Дарья Плещеева - Береговая стража

Но Дальновиду после Потапова вторжения было уже не до амурных утех. Он успел задержать сани и тоже туда повалился, обхватил Федьку.

– Вот как тяжко нашему брату кавалеру приходится, – горестно сказал он ей.

Федька промолчала. Добывание приданого уже казалось ей каким-то дурным сном – вроде того бреда после чарки крепчайшего рома.

– Ги-и-ись! – заорал извозчик Пахомыч, хотя на ночной улице беречься и шарахаться было некому. Сани понеслись – и Федька подумала, что такой дивной ночью, под снегом, лучше бы ей кататься в обнимку не с Дальновидом.

Потом была забота – втащить в дом малость протрезвевшего и испуганного Сеньку. Его доставили в гостиную, выдали вместо Потапова тулупа большой шлафрок на вате, мало чем поменьше потапова тулупа, пригодного для путешествия в Сибирь.

В комнату, где возились с Сенькой-красавчиком, вошел Световид, сопровождаемый Выспрепаром. Он откуда-то приехал и раздевался на ходу.

Федька никогда не видела его в таком наряде – в модном парике, в отлично сшитом фраке. Шапошников-Световид выглядел весьма достойным кавалером, хотя красавцем его бы никто не назвал. Именно сейчас Федька разглядела его повадку – человека из хорошего общества, которого учили толковые наставники, который держится с достоинством и движется непринужденно.

Первым делом Световид приказал Никитину утром отправиться на поиски стрелы.

– Должна быть, – сказал он. – Коли наш сокол ясный там застрял в силках, то Миловида захочет про то отписать. Чего-то мы, видать, не предусмотрели…

– Вот Званцев, – Дальновид указал на Сеньку-красавчика. – Как искали! Я себя в жертву принес! Слушай…

И Федьке пришлось узнать о своих странствиях по кабакам в литературном переложении, в котором гротеск легко перерастал в патетику и правда служила незримым основанием для развесистого вымысла.

– Вот славно! – воскликнул Световид, выслушав донесение. – Изловили молодца! Теперь видишь, Фадетта, что мы бы без тебя не управились, ты одна его в лицо знала. В деле поимки этого бездельника стала главной.

Выспрепар принес ковш огуречного рассола и заставил Сеньку сделать несколько глотков.

– Оставьте меня, ироды, – совсем внятно сказал красавчик.

– Иродами нас назвал – значит, соображает! – обрадовался Дальновид.

– Ты, Званцев, отчего в театре столько времени не был? – очень строго спросил Световид. – Где пропадал? И как у сводни оказался? У тебя ж невеста есть, госпожа Огурцова, чего по девкам бегать вздумал?

– Какая она мне невеста?! – вдруг заорал Сенька. – Сука она, курва! Ничего, ничего! Отольются мышке кошкины слезки… тьфу!.. Не так!

– Гляди ты, ожил, – заметил Выспрепар. – И с чего ты, кавалер, так ее вдруг невзлюбил? Чем не угодила?

– Сука, – повторил Сенька. – Как амуриться – так я хорош, а под венец – с дворянином! А мне – сто рублей отступного и пинком под гузно! А я ее, курву, три года без устали тешил и ярил!

– С того и запил? – уточнил Световид. – С того и все сто рублей на девок протратил?

– Эх… – ответил Сенька и махнул рукой.

– Все совпало, – сказал Световид, повернувшись к Федьке. – По тому адресу, что ты раздобыла, я человека посылал, и он мне доложил, что Огурцова вздумала знатной барыней стать. К ней посватался отставной пехотный майор, весь в долгах, но роду почтенного. Она и решила для будущих деток дворянство приобресть. Разумная особа, что и говорить. Что, братцы сильфы, будем сейчас терзать несчастного или дадим проспаться?

– Покажем ему нашего страдальца и отправим сразу в кровать, – посоветовал Выспрепар. – Не то он нам спьяну такого наврет – не расхлебаем.

– Ну, хорошо, Потап Ильич, помоги ему, – велел Световид и первый вышел из гостиной.

– Сударыня, – наигалантнейше сказал Федьке Дальновид, пропуская перед собой. Затем он придержал дверь, пока Потап протаскивал Сеньку.

Вся компания собралась в комнате, где лежал раненый. Он уже приходил в сознание, но ненадолго. Сейчас как будто спал. Григорий Фомич принес двусвечник. Выспрепар осветил бледное лицо раненого, а Дальновид спросил:

– Ну что, узнаешь?

– Как не узнать, это ж Егорка Волчок…

– Слава те, Господи! – с чувством произнес Выспрепар. – Теперь хоть понятно, кого вы с Потапом притащили.

– И кто таков Егорка Волчок? – полюбопытствовал Световид.

– Да кто… наш человек, из фигурантов…

– Нет у нас такого! – вмешалась Федька.

– Был… – тут вдруг на Сеньку снизошло просветление, а может, спермацетовые свечи способствовали узнаванию: – Бянкина, ты, что ли?

– Главное – что признал, – сказал Световид. – Вот ниточка, ведущая к убийству, и не дай бог, чтобы порвалась. Теперь, сильфы, мы переходим на военное положение. Волчка охранять. Этого чувствительного любовника не выпускать. Сдается, завтра мы узнаем, кто приказал убить Глафиру Степанову, и как это удалось сделать. Кстати – Григорий Фомич, Румянцев не давал о себе знать?

