Анжелик Барбера - Бертран и Лола

Он топтался в проходе за жирным человеком-горой с двумя кейсами, у которого каждые три метра развязывались шнурки. Она будет в аэропорту.

Потерявший терпение фотограф перепрыгнул через кресла и обогнал очередь по параллельному проходу, не обращая внимания на несущиеся вслед разноязыкие проклятия и замечания стюардесс. Бертран сейчас напоминал лосося, рвущегося вверх по течению, чтобы… выжить?

Он поскользнулся на игрушке и ударился локтем о стену бесконечно длинного коридора. Знает ли эта стена, что человек летит вперед, потому что хочет попасть в свою мечту? Конечно знает. Аэропортовские рукава-туннели – опытные эксперты, привычные к любым ситуациям и языкам. Эти стены узнают руки, ждущие поддержки. По правде говоря, их они любят больше остальных. Существуй переселение душ на самом деле, стены захотели бы стать мужчиной, который мчится к любимой женщине.

И видит ее. Она в светло-сером пальто, волосы до плеч прячут родинку на шее. Она не находит его в толпе, но ищет взглядом. Бертран мысленно возблагодарил Небеса и всех Его ангелов за то, что позволили поймать этот взгляд. Он был ответом на вопрос, мучивший его всю прошлую ночь. А потом она увидела. И не улыбнулась. Так лучше.

Он обнял ее. Руки Лолы скользнули под свитер, коснулись кожи. Ее пальцы дрожали. Он погладил округлившийся живот.

– Я все время о тебе думаю. Поцелуй меня, – шепотом попросила она. Сейчас. Власть Сейчас ошеломительна. Они повторяли это снова и снова даже после того, как последние пассажиры исчезли из виду. Потом власть Сейчас велела им нарушить молчание.

– Сколько у тебя времени?

– Весь день. Я сказала, что обедаю с коллегами из Air France. – Они шли к бару, обнявшись, переглядываясь, шепча: «Наконец-то вместе…»

– Я все время о тебе думаю, – признался он.

– Я тоже.

Полы пальто разошлись, и Бертран увидел круглый, как мяч, живот под шерстяным платьем пурпурного цвета.

– Это близнецы.

Бертран широко улыбнулся, растопырил пальцы и положил ладонь на бесценное вместилище. Лола коснулась индейского кольца.

– Ты прекрасна.

Да, Лола была очень хороша. Она чувствовала себя счастливой и улыбалась.

– У тебя волосы намного короче, – сказала она.

– Парикмахерша отомстила за все те разы, что я не являлся, не предупредив. Знаешь, я скоро уеду снимать большие озера. Со мной подписали отличный контракт. Надеюсь улететь в конце ноября. Сначала в Африку.

Лола посмотрела ему в глаза. Бертран на ходу поцеловал ее в губы.

– Когда ты вернешься?

– Сделаю все, чтобы быть тут к концу февраля, – пообещал он, глядя ей в глаза.

– Хочу сразу с тобой увидеться, – улыбнулась Лола и добавила: – Как только сойдешь с трапа.

А потом сложилась пополам, упала на пол, и Бертран ужаснулся, заметив тонкую струйку очень темной крови, текущую по ее ноге.

Молодой человек крикнул по-немецки, что ему нужна помощь. Лоле было очень больно, она лежала, согнув колени, темная вязкая кровь медленно вытекала из ее лона. Он говорил с ней, пытаясь поддержать. Лоле казалось, что живот вот-вот разорвется. Она прерывисто дышала, плакала и шептала:

– Я не хочу потерять детей…

– Этого не случится, Лола, не случится.

Приехала «Скорая». Врач измерил давление. Задал тысячу вопросов. Она отвечала, мешая немецкий, французский и английский. Бертран переводил. Страдание и страх стерли красоту с лица Лолы. Ей сделали несколько уколов. «Не волнуйтесь, сейчас станет легче, и вы уснете». На носилках Лолу пронесли через зал ожидания. Зрение мутилось, она видела Бертрана, он был очень высокий и то отдалялся, то приближался.

– Что с моими детьми?

Врач даже не посмотрел на пациентку. Каталка двигалась вперед. Бертран сжал руку Лолы: «Не шевелись, не волнуйся…» Двери открылись. Дальше, дальше… Лола чувствовала, что боль уходит из тела, как раскаленная лава из жерла вулкана.

А потом все исчезло, осталась одна темнота.

Когда Лоле удалось приоткрыть неподъемные веки, оказалось, что она лежит на кушетке в смотровой, переодетая в больничное. Действие лекарств заканчивалось. В помещении горел мягкий свет, перед экраном сидел мужчина лет шестидесяти с вьющимися седыми волосами. Рядом стояла медсестра – ждала, когда пациентка очнется. Лола пришла в себя и сразу вернулась острая боль.

Лола положила ладони на живот. Сестра поинтересовалась, на каком языке предпочитает общаться мадам – на английском или немецком?

– Я потеряла детей? – бесцветным голосом спросила Лола по-немецки.

– Нет, нет, мадам, успокойтесь, – ответил врач. – Вот, смотрите. – Он обвел стрелкой курсора силуэт на экране. – Не нужно волноваться, оба малыша шевелятся, и допплер хороший. Один из них меньше, размеры того и другого чуть ниже средних показателей, но это обычное дело в случае беременности двойней. Как вы себя чувствуете?

Лола смотрела, не понимая и не имея сил сказать: «Не хочу быть тут, за что мне все это?!»

– Вам по-прежнему больно?

– Нет, стало легче. Но кровотечение продолжается?

– Да.

– Это опасно?

