Дарья Плещеева - Береговая стража

– Как объявился?!

– А так – вон, барыня велела за одним домишкой присмотреть, что возле Гостиного, а он – там, и с целой ватагой! Под именем Шапошникова!

– Барыня? – Лисицын посмотрел на Лизу, решительно не понимая, как кроткая игривая женушка додумалась что-то приказывать Матвеичу.

– Друг мой, я все тебе объясню, непременно объясню! – быстро сказала Лиза. – Но потом, потом! И что щенок?

– Я поставил людей и сам там был. Надо ж понять, что он затевает. С утра туда пришел кавалер, принес связку бумаг в пол-аршина толщиной. Для чего щенку бумаги – нетрудно догадаться, правды в них ищет! Потом кавалер вышел, с ним парнишка. Остановили извозчика, покатили на Васильевский. Мне это сразу не понравилось…

– Вернулся… – прошептал Лисицын.

– Его еще недоставало! – воскликнула Ухтомская. – Яшенька, на тебя вся надежда, доверши благодеяние, в долгу не останусь!

– Так и я хотел довершить благодеяние, – Матвеич нехорошо усмехнулся.

– Точно ли он? – растерянно спросил Лисицын.

– Точно, мне ль не знать? У меня на руках, можно сказать, вырос! Ну, думаю, для чего ж ему посылать этого бумажного кавалера на Васильевский? Мы с Полкашкой – следом. И прибыли тот кавалер с парнишкой в халупу, плюнь – развалится. Что ж, думаю, хорошего ищут они в той халупе? Мы остались там, стояли поблизости. Спросили у людей – кто халупе хозяин. Сказывали, старик один там уж много лет живет, по прозванью Устин Карпыч Куликов, свечи льет. Часа не прошло, выходят, регочут! Завещания, кричат, завещания! Вот они, любезные завещания! То-то Шапошников будет рад! Тут я по лбу себя хлопнул – не может быть, чтобы старый черт Евсейка уцелел! Я же его по льду гнал, я сам в него стрелял, я сам видел, как он у берега под лед ушел! А он-то, видать, уцелел! И завещание батюшки вашего уцелело!

– Не может быть! – закричала княгиня. – Не могло оно уцелеть!

– Мы с Полкашкой переглянулись – ну что, пока на улице народу немного и эти голубчики извозчика не взяли, завещание надо брать. Полкашка напал на кавалера, завалил, да только оказалось, что не у него оно за пазухой, а у парнишки. Парнишка – наутек, я за ним. Долго гнал, загнал на Смоленское кладбище, там люди помешали. Он на извозчике обратно поскакал, я – следом, взять не сумел. Так что батюшки вашего духовная сейчас в руках у щенка. И все труды – прахом!

– Дурак! – воскликнула княгиня. – Стрелять надо было, стрелять!

Матвеич так посмотрел на Ухтомскую, словно сказал: сама дура.

– Беда, – произнес Лисицын. – Матвеич, как быть?

– Как быть? Уходить. Уходить, пока это дело не стало известно во дворце. Государыня в такие истории вмешиваться любит! Тот пакостник, что новое завещание изготовил, жив?

– Помер, слава богу, – ответила Ухтомская.

– Говорил я тебе, Маша… – начал было Лисицын, но княгиня перебила его.

– Что – говорил? Что – говорил? Да кабы я не приготовила новое завещание, ты бы сейчас канцеляристом в каком-нибудь Пошехонье служил!

Лиза молчала, не вмешивалась, и все яснее понимала, что Матвеич прав – надо уходить, пока не отправили справлять новоселье в казематы. Ей самой мало что грозило – но она оставалась совсем без денег и без имущества.

– Друг мой, уедем отсюда! – воскликнула она, прижимаясь к мужней груди. – Возьмем все, что можем, и уедем!

– Нет, нельзя!

– Нужно! Того гляди, другие дела вскроются! Нужно уходить и тех забирать, кто может проболтаться, – распорядился вместо хозяина Матвеич. – И времени не тратить. Пока щенок спохватится – мы уж будем за Псковом! Велите закладывать экипаж!

– Да как же мы одни? – спросила княгиня. – А добро мое? А сыночки?

– Ничего с сыночками не сделается! Или вам, добрая барыня, охота в одном каземате с ними поселиться? Сперва спрятаться надо, потом думать, как быть! – Матвеич уже командовал вовсю. – Мы можем единым духом долететь до Гатчины, там сменить лошадей, и дальше…

– Куда? Куда – дальше?! – закричал Лисицын. Мир его рушился, он ощущал себя дитятей, забытым в комнате при пожаре.

– В Курляндию! – вдруг сказала Лиза. – Пробьемся в Курляндию, а это уже заграница!

– Может, в Макаровку?

– А то никто не догадается искать вас в Макаровке! Я пошлю сейчас за своими людьми. Полкашка уцелел, его псами травили мещане, да он вырвался, пса завалил, убежал. Тут он, в людской.

– Нет, нет, это невозможно! – твердила, перекрикивая Матвеича, княгиня.

– Возможно! – жестко сказала Лиза и встряхнула ее за плечи. – Не вопи! Матвеич, экипаж уж готов, сейчас я соберу деньги и дорогие вещи. Юшка, иди за мной, поможешь нести. Николай Петрович, у тебя в кабинете пистолеты, ружья охотничьи. Ступай, все заряди да деньги отовсюду выгреби! Ох, чуть не забыла! В голубой спальне у нас гость – его щенок в наш дом заслал разведывать и разнюхивать. Его нужно взять с собой!

