– Господи, да как это возможно? – удивилась Лиза.

– Я не знаю.

– Откуда же перстень?

– Перстень мне дали, сказали, что от покровителя, велели носить, не снимая. У меня точно есть покровитель, он заботится обо мне, но я не знаю, кто это.

– Как занятно! Даже не просто занятно, а романтично… – тут Лиза вдруг задумалась. Что-то в этом деле не совпадало.

– А ваш друг, господин Никитин? – спросила она.

– Он, поди, знает. Но не говорит мне.

– И для чего покровитель выбрал вас, тоже не говорит?

– Нет, все сделалось так внезапно… Я был в бедственных обстоятельствах, мне помогли, пообещали, что устроят будущее, одели, как первого щеголя… перстень вот дали…

– А кто дал? Как зовут этого господина?

– Не знаю, я его только раз в жизни видел. Одевается в черное, француз…

– Аббат французский, что ли?

– Может, и аббат, – неуверенно сказал Санька, вспоминая визит к простуженному господину с черной левреткой.

– Таких французов в черном у нас в Петербурге не менее сотни. Ну что же, я своего слова обратно не беру. Я не так воспитана, чтобы сегодня думать о человеке одно, а завтра – другое. Мне кажется, вас хотят впутать в какую-то придворную интригу. Вы молоды, неопытны, не помочь вам – грех, – тут Лиза положила надушенную ладонь на Санькину руку. – Я догадываюсь о ваших обстоятельствах. Вы проигрались в прах?

– Да… – соврал Санька.

– Это случается. У меня самой муж – игрок, я знаю. Вас обчистили мазурики?

– Да…

– И какие-то случайные знакомцы приняли в вас участие?

– Да.

– Принарядили вас, стали возить по светским гостиным, дали вам перстень?

– Да…

– А для чего?

– Сказывали, сильный любовный талисман.

– Вот оно что…

Только одну женщину в столице мог приманить этот талисман, и Лиза поняла, что кто-то объявил ей войну, да не простой человек, а имеющий доступ к Светлейшему князю.

Она не знала, кто бы мог быть этот враг. Но должна была узнать.

– Вы чисты и доверчивы, мой друг, вы слишком чисты и доверчивы. Я боюсь, что вы, пострадав от картежников, попали в руки более опасных злодеев. Мне кажется, что вы и сами это уже подозреваете. Но как я могу помочь вам с Марфинькой, если у вас за спиной – какие-то интриганы? Послушайте меня, я с вами как старшая сестра сейчас говорю, избавьтесь от этих людей! Избавьтесь, пока не поздно, слышите?

Лизе даже не слишком пришлось изображать волнение.

Санька ничего не ответил. Слова Лизы слишком соответствовали его мыслям.

Умозрительная Фемида предстала перед ним со своей неизменной принадлежностью – весами в протянутой руке. На одной чаше весов были подозрительные Никитин, Келлер, вся их братия вместе с загадочным покровителем, а на другой – Марфинька, шестнадцатилетняя красавица с царским приданым. Разумеется, целуясь с ней на горках, Санька о приданом не думал, но оно же было, оно есть, и как о нем забыть?

– Я боюсь, что ваших злодеев уже давно полиция ищет, – добавила Лиза. – Ведь они непременно в темных делах замешаны. Вы что-то знаете? Говорите же! Говорите, пока еще есть возможность вас спасти! Ну?

– Что я могу знать?

– Вы что-то видели! Ей-богу, видели! – тут Лиза совсем перешла в наступление и схватила Саньку за руки. – Думаете, я не понимаю? Вы же врать еще не выучились! Что это было? Что-то странное, непонятное? Расскажите мне, я старше, я опытнее, я разберусь, я помогу вам!

До сих пор так сочувственно с Санькой только Федька говорила – или даже не говорила, а всеми силами давала понять, что поможет, что спасет. Но Федька была влюблена и потому подозрительна – как бы за помощь не пришлось расплачиваться под одеялом. А госпожа Лисицына под одеяло уж точно не лезла – напротив, обещала помочь ухаживать за Марфинькой. И Санька чувствовал, что ей можно доверять.

– Они какими-то сомнительными делами по ночам занимаются, – сказал он. – Вот перед самой Масленицей… или в самом начале?.. Они откуда-то привезли человека, раненого, почти покойника, и мне его показывали, не признаю ли. А с чего я должен его признавать?

– И где теперь этот человек? Жив ли?

– Бог его знает. Коли жив – лежит в доме у нас… то бишь, у них…

– А что говорит доктор?

Санька задумался.

– Не припомню я, чтобы к нему доктора звали. Да мог и не заметить – там домище большой, на две улицы выходит, а может, и на три. Может, звали, а мне не доложили!

– Где же тот домище?

– За Строгановским домом, меж Садовой и Фонтанкой, а как улицы называются – не знаю. От Гостиного очень просто идти – посреди Зеркальной линии перейти Садовую, войти в переулок и шагов с сотню спустя налево поворотить.

– Говорите, раненого приютили?

– Да.

– И в управу благочиния про то не донесли?

