Сколько бы километров они ни преодолевали за день, Анатолий всегда выбирал живописную дорогу. На последней неделе взяли южнее, русский стал молчаливее, а Бертран считал дни до возвращения во Францию. Работа была закончена, и ему не терпелось напечатать фотографии. Что до возвращения к нормальной жизни…

Спроси его проводник: «Так когда же?» – получил бы ответ «не сегодня». Бертран скоро будет во Франции и географически приблизится к Лоле. Наверное, ее тело изменилось… Бертран сделался молчаливым, а потом наступил последний вечер их совместного путешествия.


Они приехали в Можу, деревеньку на пять домов из светлого дерева с резными голубыми наличниками. Ужинали у друзей Анатолия. Есть Бертран не хотел, посидел для приличия за столом, поблагодарил, извинился и вышел прогуляться, даже не взяв фотоаппарат. Завтра буду в Москве, послезавтра – в Париже. Скоро я окажусь в нескольких километрах от тебя, Лола.

Бертран сидел на берегу и смотрел на гладкую стремительную ленту речки. Воздух был небывало теплый, над водой клубилась мошкара. Бертран вспоминал не пейзажи, а лица и силуэты. Улыбки и руки. Взгляды людей, умеющих идти наперекор судьбе. В русских и африканских деревнях умеют жить вместе, там он испытал чувство истинного покоя. Подленький внутренний голос тут же спросил: «Надолго?» Все всегда запутывается, таков непреложный закон природы. Возвращение к обычной жизни на сей раз получится нелегким. То, что он держал в себе с июня, благодаря Анатолию и дороге, станет терзать его ежедневно и ежечасно. Что с этим делать? Как преградить дорогу пустоте? Подошел проводник, сел рядом, хлебнул водки из бутылки, не поморщился, долго молчал, а потом начал рассказывать.

– У меня была жена, и мы жили душа в душу. Взгляд ее глаз мог растопить ледяную глыбу. Она родила мне двух сыновей, мы ждали третьего ребенка, а время было то еще… Жестокое время. Страшное. Мы очень хотели дочку. Мара[26] говорила: «Девочка, она как молоко». У нас был дом на краю деревни к востоку от Москвы и два гектара леса – моя гордость. Я работал до седьмого пота, чтобы купить эту «золотую» землю, по которой протекала речка. Сыновья купались летом и зимой.

Проводник сделал еще один большой глоток, вытянул ноги в сапогах и окунул их в воду, взбаламутив гладкую поверхность.

Он повернулся к фотографу и спокойным, невыразительным тоном поведал, как ровно пятнадцать лет назад подъехала большая черная машина и двое мужчин постучали в дверь.

– Они втолкнули меня в комнату и без долгих разговоров сунули под нос чемоданчик с деньгами. «Нам нужна твоя земля, твой лес, твоя река, и мы не торгуемся!» – сказали они. Я послал негодяев к такой-то матери, и тогда появились другие. Они держали за волосы моих мальчиков и тащили их за собой. Никогда не забуду черные кожаные перчатки на руках у тех скотов! Я подписал бумаги, и нам дали сутки на сборы. За ночь мы упаковали, что успели, и я загрузил машину. Марочка была на седьмом месяце, и я просил ее не волноваться, но… Она негодовала, проклинала бандитов, призывала на их голову гнев Господень. Мы ехали по шоссе М-7[27] – тогда оно было совсем не таким, как сейчас.

Водка сделала свое дело: язык у проводника заплетался, мысли путались.

– Мне иногда кажется, что мерзавцы умеют проходить сквозь время. Коммунисты, капиталисты… Все врут одинаково. Манипулируют людьми, устраняют строптивых. Убивают. Мара подгоняла меня, твердила: «Быстрей, быстрей!» А потом вдруг крикнула: «Стой! Остановись!» – сползла с сиденья и закричала от боли.


Анатолий одним большим глотком допил водку и закончил свой рассказ.

– Я держал жену на руках до ее последнего вздоха. Дочка родилась мертвой.

Проводник встал, шатаясь побрел к воде, дошел до глубины и окунулся с головой. Бертран даже испугаться не успел – Анатолий уже вынырнул.


– Теперь ты знаешь, почему я согласился ехать с тобой. Хотел, чтобы ты запечатлел мою Россию. Нашу с Марочкой родину. Она бы со стыда сгорела, если бы увидела торговый центр, который «возвели» на нашей земле.

Бертран протянул руку, чтобы вытащить русского на берег.

– Они и речку убили…

Анатолий откинул голову и издал долгий вопль – то ли бессилия, то ли отчаяния.

Он не мог объяснить французскому чужаку, что его душу много лет терзает одна и та же мысль. Как бы все повернулось, умей он менять ход событий? Может, лучше было никогда не встречать Мару?


Господи, я был так счастлив с ней!

10

Когда Бертран вернулся во Францию, Лола находилась в двадцати километрах от него, но оба понятия об этом не имели. Она надзирала за переездом, провела несколько дней с матерью и Эльзой и уехала во Франкфурт. Я больше не хочу подниматься на борт самолета, никогда. Я уезжаю, чтобы быть подальше от него.

