили родители, старший брат, доктор – и ничего не добавили. У Бертрана были глаза матери и цвет волос отца. В каком же он состоянии, если до сих пор не сообщают ничего определенного? – подумала она в тот самый момент, когда Клэр Шазаль произнесла его имя. Она пошла к телевизору, как будто хотела дотронуться до экрана, поставила звук на максимум и громко зашипела на Эльзу, которая веселой пчелкой кружила по комнате. На экране Дафна красовалась в кроваво-красном платье с лиловым воротничком «Клодин», ее волосы были собраны в аккуратный конский хвост. Безупречная челка, безупречная поза в безупречно-белом кресле в центре комнаты, которую Лола не узнала. Лицо Дафны было серьезным и одновременно улыбающимся. Журналистка хотела выглядеть внушающей доверие. Она рассказывала, что смогла коротко поговорить «со своим другом», и телезрители всего мира услышали «с моим возлюбленным». Дафна была рада сообщить аудитории, что Бертран Руа в самом скором времени покинет больницу. Она говорила с Бертраном. Она знает, где он.


– Чтобы вернуться во Францию? – спросила Клэр.

Дафна кивнула.

– Вы знаете, каковы его планы?

– Восстановиться и работать.

Эльза застыла перед экраном и начала повторять:

– Мсье со свадьбы! Мсье со свадьбы! Мсье со свадьбы! Мсье…

– Прекрати! – крикнула Лола.

– Мсье со свадьбы! Мсье со свадьбы! Мсье со свадьбы! Мсье…

– Замолчи!

– Он ел апельсин! – завопила Эльза и швырнула тапок через всю комнату. – Он ел апельсин! Он ел апельсин!

Прибежавшая Жеральдина схватила руки дочери-которая-всегда-говорит-правду и повернулась к той-что-только-и-делала-что-врала.

– Мы верим тебе, дорогая! Верим! И просто хотим понять, почему этот мсье-который-ел-апельсин был на свадьбе Лолы.

– Откуда мне знать?

Эльза встала перед сестрой, уперев руки в бока, и крикнула: «Мсье сложил корки в кучку рядом с моими голубыми туфлями. Рядом стояли два мешка. А майка у него была зеленая, как мамины тапки. В руке, – она схватила сестру за правую руку, – он тоже держал фотоаппарат. А волосы у него были короткие – вот такие». Эльза коснулась головы сестры, посмотрела ей в глаза, и Лола убежала. Жеральдина опустилась на диван. Эльза стояла перед ней и улыбалась – как пирогу из духовки.

– Ты помнишь гораздо больше, чем мы думаем, – устало произнесла ее мать.

Эльза не ответила. Ее взгляд был, как волна в отлив.

– Ты знаешь, кто такой Бертран Руа?

Девушка ткнула пальцем в экран и отвернулась, а через тридцать секунд открылась и захлопнулась дверца холодильника.

Утешимся клубничным рожком.

35

– Ты знаешь Бертрана Руа… – констатировала Жеральдина, входя в комнату.


Лола смотрела, как высокий тонкий силуэт матери плывет к ней, как по воздуху. Жеральдина устроилась рядом. Они лежали в темноте и молчали, сердца бешено колотились – рвались на волю. Жеральдина сложила руки на груди, словно хотела поймать свое на лету или сбежать с ним в другой мир, где время не имеет силы. Страх рушил стены, которые они терпеливо возводили все эти годы, но уж если заводить разговор, то сейчас, не откладывая. Потом мне не хватит мужества.


– Впервые я влюбилась в шестнадцать лет. Его звали Бенуа Дельваль, и он был намного старше, женат и собирался оперировать мне колено.


Жеральдина помолчала, вспоминая первое свидание и все остальные.

– Мы очень скоро поняли, что это любовь – не интрижка, не приключение, – и скрывали наши чувства от окружающих. Я врала, что ночую у подруги, Бенуа придумывал всякие отговорки. Он возил меня в отель в Довиле и на уик-энд в Канн. Обещал уйти от жены, как только я окончу лицей. Пасхальные каникулы я провела взаперти – занималась, учила, повторяла, а он был на конференции в Штатах. Потом занятия возобновились, и в первый день, выйдя из здания, я увидела машину Бенуа. За рулем сидела его жена, она была великолепна в легком темно-зеленом пальто поверх костюма яблочно-зеленого цвета. Она сказала со своим неподражаемым американским акцентом, что знает о нас. С самого начала. Что позволила мужу развлечься, но теперь все кончено. Она протянула мне письмо и заставила прочесть его вслух. Это было унизительно. Бенуа писал под диктовку, я это поняла, но ничего не сказала. Она гипнотизировала меня взглядом и с какой-то свирепой радостью рассказывала, что ее муж сейчас оперирует своего первого пациента в Нью-Йорке. Его карьера выходит на новый уровень, а я должна «взять свою жизнь под контроль и забыть глупую подростковую страсть».