Франк Милан в костюме тускло-серого цвета обошел машину, открыл дверцу и подал руку. Ей. Она поцеловала X, Y и Z. Кружевное кремовое платье, доходившее до лодыжек, сидело идеально, фата отсутствовала. Рукава три четверти. Босоножки-балеринки. Будущий муж обнял ее за талию.

Бертран благоразумно остался в «засаде» за липой. На расстоянии пятидесяти метров он был в полной безопасности. Затерянный среди гостей. С фотоаппаратом на плече. Он хочет сделать снимок. Один-единственный. Первый и последний. Нет. Беги. Немедленно! Лола обернулась, три человека расступились, ветер растрепал ей волосы, и она пригладила их рукой. Бертран щелкнул затвором. Серьезное лицо. Обнаженные плечи. Сейчас. Щелк. Холодные пальцы, и сердце в огне.

За спиной Бертрана раздался детский голос:

– Привет-мсье-который-ест-апельсин!

Высокая девушка в шелковом бледно-розовом платье с темными косичками и взглядом пятилетнего ребенка улыбнулась, показала пальцем на оранжевую горку у подножия дерева и сразу убежала. Кто-то крикнул: «Ура новобрачной!» Лола взяла под руку седого мужчину, и они вошли в двери ратуши.


Бертран подхватил с земли сумки. Ура новобрачной! Она меня не видела. Он бежал, как будто по пятам гнались адские псы. На Тибете будет холодно, может, хоть там у него согреются руки… Поди знай. «Господи, пусть девушка в розовом расскажет, что видела мсье-с-фотоаппаратом-за-липой-который-ел-апельсин. Правда-правда. Кожура осталась на траве».


Пусть лучше промолчит и забудет.

* * *

Но кто может знать, что забывается, а что остается в памяти? Что умирает, а что продолжает жить. Что сохранится в голове Эльзы от Сейчас.

18

Приглашенный фотограф Каролина Грюмберг со знанием дела переставила цветы, повторив «букет новобрачной» из любимых Лолой роз «Пьер де Ронсар»[16]. Никто не заметил перемены, но инсталляция задышала, стала рельефной, притянула на себя свет. Каролина напомнила будущим супругам то, что объясняла в предварительной беседе: «Я не существую. Вы на меня не смотрите. А я смотрю и вижу вас».

Франк улыбнулся мастеру съемки, потом Лоле. Она его поцеловала. Они слушали речь мэра. Переплетя пальцы, произнесли вслух клятвы. Никаких сюрпризов. Молодая женщина согласилась выйти замуж и теперь смотрела в глаза своему мужчине и не колебалась. Он ничего не скрывает и хочет быть с ней до конца дней. «Пока смерть не разлучит нас…» – «Клянусь хранить тебе верность». Новобрачная поклялась и… забыла Бертрана.

Фотограф растворилась в пространстве. Лола, сказавшая «да» мужчине с глазами, бирюзовыми, как вода в бассейне, была не той, которую обнимал Бертран. Та спряталась далеко-далеко, в мире невозможностей. Та танцевала одна в пустой квартире среди коробок с вещами и чувствовала себя легкой, как утренний июньский ветерок. Та Лола взбежала с этажа на этаж и в мгновение ока облачилась в красное платье, ждавшее своего часа в гардеробе.

Франк надел кольцо невесте на палец, произнес «да» – громко и уверенно. Все зааплодировали. Новобрачные поставили подписи, и Лола Баратье почувствовала, что становится Мадам Лолой Милан. Она улыбалась и готова была поклясться, что счастлива. Тетушка Элиза и другие гости поздравляли «молодую», целовали ее, а она смотрела на Эльзу, которая, раскинув руки, продефилировала за спиной мэра, между цветами, мимо гостей… Лола встретилась взглядом с матерью, они улыбнулись друг другу, и Каролина Грюмберг успела запечатлеть трех женщин.

Она очень гордилась этим снимком, хотя Эльза все-таки повернулась спиной.


Новобрачные вышли рука об руку, под веселый гомон гостей. Тучи плевались крупными горошинами дождя, они падали на паперть и разбивались. Лола подняла лицо к небу. «Свадьба в дождь – к счастью!» «Ура новобрачным!» И тут – дождь ли был тому виной или антрацит ступеней – она вспомнила другие тучи и другой холодный дождь.


Это был осенний день. Не первое воспоминание детства, но первая осознанная мысль. Неизвестно, когда и зачем рождаются идеи, но те, что называют стройными, оставляют четкий след. Как самолеты в небесах сине-стального цвета. Тонкие и прямые, они проходят насквозь, постепенно расширяются, светлеют и наконец сливаются с бескрайней лазурью. А потом возникают снова, совершенно синхронно, и на нас летит первая капля дождя. Мне было девять лет, моей сестре – четыре. Мама зашла в булочную, а я ждала на улице. Качала коляску Эльзы. Одной рукой. Военный самолет пролетел над нами с таким оглушающим шумом, что я испугалась: вдруг Эльза запаникует? Но она засмеялась. Смотрела на тяжелые, похожие на искры фейерверка капли и заливалась хохотом. Мама забеспокоилась, открыла дверь, выглянула и увидела: Кап! Плюх! Смех. Она посмотрела на меня, я улыбнулась. Фейерверк закончился, и Эльза замерла, затихла на полузвуке.


Перед мысленным взором Лолы стояли ее пустые глаза и какое-то ускользающее лицо. Из лавки выбежала мать, сунула хлеб под фартук коляски, чтобы остался хрустящим. Второй самолет возник в небе, как чертик из табакерки. Кап! Плюх! Плюх! Эльза радостно смеется.

