Анжелик Барбера - Бертран и Лола

Это я.

Молодой человек схватил любимый фотоаппарат и вошел в сад за домом. Столкнулся с матерью, и она поинтересовалась:

– Куда направляешься?

Бертран не ответил, перепрыгнул через решетку – ну чисто кот! – и рванул по улице до тропинки, змеившейся между домами родителей его друзей детства Люка и Мориссе. Он мчался по гравийному проходу к шедшему вдоль дороги лесу, тяжело дышал, отдувался, пыхтел, ища дерево определенной породы. Облетевшее, хлипкое или молодое. Любое. Это заняло некоторое время. Бертран забирался все глубже, каждые две минуты задирая нос к небу. В этот последний октябрьский день солнце слишком быстро катилось вниз, но Бертран успел заметить «долговязый» вяз. Метров десять в высоту, не меньше. Так-так-так, многообещающее деревце… Он нажал на затвор.

Для меня.

Возвращался Бертран в предвечерних сумерках.

– Не слишком остроумно гулять в одной рубашке по такому холоду, – заметила ему мать.

– Какой холод? Что за холод? При чем тут холод? – ухмыльнулся Бертран.

Сделанный снимок Флоранс комментировать не стала, потому что он был из «красивых». Тени, последние, самые упрямые листочки, мощный ствол, круглая крона. Несколько минут мать и сын вместе смотрели на вяз, потом он начал спускаться в мастерскую.

– Когда будем есть твой кабачковый суп? – крикнул Бертран.

– Когда угодно… Все готово!

Они поужинали вдвоем – отец семейства крутил педали. Бертран завел «беременный» разговор о размерах и сроках.

– Доктор Шмидт уверяет: если Лола продержится до середины января, все будет замечательно.

– Продержится! Она в хороших руках и в правильном месте.

Фраза «И что вы решили?» не прозвучала.

Флоранс Жианелли ушла к себе только после того, как щелкнул замок в двери мастерской.

Он сел за стол, написал еще тысячу слов, перечитал. О’кей.

В тот самый момент, когда Бертран сочинял свой текст, Франк лежал, держа в объятиях Лолу. Они только что закончили составлять список последних покупок для родителей, решивших снова приехать в Германию и помочь сыну с «хворой» невесткой.

– Я буду иметь сомнительное удовольствие – общение с ними каждый вечер, представляешь? Ладно, ладно, тебе все равно тяжелее.

Лола не шевельнулась. Нечистая совесть сродни зомби – просыпается и распространяет вокруг себя ужасные миазмы.

– Твои останутся на следующую неделю?

– А ты против?

– Конечно нет! Слава богу, что они подключились.

Барбара, новая «сопалатница» Лолы, лежала на кровати (вот ведь удивительно – без наушников!) и листала глянцевый журнал для подростков. Ей было девятнадцать, и она готовилась к взрослой жизни.

Франк уснул, посапывая жене в волосы. Лола смотрела на мужскую руку с обручальным кольцом, «забытую» у нее на груди. Из-за родителей Франка Бертрану придется ждать дней десять, но предупредить его об этом она сможет только поздно вечером. Она знала, что стены его комнаты покрашены в голубой цвет. «Почти того же тона, что в твоей палате…» Помнится, она рассмеялась, услышав, что Бертран живет в Рив-сюр-Марн. «Значит, мы росли в двадцати километрах по реке друг от друга!» – «Почему я ни разу не встретила тебя в те времена?» – «Да потому, что раньше я был придурком!» На какой улице? – думала Лола, лежа в объятиях мужа. – В какой жизни?

Франк открыл глаза, и Лола прошептала:

– Комендантский час вот-вот начнется…

Франк надел бушлат, обмотал шею шарфом и поцеловал жену. Барбара храпела, и они не произнесли ни слова.

Когда дверь палаты бесшумно закрылась, Лола посмотрела на соседку и вдруг страстно позавидовала ее простой жизни: она может не скрываясь держать своего дружка за руку. Ходить с ним по улицам. Не врать.

Звонить или не звонить Бертрану?

Лолу посетила романтическая мысль, что отцом ее детей мог бы стать Бертран.

Она провалилась в сон, но почти сразу проснулась, и идея показалась ей сначала смешной, а потом очень грустной. Так тебе и надо, нечего фантазировать!

Лола отчетливо помнила, что Бертран в Москве предохранялся, а они с Франком – нет, когда занимались любовью на сером диване, и на следующий день, и на следующий, и еще много дней подряд… А ведь все могло быть иначе!

Лола осторожно перекатилась на бок. Было три часа. Бертран проснется через девяносто минут. Встретившись, мы стали заложниками любви, а после того, что случилось в аэропорту, в плен нас взяла сама жизнь. Она забывала о Франке, с которым собиралась жить до конца дней. Говоришь одно, делаешь другое…

Лола положила ладонь на живот, и один из малышей «откликнулся», даже не шевельнувшись. В безмолвной темноте палаты слезы (вчера они ее подвели!), крепко приправленные любовью и чувством вины, потекли по щекам, а душа наполнилась гремучей смесью отчаяния и новой чудесной надежды.