– Может, и донесли… Да только к нам полицейские, сдается, не приходили. К ним, то есть…

– Да, разумеется…

Лиза понимала – решение следует принять быстро. Она не сомневалась, что раненый и есть тот пропавший убийца Глафиры Степановой. Кому бы он еще был нужен кроме людей, объявивших Лисицыным войну? На удар следует отвечать ударом, но сперва обезопаситься – сделать так, чтобы Никитин никогда больше не встретился с этим придурковатым господином Морозовым и не узнал, что он все разболтал. Стало быть, нужно поскорее увозить из дому красавчика вместе с его стройными ногами и пустой головой!

– Я помогу вам, – сказала Лиза, – и прежде всего разлучу вас с этими людьми! Ступайте со мной, я соберусь быстро. Едем к Васильевым! Скорее! Марья Дормидонтовна, вели, чтобы закладывали Любезного в санки! Когда придет господин Никитин, скажи ему, что я поехала к Ухтомским.

Это было необходимое вранье. Коли неприятелю угодно – пусть слоняется у дома Ухтомских хоть до второго пришествия.

Лиза повела Саньку в свой кабинетец, соединявшийся с уборной, дверь оставила открытой, и пока девки меняли на ней платье и поправляли прическу, вела светскую беседу – этой беседой она удерживала Саньку от совершенно ненужных размышлений. А сама думала – разболтал ли убийца о тех, кто подослал его к Степановой, или еще молчит? По всему выходило – молчит, иначе полицейские сыщики уже крутились бы вокруг лисицынского особняка, а Матвеич их заметил. Стало быть, нужно отправить убийцу туда, где ему самое место, но как?..

Санька же радовался, что опять увидит Марфиньку. Лишь на мгновение пискнула мыслишка: а что же Федька? Оставлять ее в доме, где живут загадочные злодеи, как-то нехорошо, предупредить, кажется, уже невозможно.

Сама в совершенных летах, подумал Санька, сама выкарабкается. У женщин это как-то иначе, они всегда выкарабкиваются. Анюта уж точно не пропадет – не Красовецкий, так другой брюхан будет к ней приезжать и оставаться на ночь.

Тут Лиза спросила его о том, какая погода на дворе, он ответил, и едва зародившаяся умная мысль так и не состоялась. А она ведь и впрямь была умной: Санька до сих пор верил, что новые друзья спасут его от обвинения в убийстве Глафиры, а если он от друзей отрекается, кто его спасать-то будет?

Лиза появилась нарядная, нарумяненная, повела за собой к сеням. Девки уже донесли ей, что муж съехал со двора, и она гадала – заявится ли вечером или отправился куда-то играть? Супруг был необходим, чтобы через него передать новые сведения Матвеичу: пожаловаться, что-де новый приятель господин Морозов связался с дурными людьми, навести на мысль, что те люди приютили раненого подлеца, из-за которого Лисицын так огорчался, и убедиться, что он понял необходимость отправить к тому дому Матвеича с его людьми.

Когда Лиза и Санька вышли на крыльцо, там же обнаружился Матвеич – стоял, потихоньку беседуя с малоприятной личностью – детиной высоким, сутулым, поглядывавшим вокруг исподлобья, словно ждавшим нападения. Выбора у Лизы не было.

– Погодите, сударь, я должна распорядиться, – сказала она Саньке и сама пошла к Матвеичу, то было против всяких правил приличия, однако необходимо.

Тот, сняв шапку, поклонился, не показывая удивления.

– Слушай, Матвеич, – тихо сказала Лиза. – Я знаю, ты ищешь человека, которого ранили неподалеку от Каменного театра. Так вот, коли он жив, то прячут его поблизости от Гостиного двора, посреди Зеркальной линии перейти Садовую, войти в переулок, через сотню шагов повернуть налево. Там должен быть большой дом, выходящий на две улицы. Присмотри за ним, понял? Плохо будет, коли он жив и заговорит. Сам этим займись. Люди, что его нанимают, опасны.

– Я все сделаю, – отвечал Матвеич.

– Сейчас же. И еще – надобно, чтобы камердинер поскорее заговорил.

Матвеич даже не спросил, о котором камердинере тут речь.

– Сейчас же займусь.

Трудно было выразиться лаконичнее. Лиза даже не придала значения его непочтительному обхождению: не назвал доброй барыней, беда невелика. Пусть лучше докопается, для чего тем людям подсовывать ей вертопраха с перстнем!

И если покажет, что готов ей служить, не слишком считаясь при этом с господином Лисицыным, то одной заботой меньше. С супругом, возможно, проще – тот доволен, что делает Матвеич, считает пройдоху опорой и чересчур благодарен за давние услуги. Лиза же знала – у Матвеича накопилось много таких подвигов, что могут потянуть на дно все семейство, если вдруг в столице поменяется обер-полицмейстер и ретиво возьмется раскапывать старые незавершенные дела. То есть – воспользовавшись его услугами, затем надобно, пока не поздно, от него избавляться.

К крыльцу подкатили сани.

– Скорее, скорее, – твердила Лиза. Не так далеко было вражье логово, Никитин мог очень быстро обернуться.

Кучер Фролка смотрел на нее радостно и преданно, она вздохнула с облегчением – этот никаких Никитиных к ней близко не подпустит. Лиза ответила на его взгляд и поспешила к саням. Господин Морозов помог сесть, сам устроился рядом, Фролка взмахнул кнутом, Любезный вынес санки за ворота и пошел машистой рысью, красуясь и гордясь. Прохожие оборачивались вслед – рысак был знатный.