Анжелик Барбера - Бертран и Лола

– На уровне подсознания, понимаешь?

– Да… – Лола едва сумела скрыть нахлынувшие чувства.

Франку не пришло в голову извиниться. Он просто сказал:

– Мне нужен зеленый жакет. Зеленый, как твои глаза.

Лоле захотелось сказать, что она любит его за искренность, порывистость и неуклюжесть, и это была чистая правда. Любовь к мужу не затмевала чувства к Бертрану. А Франк в ответ на ласку пообещал, что завтра вернется к ужину.

Они лежали в полумраке спальни, и он вдруг прошептал:

– Я знаю, как сильно ты любишь наших детей.

Конечно, но не хочу оставлять их с юными созданиями, выдающими себя за Мэри Поппинс. Предпочитаю лицензированную няню.

– Собираешься летать на дальних рейсах или только на средних?

– Буду работать на полставки, но на дальних.

– Не хочешь подумать о наземной коммерческой службе – здесь, во Франкфурте? – спросил Франк.

– И речи быть не может. Я люблю небо, и мне нравится работать.

– Знаю, дорогая. Когда начнешь?

– Следующей осенью, когда Ленни и Марии исполнится полтора года.

– Успеем найти опытную женщину, симпатичную, ненавязчивую, энергичную, двуязычную и… опытную садовницу!

24 декабря 2011 года. С момента исчезновения Бертрана прошло триста шестьдесят четыре дня.

Ксавье сидел в мастерской брата на улице От и разглядывал его работы. Три снимка сушились на прищепках и как будто ждали возвращения мастера. Одна и та же сосна, одинокое дерево посреди поля, заросшего высокой травой. Нижние ветки-лапы идеально горизонтальны. Три разных «взгляда», особый угол для каждой фотографии. Интересно, какую интерпретацию сюжета предложил бы психоаналитик? Бертран среди других людей? Женщин? Слишком просто. И фальшиво. Мой брат, решись он на автопортрет, поместил бы себя на тот же уровень.

Где это снято? В России? Раньше Ксавье никогда всерьез не интересовался делами брата, был зациклен на своей учебе и работе… Стать врачом, помогать людям, облегчать их страдания. И пройти мимо брата…

Идиот!

После похищения Бертрана молодой доктор начал читать работы по психологии и выяснил, что ученые и бывшие заложники единодушны в своих выводах: семья остается чем-то вроде якорной стоянки, причала, точки притяжения. Почему я не хочу детей?

Ксавье размышлял «на тему» не меньше десяти минут, поставив ноги на один из выдвинутых ящиков письменного стола, прокрутил в голове несколько идей, но ни одна не заместила его интуитивной убежденности. Я знаю, что у меня не будет детей, значит, не хочу их. А чего, кроме свободы жить по собственному разумению, хотел Бертран? Как получилось, что он дал себя захватить? Кто это сделал? О чем или о ком он в тот момент думал? О женщине, в которую влюбился? Ксавье хотел понять и доискивался до правды. О чем Бертран думает сегодня? Уж точно не о подарках для родителей! Хотя с него станется…

– Я тебя искал, – сказал Марк, встав рядом со старшим сыном. Хороши, правда?

– Где он их сделал?

– Понятия не имею, но мне нравится ветер в траве. Чувствуешь его, как наяву…

– Я смотрел только на сосну, – признался Ксавье.

– Со мной тоже так было, а потом… я представил, что иду по полю и меня обдувает холодный ветер.

Отец и сын переглянулись. Глаза Марка блестели, но не от слез.

– Я по нему скучаю. – Голос Ксавье упал до шепота.

Минуту спустя в дверях появилась Флоранс. Она обвела взглядом «своих мужчин», сделала глубокий вдох и скомандовала:

– Чтобы я больше не видела кислых рож! Бертран не умер, он вернется. Он-вер-нет-ся.

Она заплакала – впервые за все время, что тянулся этот кошмар. Впрочем, заплакала – громко сказано: одинокая слеза скатилась по правой щеке. Флоранс вытерла ее тыльной стороной ладони и напомнила тоном, не терпящим возражений:

– Сегодня сочельник, шампанское на столе, тосты горячие. Пошли!

И они последовали за ней, как послушные дети. Флоранс Жианелли облачилась в темно-синее платье, надела блестящие босоножки на каблуках, купленные тысячу лет назад, распустила волосы, и они рассыпались по плечам. Флоранс заняла стул рядом с прибором Бертрана, «который ужинает сегодня с нами. Я приготовила то, что любит наш мальчик: устриц, пюре и полено с Гран Марнье»[45].

– Ему понравится, точно вам говорю, – прошептала Женнифер.

– Надеюсь, я чуть не рехнулась, пока пекла.

– Нужно это запечатлеть, – сказал Марк. – Где фотоаппарат?

– Возьми тот, что под елкой.

Ксавье встал на колени, разорвал упаковку, достал подарок, предназначенный Бертрану, и сказал, что внимательно изучил инструкцию.

– Подтверждаю, – кивнула Женнифер. – И батарея заряжена.

– Бертран предпочитает эту модель. Я спросил у… у…

– Я знаю…

Лола передавала тарелки матери, та раскладывала еду. Родители Франка приехали в Нуазьель на машине – из-за большого количества пакетов, – и даже Мегера не стала «выступать», что, по мнению ее внука, не сулило ничего хорошего. Франк посадил бабушку напротив (держи врага поближе!), наклонился к жене и сказал смешную гадость о старухе. Лола хихикнула, а бабка проскрипела:

– Опять злословишь обо мне.