Предчувствие, посетившее Бертрана на берегу русской реки, подтвердилось. На этот раз возвращение домой обещало быть тяжелым. Он разрывался между печатью фотографий и рабочими встречами, писал тексты, плохо спал и ходил в гости – без Дафны. Ел дома, и семейные застолья получались вполне мирными.

Во вторник вечером к ужину приехал Ксавье с подружкой: Дженнифер за много лет проторила дорожку в их дом. Она подавала еду, ходила из комнаты в кухню и обратно, открывала шкафы. Говорила мало – ей хватало работы в колледже, где она преподавала литературу не слишком внимательным и заинтересованным ученикам.

Зато Ксавье практически не закрывал рта, но вещал только о медицине, о том, каких пациентов принял на неделе. Флоранс любовалась сыном, Бертран это видел, заметил и Ксавье и скомандовал:

– Ладно, теперь ты расскажи, что тебя больше всего удивило у русских?

– Количество небольших деревенек. Там никогда не бываешь один.

– Даже в лесной чаще?

– Она живая.

– Густонаселенная?

– Нет, именно живая. Как и вся страна. Дома дымятся. То есть трубы. Люди довольно много курят. Деревья в садах удобряют золой.

– Пахнет, когда гуляешь?

– Иногда очень сильно и едко. Обязательно упомяну об этом в тексте – фотографии, боюсь, будут недостаточно выразительными.

– Получается, я была права, подтолкнув тебя к русскому проекту? – спросила Флоранс.

Бертран кивнул, едва заметно поморщившись: слова матери пробудили воспоминания, которые ему не хотелось тревожить. Он улыбнулся, мать не отвела глаз, а Дженнифер вспомнила описание из «Утра помещика»[28] – «Изба была тщательно покрыта соломой с барского гумна и срублена из свежего светло-серого осинового леса (тоже из барского заказа), с двумя выкрашенными красными ставнями у окон и крылечком с навесом и с затейливыми, вырезанными из тесин перильцами»[29].

– Есть и такие, – подтвердил Бертран, только крыши кроют дранкой, тесом, а чаще всего листовым железом. Фасады с тремя окнами – «на счастье». У каждой деревни свой стиль, своя цветовая гамма – или полное отсутствие цвета. Встречаются очень гармоничные места. Но не везде.

Молодой человек пообещал после ужина показать фотографии. Поговорили об архитектуре, рецептах, немного о нестабильных молекулах[30], потом стали сравнивать две культуры и неминуемо сползли в повседневность. Бертрану не хотелось говорить про обыденное, он собрал грязные тарелки и отнес их на кухню, а потом весь остаток вечера старательно избегал взгляда матери.

– Надолго останешься в этот раз? – спросила Дженнифер.

– На два-три месяца. На два. Потом вернусь в Африку.

В комнате установилась тишина, мысли и чайные ложечки зависли в воздухе.

– Почему ты ничего не сказал?! – возмутилась Флоранс.

– Так скоро! – воскликнул Ксавье.

– Хочешь сбежать от зимы? – поинтересовалась Дженнифер.

Просто сбежать. Потому что быть во Франции, рядом с Лолой, и не знать, где она, пытка.

Он лучезарно улыбнулся и подтвердил, что предпочитает жару, а кроме того, только что позвонили из GEO и сообщили, что его идея «портретной галереи» величайших озер мира одобрена.

– Азиатских снимков у меня достаточно.

– Специальный номер? – спросил Ксавье.

– Угу…

– Браво.

– Да-да, поздравляем, – хором подхватили отец, мать и Дженнифер.

Мгновение спустя Марк спросил:

– Почему ты не поделился с нами?

– Это была всего лишь идея, смутная и сырая.

– Нам хочется быть в курсе, – вмешалась Флоранс, – а то начинает казаться, что ты только и делаешь, что открываешь и закрываешь дверь этого дома.

Бертран понял скрытый смысл слов матери, но решил объяснить «не раздраженным» тоном:

– Этот контракт – редкостная удача, и я должен кланяться в ножки GEO за одобрение проекта.

Снова повисла пауза, во время которой все его мысли были заняты беременной Лолой. Он почувствовал взгляд матери, поднял голову и сказал очень громко – наверное, сам хотел услышать, как это прозвучит:

– Моя профессия не предполагает ни оседлой жизни, ни создания семьи.

Флоранс Жианелли промолчала, но отметила для себя тон, слова и идеи сына. Она как бы между прочим заметила, что Дафна поздравила ее с днем рождения и спрашивала о нем.

– Мы встречались один раз, так что у нее феноменальная память. Кроме того, она постоянная, хорошо воспитанная, знакома с интересными людьми. В общем, достоинств у нее много.

– Может, даже слишком много, – произнес Ксавье с оттенком зависти в голосе.

Бертран закатил глаза. Дженнифер сурово оглядела родственников.

– Издеваться над бывшими – не по-джентльменски.

– Дафна не совсем бывшая, – уточнил Бертран. – И я над ней не издеваюсь. Я ни над кем не издеваюсь.

Флоранс не стала комментировать последнее утверждение сына, только посмотрела… очень выразительно. Он решил быть откровенным:

– Ты прекрасно знаешь, что за отношения у нас были. И, кстати, мы не виделись много месяцев. Давайте сменим тему.

Ксавье откликнулся мгновенно: