Для Ники я ставлю ограничение, потому что не хочу, чтобы она шла ко мне. Нет никакого желания выворачивать перед ней душу. Пока — нет, да и вряд ли такое желание появится хоть когда-нибудь.

Я приношу Веронике сок, который — да я запомнил — она любит и веду ее на второй этаж, рассказывая ей о том, что все куплено для нее.

И вроде все шло хорошо: она слушала и кивала головой, задавала глупые вопросы и пожимала плечами, но… в какой-то момент я оказался слишком близко к ней. Настолько близко, что захотелось прижать ее к себе и вдохнуть ее запах полной грудью. Именно это я и сделал: обвил ее талию рукой и притянул к себе, прикоснулся рукой к ее мягкой и нежной коже на лице и провел пальцами по губам.

Черт, она такая горячая.

Я едва сдерживаюсь от того, чтобы наброситься на ее губы, но напоминаю себе, что нельзя. Нельзя этого делать, потому что Вероника — женщина, которая мне не нужна. И если я дам хотя бы намек на то, что между нами что-то изменилось, если покажу ей, что чувствую, она начнет вить из меня веревки и я очнусь уже глубоко женатым и воспитывающим с ней детей. Я не готов воспитывать ребенка с той, у которой отключаются мозги по щелчку пальцев.

Даже сейчас. Она млеет под моим взглядом, ее ресницы трепещут, губы приоткрыты в жажде поцелуя, а в глазах — блеск желания. Я противен сам себе за то, что сказал ей, а она… она просто смотрит на меня и ждет поцелуя. Забыв о том, как я к ней отнесся и что пообещал. Именно поэтому я говорю то, что вынуждает ее ударить меня по лицу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Мне не нужна женщина, не способная контролировать свои желания, а моему сыну не нужна мать, думающая о том, как бы ее трахнул едва знакомый мужик.

Я думал, что успел изучить Веронику, но когда она начинает выводить меня на скандал, понимаю, что нифига я ее не знаю. Она казалась мне рациональной и спокойной, да, не умеющей принимать правильные решения и не знающей, что хорошо, а что плохо, но чтобы истеричкой?

Но она выводит меня на скандал, в котором я нехотя принимаю участие. Я уже наговорил лишнего, сказал то, что не соответствует действительности и выставил все так, будто я мужчина и мне можно спать с кем угодно, а она женщина и ей это запрещено. Я не умею ссориться — факт. Именно поэтому ухожу, прекращая любые попытки продолжить скандал. Я знаю, что неправ, понимаю, что моим поступкам нет оправдания, но извиняться не в моих правилах, да и она явно не владеет искусством закрыть рот в нужный момент.

Глава 48

Матвей

Я покидаю дом и возвращаюсь на работу, принимаю около десятка пациенток и к концу дня хочется одного — закрыться в кабинете и не видеть никого. Достать бутылку виски и выпить, не думая о том, что в моем доме отныне живет женщина, которую я безумно хочу, но с которой нельзя, потому что она носит моего ребенка и не подходит на роль матери моего сына, или дочери.

Увы, дома мне не дают расслабиться, потому что Кристина, одна из обслуги, почему-то вдруг решает, что имеет право задавать вопросы Веронике. Я принимаю решение беспрекословно. Уволить девушку и ее мать. Зажравшиеся суки, которым я лично ничего не обещал мне в доме не нужны. И плевать, что у Кристины неразделенные чувства. Я разговаривал с ней раньше, объясняя, что отношения не в моих интересах, но она явно в мыслях уже вышла замуж.

Нахер.

Решение я принимаю, но понимаю, что у Ники сегодня плановый осмотр, а я не привез ее в клинику. Идиот. Именно поэтому веду ее в кабинет, где принимал раньше, когда еще у нас не было ЛевиМеда. Провожу стандартный осмотр, спрашиваю, не слышала ли Вероника еще шевелений, а по итогу интересуюсь, почему она подошла ко мне в клубе, почему попросила провести с ней ночь, если она, на самом деле, другая.

Все проходит хорошо, но потом Ника резко переводит тему и говорит, что не отдаст ребенка. Что не сможет жить с осознанием, что родила двоих, а жить и воспитывать придется одного. В ее глазах застыли слезы боли, которые я пытаюсь игнорировать. Ее голос срывается на крик и в ее тоне звучит отчаяние. Она вжимается в стенку и как-то обреченно смотрит на меня. Пелена слез заволокла ее глаза и я не выдерживаю. Прижимаю девушку к себе и успокаиваю.

Я едва ли знаю, почему уступаю, но, видимо, верю ей. Смотрю на нее и понимаю — она настоящая. И будет хорошей матерью. Решение приходит ко мне со скоростью света. Я говорю, что не заберу ребенка, успокаиваю ее и иду сообщить об увольнении Кристине и Ангелине. После я обращаюсь к юристу с просьбой составить брачный контракт. Не знаю, насколько правильно поступаю, но думаю, что так действительно правильно. Вероника сможет остаться с ребенком, а я буду уверен в том, что она будет со мной рядом.

Я прописываю отсутствие половых контактов между нами: мое нежелание иметь отношения значит именно это. Для секса у меня могут быть женщины, но Ника… с ней я просто не смогу без чувств, да и вряд ли она поймет такое мое желание быть с ней рядом, поэтому я решаю лучше никак, чем так.