– Ну что ты, как можно! – с широкой улыбкой соврал Франк. – К твоему сведению, у мира нет сформировавшегося центра.

– Мало ли что там болтают ученые! Я верю в Господа!

– Prosit![46]

Франк встал, поднял бокал. Он сиял. Любая другая женщина планеты Земля закончила бы жакет за две недели, чтобы положить его под елку. Да, у него есть пара-тройка причуд, он слегка надоедлив, но надежен, весел, позитивен и устремлен в будущее. Франк смеется, дерет глотку, работает со страстью и азартом. Три дня назад, переступив порог нуазьельского дома, он на полном серьезе сказал Ленни:

– Всякий раз, когда я здесь появляюсь, что-нибудь выходит из строя. Так что начинай привыкать к мысли, что тебе придется стать моей «сменой».

Франк не преувеличивал – так все и было, и он без конца чинил то стиральную машину, то газонокосилку, то смеситель, а то и движок тещиной машины.

Прямо перед десертом потек кран, перекрывающий горячую воду под раковиной в туалетной комнате на втором этаже. Как говорится: «Специально для вас, мсье!»

– Франк! Франк! Франк! – закричала с верхней ступеньки Эльза.

– В чем дело? – поинтересовался он, не вставая из-за стола.

– Кран!

– Ну, что я говорил?!

Он сходил в гараж за инструментами, ведром с тряпкой и поднялся на место «катастрофы», а пять минут спустя потребовал:

– Шампанского мне!

Лола взяла бокал и напоила мужа – он стоял на коленях, скрючившись под раковиной, и разбирался с поломкой.

– Залезь в карман, – попросил он.

Лола сунула руку в левый карман (Франк был левшой) и достала… нет, не гайку и не кран-буксу, а темно-зеленый бархатный футляр. Внутри лежал дивный сапфировый кулон-сердечко.

Франк поймал взгляд жены.

– Я пропустил рождение близнецов, твой первый День матери и день рождения… Не сердись и поцелуй меня, пожалуйста.

Чем занят бог, которому поклоняются мужчины? Что я забыла в жизни человека, который заслуживает много лучшего, чем такая жена?

Бертран проснулся. Лежал в полной темноте, притворяясь спящим, и слушал голоса за пределами пещеры. Судя по всему, его мучители собирались в дорогу. Он открыл глаза, только когда кто-то дернул за цепь. Охранник со шрамом на щеке ударил его ногой и грубым тычком выгнал наружу. Фотограф облегчился под звездным небом, чувствуя у затылка дуло пистолета. Сегодня 25 декабря, думал он. Сейчас около 4 утра. На мгновение он впустил в голову трусливую мыслишку: «Достаточно одного неловкого движения. Притвориться, что собираюсь сорваться с места и…»

Мопассан прав.

Мысль о смерти посетила его не впервые. О самоубийстве. Он снова затосковал по парижскому звездному небу и руке Лолы в своей руке. Он сильно изменился с тех пор. И сохранил главное. А.О.Л.Л. У него были предчувствия. Еще какие! Апельсины. Африка. Кровать. Свобода. Лола. Вы нужны мне одинаково сильно. Как жаль, что я не поверил наитию… В следующий раз буду умнее. Где ты празднуешь Рождество? Как себя чувствуешь?

Бандит сильнее надавил дулом, и Бертран протянул руки. Воображаемый щелчок – и заскорузлая веревка впилась в запястья. Нынешним «хозяевам» Бертрана было лет по пятнадцать-восемнадцать, но каждый держал в руках «АКМ». Первый парень обернулся, Бертран проследил за его взглядом и заметил пятерых мужчин рядом со светлым джипом и грузовичком с брезентовым верхом. Чуть выше по дороге стояла третья машина. Он лежал на полу, прижав к себе рюкзак, и не шевелился. Ему связали лодыжки.

Все как всегда.

Два охранника устроились на сиденье. Бертран не узнавал их голосов. Новенькие. Один из них ударил его ногой по голени. Хлопнули дверцы. Водитель повернул ключ в замке зажигания. Щелчок – и тишина. Десятая, двадцатая, пятидесятая попытка… Стартер не реагировал. Клеммы отошли? Аккумулятор разрядился? Тут уж ругайся не ругайся, ори не ори, ничего не поделаешь. Бандиты выпустили несколько очередей в воздух, потом все стихло. Они убьют меня.

Лола проснулась в своей прежней комнате. Ее разбудил кошмар. Я кричала? Франк спал так крепко, что даже не пошевелился. Цепочка с сапфировым сердцем холодила кожу, несмотря на толстое одеяло. Ее настоящее – не только подарок – оборачивалось ужасающей реальностью.

Ужасно жить рядом с человеком и предавать его. Муж подарил Лоле роскошное украшение, он верил, что их жизнь будет прекрасной. Франк не отстранялся, был рядом, хватал ее в охапку, делился планами. «Хочу в отпуск. С тобой. Только мы вдвоем». После рождественского ужина они занимались любовью. Вернее будет сказать, Франк занимался любовью с женщиной, которая стала другой, и ей не хватило храбрости признаться. Она мучилась, терзалась, пыталась подобрать слова – и не могла. Совета просить не у кого. Над ней посмеются или упрекнут в неблагодарности: у тебя такая замечательная семья, а ты с жиру бесишься! Что делать? Забыть?