– Вы останетесь у нас – на некоторое время, и мы понаблюдаем, – стараясь быть убедительным, ответил доктор. – Я все объяснил вашему другу.

– Он ждет в коридоре, – сообщила медсестра.

Лола переводила взгляд с врача на медсестру, чувствуя себя одновременно «здесь и не здесь».

– Что случилось?

Седовласый объяснил, что, судя по резкой боли, описанной врачом «Скорой», по результатам УЗИ…

– …и учитывая цвет крови, которую вы теряете, это отслоение плаценты. Недраматичное. Обе ваши плаценты нормально прикреплены, так что, на мой взгляд, речь идет о доброкачественной гематоме. Произошло это после того, как лопнул небольшой сосуд. Вот здесь.

– Почему это случилось?

– Трудно сказать. Бывает подобное нечасто – пожалуй, у пятнадцати процентов пациенток. Вы ведь только что переехали, верно? Случайно не перенапрягались?

– Разбирала коробки, ничего тяжелого не поднимала. – Не дав врачу вставить ни слова, она спросила: – Отслойка может оказаться… фатальной?

Врач одарил ее отеческой улыбкой.

– Совсем исключить осложнения нельзя, поэтому вы должны оставаться под нашим наблюдением, лежать – и ни малейших нагрузок!

Взгляд у доктора был открытый и ясный, голос звучал искренно.

– У вас нет никаких причин думать о плохом. Отдыхайте и сохраняйте оптимизм. Я серьезно, мадам! С вами мы управимся, а вот детям вы должны помочь сами. У нас проводят сеансы медитации и релаксации, и поверьте, мамочкам в вашей ситуации это очень полезно. Вы уже посещали врача в Германии?

– Записана на послезавтра, не помню к кому.

– В таком случае я, Конрад Шмидт, буду счастлив наблюдать вас в этой больнице, – торжественно провозгласил доктор. – У нас лучшее неонатальное отделение в Европе.

Лола повторила с тоской в голосе:

– Неонатальное…

Шмидт кивнул:

– Мы здесь творим чудеса. Скажите-ка мне, голубушка, вы чувствуете себя сносно?

– Да.

Сестра записала предполагаемую дату зачатия и дату последних месячных. «Нет, не курю. Наркотики? Никогда! Выкидышей не было… Единственная семейная «проблема» – Эльза. Ни генетических, ни хромосомных поломок не выявлено».

– Забеременеть оказалось непросто?

– Мы год… старались.

– А что с месячными?

– Без противозачаточных таблеток – между двумя и четырьмя неделями. Ни у одной женщины в нашей семье таких проблем не было, я проверила.

Лола сделала паузу, и Конрад успел «вклиниться»:

– Ничего удивительного, но я не вижу поводов для беспокойства.

– Мой французский доктор считает, что я забеременела 7 июня, – призналась Лола, глядя в глаза Шмидту.

Доктор взгляда не отвел и попросил:

– Ответьте мне честно, мадам, что вас беспокоит?

И Лола рассказала о московском тесте, оказавшемся положительным. «Я сделала его в шесть утра, но мой гинеколог заявил, что это можно не принимать во внимание…»

– Я должен изучить ваши анализы, – подумав, решил Шмидт. – Вполне вероятно, что неоплодотворенная яйцеклетка самопроизвольно отделилась, проделав брешь. Понимаете, о чем я?

Лола кивнула.

– У меня произошли две разрозненные по времени овуляции?

Врач улыбнулся, сунул руки в карманы безупречно белого и идеально отглаженного халата и с восхищением в голосе признался, что тело человека – в особенности женское – есть хранилище тайн и…

– …преподносит сюрпризы даже доктору с тридцатилетним стажем. Я отказался от категоричных суждений. Смотрю, констатирую, порой изумляюсь. Сделаем анализы, они кое-что прояснят… надеюсь. Честно говоря, мне ближе идея множественных и раздельных овуляций, чем результат русского теста низкого качества.

Улыбка Шмидта стала еще шире.

– Во всех сказках есть доля правды, а жизнь – самое прекрасное волшебство на свете. И это волшебство не требует никаких усилий. Подчеркиваю – ноль усилий с вашей стороны! Считайте, что тело умеет говорить, и прислушивайтесь к нему. У нас неплохой шеф-повар, а в палате скучать не придется – у вас будет компания.

Санитар открыл дверь, пропуская каталку, и Лола увидела Бертрана. Он стоял, прижимая к себе окровавленное пальто и сумку, лицо выражало нетерпеливое ожидание и ужас.

Бертран схватил руку Лолы, сжал пальцы и отпустил. Санитар невозмутимо толкал вперед каталку, так что фотографу пришлось идти сзади.

– Как ты себя чувствуешь?

– Оглушенной. Но с детьми все хорошо.

– А кровотечение?

– Отслойка плаценты, за которой «нужно понаблюдать», как сказал доктор. Придется лежать.

Лола чуть повернула голову, чтобы видеть Бертрана, и он погладил ее по волосам.

– Больно?

– Уже меньше.

Они свернули на указателе «Гинекология» – это отделение находилось справа от родильного. Одна сторона коридоров была выкрашена в сиреневый цвет, другая в лиловый. Санитар завез каталку в палату 2204, где ждала улыбающаяся медсестра. Она спросила на хорошем английском, «говорит ли мадам по-немецки», сказала, что ее зовут Летиция, и объяснила, как функционирует кровать, где включается свет и находится кнопка вызова медперсонала. Больница стремится свести к минимуму влияние магнитных волн: «Никакого интернета и мобильной связи!» Распоряжение должно выполняться неукоснительно, как и режим, но главное – ни под каким предлогом не вставать без разрешения с постели в отсутствие врача или медсестры!