Дарья Плещеева - Береговая стража

На женской половине было весело – фигурантки и дансерки хвастались праздничными доходами и приключениями. Давали «Парисов суд», а в нем костюмы – все в цветах, радостные, светлые. У каждой из богинь, меж которыми Парис выбирает прекраснейшую, своя свита, у Юноны в белом с золотом, у Минервы в голубом, у Венеры в розовом, на сцене фигуры образуют цветник. Анюта в этом балете танцевала Минерву, партия не самая выгодная, знай шествуй да позы принимай, и ее уже ожидало платье с греческим узором по подолу и шлем с крыльями на голову, большой и неуклюжий. И только один выход – танец с копьем, которое ожидало внизу, на лавке.

Наталья, зайдя в уборную, помогла зашнуроваться. Дуня Петрова плясала Юнону и уже была готова.

– Потуже, Наташа, – сказала она, глядя на возню со шнурами. – И вот что, Аннушка, ты юбки-то укоротила бы.

– Куда уж короче? – удивилась Анюта. И была права – юбки только-только достигали середины икры.

– Хоть на вершок. Прыжков-то у тебя мало, а ноги показать надобно.

Дуня была по-своему права – если тебя бросает любовник, нужно тут же, не позволяя себе страдать, искать следующего. А есть ли средство вернее, чем открытые ноги?

– Я Семена попрошу, пусть чего-нибудь мне в выход добавит, – додумалась Анюта. – Идем вниз.

На лестнице их обогнала Федька Бянкина в мужском костюме. Рябая плясунья неслась вприпрыжку и напевала из «Гостиного двора»:

Федьку учили петь, как и всех воспитанников Театральной школы. Она могла выступить с песенкой в домашнем концерте. Но Анюта отродясь не слыхала, чтобы Федька пела просто так.

Вдруг дансерку осенило: да ведь эта рябая чертовка наверняка не просто знает, где скрывается Санька Румянцев, а даже с ним там амурничает! Подозрение окрепло во время спектакля. Федька так лихо отплясывала в одном ряду с мужчинами, так улыбалась, что Анюта окончательно убедилась: Бянкина счастлива. А какое еще счастье бывает кроме постельного? Подаренные богатым покровителем украшения не так греют душу, как ворованная ночь. Хотя украшения – надолго, а ночь улетает неведомо куда – должно быть, есть у чертей в аду хранилище для таких беспутных ночей. Пришла в голову мысль выследить Бянкину – но другая, мрачная, как сама преисподняя, пресекла ее: что проку-то? Теперь хоть бы Санька перед образами поклялся Красовецкому, что к Анюте и перстом не прикоснулся, бесполезно – откупщик принял решение. Но он был слишком нужен Платовой, чтобы без боя отступиться.

После спектакля Анюта вновь понеслась к дому разлучницы – проверить, где экипаж Красовецкого, да и понять, чем заняты в доме: можно ведь с другой стороны улицы заглянуть в окна верхнего жилья. Варю вызвать не удастся, но хоть что-то разведать; может, узнать господ, которые в масленичный вечер навещают госпожу Васильеву и ее дочку; может, среди них есть знакомцы? Многие молодые и не очень люди ходят за кулисы говорить комплименты дансеркам. Все, все нужно узнать – неизвестно, что пригодится…

Окна ярко светились – видимо, хозяйка устроила знатное угощение и блины пекли сотнями. Вряд ли, что для одного откупщика, – вон, два незнакомых экипажа стоят поодаль, а откупщиковой кареты нет – отправил домой, что ли? Но не ночевать же он там собрался! А что, коли его там и вовсе нет?

Анюта быстро ходила по Малой Садовой улице – взад-вперед, а в голове зрел великолепный план – как спрятать драгоценности. Их нужно сдать в заклад, а деньги свезти к тетке. Коли Красовецкому охота, пусть их выкупает! Но вряд ли он станет отнимать деньги – это уж позор на всю столицу.

Дом на Итальянской обращен фасадом к улице, там же, разумеется, находилось и парадное крыльцо, но имелся и черный ход сбоку, и Анюта о нем уже знала. Она и его не упускала из виду – мало ли что? Вдруг выбежит кто из дворни, посланный с записочкой или поручением. Коли баба – можно остановить, задать вопросец, расположить к себе. Коли мужик… ну и с мужиком управиться можно…

Потому, когда выскочила закутанная до бровей особа женского пола и, обернувшись направо и налево, перебежала улицу, Анюта с нее глаз уж не сводила.

Это была не Варя, не Матреша, не Феклушка… Дворни у Васильевых было человек с двадцать, как раз столько, чтобы обиходить два этажа в доме, и Анюта кое-кого уже знала поименно. Это была и не Парашка – та ниже ростом, а тут – бабища вровень с мужиком. Должно быть, кто-то из кухонных девок, подумала Анюта, туда ставят крепких и здоровенных, там горшков и бочат натаскаешься! И весь вечер простоять у горячей печи с блинными сковородками – тоже богатырское здоровье нужно.