Следующие дни получились напряженными, решались вопросы «материального обеспечения» близнецов. Лола без капризов, практически не глядя, приняла все, что выбрала Мари-Анж, потому что дети могли последовать дурному примеру дочерей Астрид и появиться на свет без предупреждения. Как только страх возвращался, она бралась за спицы. Вязание оказалось куда эффективней расслабляющей гимнастики и надежней результатов УЗИ. Лола больше не хотела, чтобы ее осматривали, брали кровь, измеряли детей. Она наблюдала, как скрещиваются спицы, превращая пряжу в вещь, потом подняла глаза и задумалась о жесте ребенка нынешней ночью. Жизнь внутри нее напоминала нить. Она плелась в собственном ритме, не обращая внимания на внешние помехи и противодействие. Она свободна.

Бертран позвонил утром, в ноябрьский понедельник, и Лола сообщила ему самым решительным тоном:

– Моим детям плевать, что я теряю кровь, они подросли, обратный ход исключен, так что мне теперь тоже плевать! Вот.

– Ах ты мой милый бодрячок!

Она услышала, как он встал, начал ходить по комнате, остановился, застыл на месте, затаился.

– Что ты делаешь?

– Пытаюсь разобраться с расписанием. Я приеду – хотя бы на пять минут, чтобы поцеловать тебя пусть даже в подсобке с вениками и швабрами.

– Нет там ни подсобки, ни чулана, дурачок, а меня в любом случае не пустят за служебную дверь, – улыбнулась Лола.

– Тогда я найду для нас какую-нибудь темную норку, любимая.

Сердце Лолы возликовало и воспарило. Она представила себе календарь размера XXL, висящий на доске в мастерской Бертрана. Жалко, что она не может увидеть, как он разукрасил его десятками разноцветных стрелок, подписями, географическими названиями, адресами, вопросительными и восклицательными знаками.

– Эта неделя отпадает, – сообщил он. – В следующий понедельник – сдача корректуры, во вторник мне удаляют зуб мудрости, в среду я представляю заказчикам фотографии из Шамони. Значит, в четверг. Нет, черт… Придется сдвинуть дантиста…

– Бертран…

– Что?

Впервые за все время, проведенное в больнице, Лола отчетливо и громко произнесла его имя.

Фотограф резко обернулся, как будто она стояла у него за спиной, рот сам собой расплылся в улыбке. Ей показалось, что он совсем рядом: протяни руку и погладишь по плечу. Сладостное ощущение! Он произнес – ясно / с чувством / решительно:

– Я хочу жить с тобой.

Ну вот. Слова сказаны. Вырвались из сердца на свободу. Истинные. Бертран послал их Лоле. Они сохранили мелодику его голоса. Именно это она хотела услышать. Ответ. Решение столь очевидное, что они даже не осмеливались о нем думать. Произнесенные слова – связка, которая держит их вместе. К глазам подступили слезы, сладкие и счастливые. Соседка Лолы Барбара закрылась в туалетной комнате. Бертран, очень красивый в черных джинсах и черном свитере, испуганным, остановившимся взглядом смотрел в пустоту.

– Я серьезно, Лола. Никогда в жизни не был так серьезен. Отвечай.

– Я тоже этого хочу.

– Сразу, как только вернусь из поездки. После твоих родов.

– Да.

– Я помогу, буду рядом.

– Спасибо.

Дверь комнаты приоткрылась.

– Ко мне пришли.

Он не говорит: «Клянусь тебе, люблю тебя, целую», но: «Не напрягайся. Ни в коем случае».

Бертран подошел к окну, выходящему в сад. Эминем напевал Once In A Lifetime[38]. Не ошибся ли он, заговорив сегодня? Нет. Так лучше. И Лола не разволновалась, он не уловил в ее голосе даже намека на сомнение, когда она отвечала на вопрос. Бледно-серое, в голубизну, небо обещало теплую погоду. «Я тоже этого хочу». Она поправится.

А что, если изменить маршрут предстоящей поездки, чтобы раньше вернуться? Бертран подошел к календарю. Итак, вопрос номер один: где я сумею обойтись без помощников? Передвинуть Африку сложно, там его ждет Сади, нанятый проводник, они уже работали вместе. Может, начать с Канады? Нелогично с точки зрения географической, зато позволит вернуться до родов. Черт, почему хорошая мысль всегда приходит в голову не до, а после? Он позвонил Лоле, и она одобрила идею. «Вернешься раньше».

Дантист принял его по «cito!»[39]. Четыре дня Бертран прожил в обнимку с телефоном, сидел в Интернете, перестраивая маршруты, носился как безумный, заканчивая текущие дела, все остальные перенес на весну. Взял билеты в Канаду, Штаты, Африку, Южную Америку, Исландию, именно в таком порядке. Ну почему я такой несообразительный?!

– Улетаю послезавтра. Ниагарский водопад будет в ноябре вместо февраля, с другим цветом, но синоптики сулят на следующую декаду ясную погоду, а снега уже выпало на два метра. Потом – не сбавляя темпа – Великие озера. Следом Африка. Слава богу, ничего глобального менять не пришлось. В Африке пробуду две, самое бо́льшее – три недели и отправлюсь на озера Титикака, Никарагуа и Маракайбо. Я, конечно, болван, настоял, чтобы в контракт внесли мою же собственную несуразную идею – вести съемку с обоих берегов и с воды, это замедлит дело.