– Нет, сударь.

– Не нравится мне это, – заметил Дальновид. – Не могла его прелестница до утра у себя оставить, даже если бы пожелала.

Федька открыла было рот – спросить: кто?!

Это не могла быть Анюта – той хватало сейчас забот из-за откупщика, и рисковать она бы ни за какие коврижки не стала. Это не могла быть Марфинька Васильева – девушка из богатого дома никогда одна не остается, а подкупать девок она в шестнадцать лет вряд ли выучилась. Так кто же?

– Ясно же, кто приказал – братья Ухтомские, вот и Мироброд в письме про то написал, – напомнил Выспрепар.

– Ухтомские ли? – спросил шустрый Дальновид. – Слишком явно тянется дорожка к этим господам. Проверять надобно, братцы сильфы, каждое слово проверять! И даже коли Ухтомские – не может быть, чтобы гвардейцы, офицеры, сами до того додумались!

– Уведи этого пьяного селадона, Григорий Фомич, он стоя спит, – сказал Световид, словно бы не слыша товарищей. – Ну, Фадетта, каково?

– Отлично, Световид, – упрямо вздернув подбородок, отвечала Федька. Она не имела права показать, что обеспокоена еще одной женщиной, вклинившейся между ней и Румянцевым.

– Отлично, – согласился он.

Лиза следила за развитием событий и тихо радовалась. Девки исправно доносили о занятиях супруга. И о том, что явился с докладом Матвеич, тоже сообщили. Лиза знала, что Матвеичу велено купить зелье, вроде знаменитой «аквы тофаны», которое отправляет людей на тот свет. Ей очень хотелось знать подробности, и потому она воспользовалась чуланчиком, примыкавшим к кабинету, где загодя, несколько лет назад, была проделана в стене дырка. Чуланчик она посещала редко, обычно все необходимое муж сам выбалтывал. После того, как неизвестные благодетели спасли убийцу Глафиры Степановой, за мужем нужен глаз да глаз: ну как сделает опасную глупость? Да и за Матвеичем также.

– Передано вместе с задатком, – говорил незримый Матвеич. – Баба там жадная, да ей и Полкашка много чего наобещал, а он, хоть страшнее, чем смертный грех, малый речистый. Одно плохо – зелье-то Волчок добывал, а где он, что с ним, – неведомо. Так-то, добрый барин. Хорошо, коли он уже преставился и все, что знает, с собой на тот свет поволок. А прочее – как задумывали.

– Зелье надежное? – спросил супруг.

– Когда ж я что ненадежное делал? Обижать изволите. Зелье проверенное.

– Кем, как?

– Про то у Волчка надо бы спрашивать. Сказывал – самолично проверил, едкое и злое. Тот, на ком испытывали, близок к смерти. Смерть, правда, тяжкая, что уж говорить. Но он – мужичина крепкий. А субтильное создание недолго промучится. Не извольте беспокоиться.

Лизе не было нужды подглядывать, она и так представляла себе эту картину: супруг сидит в кресле, напротив стоит Матвеич с видом нарочито почтительным. Он, как и жена, умел внушить супругу умные мысли так, что тот вскоре начинал считать их своими. Вот только забавно, что сотрудничать с ловким Матвеичем приходится таким странным образом, через посредника. Он, очевидно, все еще считает ее красивой и не слишком умной барыней. А она ему цену знает. С первой встречи отметила: глаза у этого плешивого проныры умные. Если бы не он – не было бы у Лисицына особняка, драгоценностей, Желанного с Любезным. Не стать ему выгодным женихом. Не сказала бы тетушка Авдотья: «Не пробросайся, Лизка! Голодранца всегда найти успеешь, а этот – жениться хочет!» И уже не понять – клясть Матвеича за его проделки, благословлять ли…

Живя с немилым, поневоле примешься мечтать о взлете, о победах в высшем свете, о придворных балах и карточной игре за столом самой государыни. Иного-то уже не остается.

– Что камердинер? – спросил супруг.

– В надежном месте, и туда к нему будет доставлен нужный человечек, опросить и записать показания. И тут же им будет дан ход, коли вы, барин, не поскупитесь.

– Много ли просит?

– Для начала хватит ста рублей.

Лиза мысленно простилась с изумрудным глазетом, который присмотрела во французской лавке. Для будущих побед ей непременно требовалось ярко-зеленого цвета платье, которое видно издалека. И вот оно ускользало – но ненадолго.

– Надобно поторопиться, – сказал супруг, выдавая Матвеичу деньги. – Черт его разберет, где Волчок, так что, пока не сыскался… ничего не разнюхали?..

– Есть у меня подозрение.

– Какое?

– Такое, что вокруг вас, добрый барин, петли вьют.

– Полиция? – помолчав, спросил супруг. – Ну так тем делам уж срок вышел, кто ими станет заниматься. Каждый день новых прибавляется.

Матвеич ничего не ответил, но это молчание, если перевести на слова, говорило: так-то так, да ведь и не простые люди в управу благочиния жаловались.

Судя по всему, ответное молчание супруга означало: да и пусть жалуются на здоровье, пока у нас обер-полицмейстером дурак Рылеев, можно хоть памятник Петру Фальконетовой работы ночью унести – и следа сыщики не возьмут, ибо подбирает их себе под стать.