Напротив и чуть наискосок был генерал-прокурорский дом, бывший Шуваловский дворец. К нему по Итальянской подъезжали экипажи – тоже, видно, гостей назвали на блины. Досужий люд, собравшись, по экипажам узнавал их хозяев и судачил, безбожно перевирая придворные новости. Женщина из васильевского дома как раз туда и устремилась, но не просто языком чесать – ее ждал мужчина. Взяв за руку, он отвел ее в сторонку – по Малой Садовой, туда, где было потише. Анюта не могла подойти к ним близко, однако движения наблюдала. Мужчина что-то внушал, женщина кивала. Потом наоборот. Затем он что-то достал, женщина спрятала это за пазуху. Еще поговорили, мужчина опять дал – то ли крохотный сверточек, то ли табакерку, то ли кошелек. Женщина опять быстро сунула за пазуху и побежала прочь.

Это было не амурное свидание – опытная по сей части дансерка сразу поняла, что их отнюдь не купидонова стрела пронзила, а связало какое-то малоприятное дело. Возможно ли было обернуть это дело себе на пользу?

Подождав, пока женщина вернется в васильевский дом, Анюта подошла поближе к мужчине. Он был сутул, худ, плечи держал вздернутыми, нос – опущенным, но очень ловко увернулся, когда на него из вдруг отворившихся дверей выпал пьянчуга. Хорошо было бы, обогнав его, поскользнуться и упасть – он бы поднял, признали бы друг дружку, слово за слово, игра глазок и губок, непременно увязался бы провожать. Анюта поспешила следом – упасть надо, не доходя Невского, там слишком много народа, наверняка придет на помощь не тот, кто нужен.

Она не видела, что следом за ней идет другой мужчина, невысокий, крепкий, не первой молодости, с развалистой походкой – впрочем, зимой, когда скользко, такая походка – самая удобная. Одетый он был очень тепло – в азяме поверх тулупа. И шел неторопливо, словно приноравливаясь к мелкому женскому шагу, соблюдает расстояние.

Спешка оказалась опасной – Анюта поскользнулась, упала вовсе не там, где собиралась, и нога вывернулась самым болезненным образом. Встав, она поковыляла дальше, думая уже не о том мужчине, а об извозчике и о способах лечения ноги. Ей на следующий день предстояло репетировать и танцевать в опере Пашкевича «Скупой».

К счастью, обошлось. Горничная Лушка, сама бывшая фигурантка, умела править такие повреждения, растирать и ублажать суставы и все связочки. Наутро Анюта была готова и к уроку, и к репетициям. А в перерыве, за три часа до представления, опять отправилась на Италь янскую. И на сей раз ее труды оказались успешны – даже не успев замерзнуть, она увидела гостей, приехавших в васильевский дом.

Прикатило двое саней, одни – запряженные отличным рысаком, серым в яблоках, там сидели две дамы, другие – извозчичьи, но извозчика богатого, который держит хороших лошадей и нанимается к приличным господам помесячно. В них приехали два кавалера, выскочили и помогли выйти дамам.

Рядом они гляделись презабавно: первый – высокий, плечистый, второй – маленький, шустрый, как рыбешка на мелководье. Когда высокий повернулся, Анюта чуть не вскрикнула – она узнала Саньку Румянцева.

Это был ее любовник – но одетый в богатую шубу, обутый не в валенки, а в подбитые мехом сапоги, и когда он, протягивая даме руку, сорвал перчатку, на пальце блеснул крупный перстень – тоже, надо полагать, не из дешевых.

– О, Господи… – прошептала Анюта.

Человек, пропавший из театра, потому что ему грозило обвинение в убийстве, обнаружился среди бела дня на Итальянской, одетый почище графа или князя! Понять сие было невозможно.

Любовник вел себя отнюдь не как человек, что скрывается от полицейских сыщиков. Он улыбался, как очень счастливый человек, чающий нового успеха и блаженства.

Анюта подумала, что зря весь театр, да и сама она, грешит на Федору Бянкину, будто бы она знает, где Румянцев прячется. Кабы ей сделалось известно, что он разъезжает по столице с красивой и богатой дамой, то, пожалуй, и в прорубь бы кинулась. А она, вишь, в мужском костюме чистенько кабриоли бьет и пируэты крутит, задрав ногу непотребным образом.

Слишком долго крутиться у васильевского дома Анюта не стала – только убедилась, что экипаж Красовецкого отсутствует. И в душе возродилась надежда – на старом откупщике свет клином не сошелся! Наверняка к девице и другие сватаются – может статься, тот человечек, которого Румянцев сопровождал. А статочно, и сам Румянцев – ишь как разрядился! Может, все это время где-то в карты играл и Фортуне полюбился? О том, что за ночь выигрываются и теряются целые состояния, Анюта знала от Красовецкого.

От души помолившись, чтобы так оно и вышло, Анюта поспешила прочь и на углу столкнулась с горничной Варей. Грех упускать такой случай разведать новости – но Варя была послана в модную лавку забрать шелковые цветы и очень торопилась.

Анюта взяла извозчика и покатила в театр. Ее домыслы о Санькином сватовстве получили подтверждение – Федька ходила мрачнее грозовой тучи. Очень хотелось расспросить фигурантку об этих интригах, и Анюта решила после представления зазвать ее к себе, подарить ей модные ленточки, но Бянкина переоделась и сбежала с умопомрачительной скоростью.

На следующий день Анюту подвела Малаша. Уж совсем обещалась вместе с ней погулять по Итальянской – и не смогла. Анюта прождала ее понапрасну.