Когда я решаю все дела с юристом, прошу водителя отвезти меня к мужу Вероники. Документы на развод у меня готовы. Все, что требуется от короля жизни в трениках — поставить подпись. Я не сомневаюсь, что он так и сделает, но мудак отказывается и посылает меня на хер, из-за чего я впечатываю его в стену и выдаю:

— Слушай, ты ставишь свою подпись на этой бумаге, отказываешься от доли в доме и никогда не появляешься в жизни Вероники. Увижу рядом с ней — пожалеешь, что вообще познакомился со мной. Это понятно?

Он удивляет меня: отталкивает от себя и пытается ударить, но попадает кулаком в стенку и скулит, как баба. Я хватаю его за грудки и въезжаю кулаком в челюсть, теряя мужчину на несколько мгновений. Какая-то баба выбегает из комнаты и визжит, но я едва ли смотрю на нее. Ударяю мудака еще раз и смотрю, как он валится на пол, вставая на четвереньки.

— На, — тычу ему документ. — Подписывай, сволочь.

Дрожащими руками он берет ручку, ставит листки на пол и рисует свою подпись.

— Хороший мальчик, — выплевываю я. — Соберетесь вместе со своей шлюхой, и чтобы я тебя больше здесь не видел. Ключи отдашь моему охраннику. На сборы у вас два часа.

Я не слушаю, что он там скажет дальше: подпись я получил, охране отдал приказ если что — помочь со сборами.

Возвращаюсь домой уже когда получаю ключи от квартиры Вероники и бумагу о разводе, а также брачный контракт. По прибытию узнаю, что девушка готовит побег. На телефоне Иры стоит прослушка и я узнаю, что та договорилась о том, что приедет и заберет ее.

Злость — то, что окутывает меня, пока я нахожу автомобиль нужной марки и подъезжаю к торговому центру. Едва ли я думаю об успехе, но когда Вероника залезает в машину, а я нажимаю на блокировку двери, меня отпускает. Какого, блять, хрена? Едва я сказал, что не заберу ребенка, как она решила, что я идиот? Тот, из кого можно вить веревки? Я сухо преподношу ей контракт и ближайшее время она готовит нашу свадьбу.

Мне глубоко наплевательно, как все это будет: с платьем, фатой, залом и тамадой или просто тихо и в кафе, потому что мое желание одно — поставить подпись и забыть. Я знаю, что нам будет трудно, но уверен, что буду выполнять все по контракту. Она получит финансовое обеспечение, а я ребенка, которого просто не могу отпустить.

* * *

С каждым днем пребывания Вероники в моем доме эта девушка заставляет меня совершать необдуманные поступки и привязываться к ней сильнее. Мы почти никак не контактируем, но я нахожу ее действия в мелочах: в приготовленном завтраке, явно не поваром, нанятым мною ранее, в выборе украшений для свадьбы, которые мне присылают для утверждения.

Я уже жалею, что затеял все это, потому что понимаю — тянет к ней с каждым днем сильнее и сильнее. За одним из ужинов она ощущает толчки, и я не выдерживаю. Встаю и иду к ней, чтобы разделить этот момент. Трогаю ее живот, чувствую, как малыш бьется внутри и не могу сдержаться, касаюсь ее кожи губами, правда, потом все порчу. Прошу ее сказать, чтобы сообщила, когда почувствует едва ощутимые толчки моего ребенка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


В тот же вечер я фигачу грушу в спортзале и пытаюсь унять боль от осознания, что поступил неправильно, что не стоило говорить это, но не могу. Что-то внутри царапает и не дает покоя. Болит, ноет, дергается. Я не хочу ничего чувствовать. Мне проще одному: без проблем, без отношений, без сложностей, но куда там, когда рядом та, от одного вида на которую хочется выть и забрать данное себе обещание.

Я борюсь до последнего.

Даже когда мы трахаемся после свадьбы, я умудряюсь дать заднюю и сказать, что все это ничего не значит. Я отнекиваюсь до тех пор, пока она не тычет мне мою же монету, пока не говорит, что нас не существует, когда я просто приглашаю ее на ужин. Приглашаю, потому что мы не виделись довольно долго, потому что не говорили и мне чертовски мало ее. Я хочу услышать, что она скажет, увидеть ее улыбку, послушать звук ее голоса, но она отказывается, встает и уходит, а я… я начинаю совершать ошибка за ошибкой и, наконец, прихожу к откровенному разговору.

После мы, кажется, находим общий язык. Вероника перестает дуться, а я нахожу в себе силы впустить ее в свою жизнь и признаться ей, что Олег и Ира хотят забрать у нее ребенка. Я уверен, что не позволю этого сделать, не дам ему пойти ва-банк и что-либо совершить, но для этого нужно усилить охрану и ограничить общение Вероники с кем бы то ни было.

Я делаю это незаметно: прошу Арсения брать с собой нескольких парней для охраны, но срываюсь, когда приглашаю Веронику на обед и вижу ее одну у ресторана. В машине никого, рядом — то же самое. Никаких парней и даже Арсения. Я отчитываю водителя как могу, а потом мы таки обедаем. Прощаемся в машине и я прошу ее ждать меня в постели.