– Тебя веселит дождь?

– Эльза смеется, когда разбиваются капли.

– Эльза неповторима.

– А я, мама?

– Ты? Ты нормальная, детка.


Не понимая толком почему, я почувствовала себя печальной и холодной, как эти капли, падающие на черный асфальт без каких бы то ни было последствий. Ни фейерверка. Ни смеха. Я подумала: «Нормальный человек всегда немного грустит». Мама велела поторопиться, я послушалась и догнала их у гаража. Мы вошли, я закрыла дверь, сняла сапоги, повесила на крючок дождевик. Поднялась по лестнице, прижимая к груди все еще теплый хлеб. Ужасно хотелось откусить, но я не посмела. Урок танцев. Домашние задания. Ванна. Ужин – салат и пюре. Лола почистила зубы. Поцеловала на сон грядущий отца – он смотрел новости, совершенно отрешившись от окружающего мира. Мать сказала: «Ложись и постарайся не шуметь – Эльза наконец уснула…» Девочка поднялась по лестнице на цыпочках, скользнула в холодную постель, обняла медведя и свернулась калачиком. Хотелось рассказать мохнатому другу о дождевых каплях, фейерверке и смехе Эльзы, но у нее появилось странное чувство, что она повзрослела как по волшебству, переросла детские глупости.


Я отодвинула игрушку подальше. Ноги заледенели. Помню, что думала о белых самолетах, которые бесшумно летят над землей, огибая звезды. Мне не приходило в голову, что они рассекают время и устремляются в соседний мир, но я видела, как трепещут в темноте их длинные шлейфы. «А я неповторима?» – «Ты? Ты нормальная, детка».

* * *

Девятнадцать лет спустя воспоминание оставалось четким, как фотография. Дождь. Черный асфальт. Ночь. Эльза. Багет с золотистой корочкой. И первая осознанная мысль Лолы – она танцевала в небе, оставляя за собой длинные следы. Та смутная идея исчезла, а сегодня возникла снова, обозначив четкие контуры ловушки, в которую попали все члены семьи. Не появись Эльза на свет такой, какая она есть, смешались бы в Лоле печаль и нормальность? Был бы сейчас жив их отец? А она сама стояла бы здесь с улыбкой на губах, целуясь с гостями?


Лола вспомнила мир, явившийся ей в момент, когда в дверях возник «ответ» – в джинсах, с голым загорелым торсом и растрепанными волосами. «Трудно жить рядом с такой сестрой, как твоя». За несколько часов этот мужчина понял то, на что у Лолы ушли годы. Нет, Бертран, я ничего не скрыла. Просто сбежала от себя.


Подавленные чувства бесшумно всплыли на поверхность. Преобладало нестерпимое желание увидеть его снова. За столом Лола была ужасно бледна. Все отнесли это на счет волнения перед первой брачной ночью. «Вы издеваетесь?» – спросила она и услышала в ответ, что ей следует «подкормиться», тогда кружевное платье будет лучше сидеть. Вмешался Франк: «Ненавижу жировые складки!» А Лола…

– …в прекрасной форме.

У нее перехватило горло. Она сделала глубокий медленный вдох. Держись. Веди себя естественно. Один из гостей встал и предложил спасительный тост за новобрачных. Другой крикнул:

– Когда мы наконец выпьем?

– Когда же мы сядем за стол?

– Когда я приглашу на танец нашу новобрачную?

– Когда они подарят нам хорошеньких младенчиков?

– С которыми я никогда не буду нянчиться! – проскрипела Королева Милан, сверля Лолу взглядом.

Открыли шампанское, пробки ударили в потолок, вызвав смех и веселые возгласы. Лола выпила третий бокал с мыслью об отце, вдруг поняла, почему он пил, и благоразумно отказалась от четвертой «дозы». Посмотрела на дверь. Услышала: «Отъезд неминуем».


Хочу увидеть тебя, Бертран, сейчас же.

19

Фотограф приехал в аэропорт Руасси загодя, прошел таможенный контроль, проследив, как обращаются с его бесценными фотоаппаратами, – нашел свободное место и устроился в неудобном кресле ждать вылета. По окнам струилась вода – начался ливень. «Дождь на свадьбе – к счастью. Интересно, это официальная статистика? Было бы любопытно ознакомиться…»

Он машинально проследил взглядом за бортпроводницей, вставшей за стойку. Я никогда не встречусь с тобой в салоне самолета. Шансов нет, Лола. Я это знаю.

Бертран вспомнил плечики с формой в шкафу, висевшей между платьями и блузками, рядом с золотистым чехлом. Ты была невозможно прекрасна в том красном платье. Я идиот, что не сказал сразу.

Объявили посадку. Бортпроводница взглядом дала понять, что можно не торопиться. Он убрал фотоаппарат и тут же достал снова, чтобы еще раз взглянуть на заветный снимок. Гениально! Лола не улыбалась, не смотрела ни на кого конкретно, но выглядела счастливой. Бертран прищурился, пытаясь разобрать цвет ее глаз. Ореховые – на фоне хмурого неба.

Эту женщину никто не назвал бы картинно-красивой, но что-то в ней сбивало с толку, вызывало улыбку. Он думать забыл о Франке, помнилась лишь округлость плеча под кремовым кружевом. У Лолы хороший вкус. Она выбрала правильного мужчину, у ее мужа, несмотря на слишком пижонскую машину, есть характер.