– Нужно, – согласился Матвеич. – Не здесь же…

– Юшка, беги за ним, чтоб живо собрался, и тут же – ко мне! Маша пойдешь со мной. Будешь визжать – дам хорошую оплеуху, – пригрозила Лиза.

И ее мир рушился, но она собралась с силами очень быстро. И уже новые замыслы клубились в голове, обретали очертания. Коли оказаться за границей – очень ли нужен там старый и бестолковый супруг? Да и княгиня Ухтомская там не больно нужна. Тут же выстроилась новая последовательность: господин Морозов, княгиня, супруг, последний – Матвеич.

Она и не подозревала, что умеет так быстро собираться в дорогу. Все ее драгоценности лежали в ларчиках, каждая на своем месте, – Лиза любила порядок. Скопленные из тех, что давались на булавки, деньги хранились в тайничке – две с лишним тысячи золотых империалов. Оставалось собрать столовое серебро, простое и позолоченное, которого набралось чуть ли не полтора пуда. Лиза, как примерная хозяйка, держала его под замком и выдавала только для больших приемов. Она приказала позвать кучера Фролку с мешками из-под овса, и он снес все это добро в экипаж.

Когда Лиза опять спустилась в сени, там шел мужской разговор о лошадях и о том, кто поедет в экипаже, кто – верхом. Санька, очень испуганный странными речами, стоял под охраной Матвеича и каторжной рожи – Полкашки. Лизе бросилась в глаза Полкашкина левая рука, обмотанная холщовыми полосами. Она подумала – хорошо, что собаки не правую подрали, при нужде этот человек сможет стрелять из пистолета.

– Верхом ездить умеешь? – спросил Саньку Лисицын.

– Нет, – честно признался Санька.

– Я возьму его в экипаж! Оставлять его тут нельзя, понимаешь? Нельзя! – сказала Лиза мужу. Она прекрасно понимала, что выйдет, если Санька заговорит, да еще словесно обрисует всех беглецов. А что господин Шапошников, он же – сильф Световид, первым делом примется искать фигуранта, чтобы допросить его, она не сомневалась.

– Бери, – сразу согласился Лисицын. – Сколько-нибудь с нами проедет.

– Да, мой друг.

Лиза поняла мужа с полуслова. И он видел это, и видел ее спокойствие, и ему показалось, что из беды можно как-то выкарабкаться. Главное – доехать поскорее до Гатчины, а там найдутся добрые люди, помогут сменить лошадей, недаром Лисицын, зная, что государыня не вечна, стал заводить связи при «молодом дворе». И – вперед, в Лифляндию, в Курляндию, к Либавскому порту, который, сказывали, этой зимой не замерз!

– Вам нельзя тут оставаться, – сказала Саньке Лиза, и он кивнул, хотя ничего не разумел в происходящем. – Ах ты Господи! Фролка, Фролка! Надо взять Желанного и Любезного! Без них нельзя!

Породистые рысаки – это живые деньги, и весьма немалые.

– Оседлай их, Фролка! – велел Лисицын.

– Нет, что ты? Или у нас лошадей под верх не осталось? – возмутилась Лиза. – Ну, сочтемся? Сколько нас?

Получилось – в экипаже она сама, да Лисицын, да княгиня Ухтомская, причитающая о своих драгоценностях, да господин Морозов; больше не поместится, потому что место займут мешки с серебром и прочее имущество; а верхами – Матвеич, Полкашка, еще два человека Матвеича, пока что безымянных, да дворецкий Иван Данилыч, знающий слишком много, чтобы его оставлять. Да еще Фролка и Юшка, которого решили посадить на одну из упряжных лошадей форейтором. Всего – одиннадцать душ.

Решено было и всех лошадей из конюшни забрать – заводные кони в таком деле не помеха.

– Едем, благословясь, – сказал Лисицын. – Сестра, не ной! Я тебе новые побрякушки выиграю!

– Позор, позор… – твердила Ухтомская.

– Ванюшка, вот тебе два рубля, – говорила меж тем самому разумному из лакеев Лиза. – Деньги немалые. Следи, чтобы никто из дома до вечера не выходил. Коли кто вздумает сбежать – догоняй, ворочай, живого или мертвого.

– Это правильно, – одобрил Матвеич. Лиза глянула на него свысока – в одобрении этого человека она не нуждалась.

Наконец экипаж тронулся с места. Всадники поскакали следом.

Светлейший князь Григорий Александрович Потемкин, прозванный много лет назад Григорием Вторым, жил в особом корпусе Зимнего дворца, выходившем на Миллионную, и по количеству экипажей, заполнивших улицу, можно было судить о его положении при дворе. Когда в свете подозревали, что князь впал в немилость у государыни, все визиты прекращались. Когда же выяснялось, что тревога была ложной, визитеры мчались к нему, обгоняя друг дружку, и каретами своими совершенно запирали улицу, так что и пешком пройти было трудно.

Последнее такое бедствие случилось не так давно, когда государыня приблизила флигель-адьютанта Александра Ермолова. Новый фаворит старался вредить князю, а тот был слишком горд и уверен в себе, чтобы оправдываться, да и натуру давней своей подруги хорошо знал. Государыня могла увлечься и явить сгоряча большую щедрость, но собирать сведения о близких к ней людях и делать выводы тоже умела. Опала, смутившая даже иностранных дипломатов, оказалась недолгой. В конце концов Потемкин вернул прежнее положение при дворе, Ермолов же был удален и даже отправлен путешествовать за границу.