Прижав Катриону к себе, он припал к ее губам горячим поцелуем. Его язык проник в ее рот, они с жадностью пили нектар губ друг друга. А потом его сильные руки осторожно уложили ее на пол. На мгновение оторвавшись от девушки, Роберт в один миг сорвал с себя рубашку и, сложив ее, подложил под голову Катрионы.

Она любовалась его телом, четко выделявшимся в полумраке пещеры. Под кожей плоского живота и широкой грудной клетки играли мощные мускулы. Роберт был прекрасен, как греческий бог. Приподняв руку, Катриона дотронулась до него, изнывая от желания.

Опустившись возле Катрионы на пол, Роберт медленно распростерся на ней. Она взяла его лицо в свои ладони, а потом ее руки скользнули по его густым волосам, по плечам, по спине… Его тело было твердым и упругим. Катриона закрыла глаза, когда пальцы Роберта осторожно пробежали по ее ногам, стягивая с них по очереди чулки.

Его нежность, его умелая медлительность сводили ее с ума, заставляли забыть обо всем на свете. Волны наслаждения понесли ее вперед, она старалась не упустить ни единого мгновения блаженства, когда, расстегнув пуговицы на ее лифе, Роберт стал снимать с нее платье.

Прохладный воздух обжег ее кожу. Услыхав, что Роберт встает, Катриона открыла глаза и стала наблюдать за тем, как он снимает с себя бриджи. Затем герцог опустился на колени и снова обнял Катриону. Ее руки лихорадочно ласкали его, они, как бабочки, порхали по его телу, пока не дотронулись до горячего, возбужденного естества. Она услыхала, как он вскрикнул от удовольствия. Катрионе было приятно осознавать, что и она может дарить Роберту такое же наслаждение, какое он дарил ей. Ее пальцы инстинктивно ласкали плоть. Горячее, прерывистое дыхание Роберта опаляло Катрионе кожу, но вдруг он остановил ее руку.

— Не спеши, любовь моя, — хрипло прошептал он. — Не надо спешить. У нас с тобой много времени…

Приподняв голову, Роберт принялся осыпать горячими поцелуями лоб, веки, щеки Катрионы. Затем он опустился чуть ниже и лизнул чувствительную кожу на ее шее, отчего тело девушки сотрясла дрожь наслаждения. Когда его губы дотронулись до ее отвердевших сосков, Катриона инстинктивно выгнулась. В ее теле уже бушевало пламя страсти, потушить которое мог лишь Роберт.

Вдруг, скользнув легкими поцелуями по ее животу, он раздвинул ей ноги и дотронулся губами до ее лона. Катриона застонала, пораженная не испытанным доселе наслаждением, от которого ее охватил огонь страсти. Она хотела остановить его, но язык отказывался подчиняться ей. Роберт умело ласкал ее, он точно знал, что надо сделать для того, чтобы подарить любимой как можно больше удовольствия.

Не в силах сдерживаться, Катриона отдалась бушевавшему в ней пламени и застонала, испытывая высшее наслаждение. Оторвавшись от ее лона, Роберт очень-очень медленно и глубоко вошел в нее — так глубоко, что, казалось, они стали единой плотью.

На этот раз она не испытала боли — лишь сладкое, божественное чувство наполняло ее. Постепенно движения Роберта становились все стремительнее, и наконец он взорвался внутри нее, наполняя ее тело горячим семенем.

… Придя в себя, Роберт ласково потрепал волосы Катрионы и медленно вышел из нее. Когда он вытянулся рядом с девушкой, Катриона положила голову ему на грудь, слушая отдаленный шум моря.

Она полюбила этого человека и готова отдать ему всю себя. Катриона хотела бы провести с ним остаток жизни, но знала, что это невозможно. Роберт никогда не сможет полюбить ее так же сильно, как она любит его, потому что, несмотря на те чудные мгновения, что они подарили друг другу, он был и навсегда останется герцогом, а она — всего-навсего дочерью простого шотландского фермера.

И все же это она, Катриона Макбрайан, прижавшись к Роберту, прошептала ему прямо на ухо слова, которых он не мог понять:

— Tha Gaol Agam Ort. — Что в переводе с гэльского означало: «Я тебя люблю…»

Глава 18

Катриона открыла глаза. Было темно и так тихо, что она слышала биение собственного сердца. Ее щека покоилась на груди Роберта, и девушка чувствовала себя так спокойно, не сомневаясь, что находится под надежной защитой. Роберт еще спал.

Некоторое время Катриона лежала, не двигаясь. Она прислушивалась к ровному биению сердца Роберта, ощущая его теплое дыхание на своем лбу. И вдруг она поняла, что больше не слышит плеска волн.

Окончательно проснувшись, девушка села и потрясла Роберта за плечо.

— Катриона? — сонным голосом пробормотал он. — Что-нибудь случилось?

— Нет. — Она уже стояла на ногах. — Наступил отлив. Наконец-то мы можем вернуться ко мне домой и узнать, не пришло ли какой весточки от отца.

Присев, девушка нащупала на полу свое платье. Странно, Катрионе не терпелось поскорее попасть домой и узнать хоть что-нибудь об Энгусе Макбрайане, но в то же время она вовсе не хотела уходить отсюда. Здесь, в этом отдаленном уголке пещеры, был их собственный рай, их убежище, где никто не мог их найти и где разница в происхождении не имела никакого значения. Тут не было ни лордов, ни их подданных. В пещере оказались лишь Мужчина и Женщина. Влюбленные. Зато за ее вековыми каменными стенами — это Катриона знала наверняка — никто не позволит им оставаться теми, кем они были в этой темной пещере.

Надев платье, Катриона отыскала в темноте рубашку и бриджи Роберта.

— Вот твои вещи, — проговорила она, вкладывая одежду в руки герцога.

Одевшись, они стали выбираться наружу. Надо было идти очень осторожно — прилив отступил, оставив на каменном полу большие лужи и несметное количество скользких водорослей. Но Катриона хорошо знала дорогу по темному лабиринту, поэтому вскоре они оказались у подножия лестницы, ведущей в библиотеку Россмори.

Приведя в действие рычаг, девушка отодвинула в сторону дверь. В библиотеке было темно — уже наступила ночь, и Катрионе пришлось оставить Роберта в дверях, а самой направиться к камину, где на полке лежала коробочка с трутом. Несколько движений — и комната наполнилась зыбким и теплым светом свечки.

— Катриона! — позвал Роберт. — Ну что там?

— Ничего-ничего, — тихо промолвила девушка. — По-смотрю-ка, нет ли там еще одного подсвечника. — Она направилась в другой конец комнаты.

И вдруг Роберт схватил ее за руку. Девушка повернулась к нему.

— Катриона!

Подняв голову, она посмотрела ему в глаза, которые внимательно разглядывали ее. Он смотрел прямо на нее. Казалось, он видит, а на лице его играла такая улыбка, какой Катрионе еще не доводилось у него видеть. Эта улыбка освещала его лицо, его глаза, отчего они засияли каким-то необыкновенным золотистым светом. Кажется… Кажется, он узнал ее.

Катриона улыбнулась ему в ответ.

— Даже в самых смелых мечтах я не мог представить себе, до чего ты прекрасна, — тихо вымолвил он.

— Ох, Роберт, ты прозрел!.. — только и смогла выдохнуть Катриона.

Девушка в восторге обвила его шею своими руками, случайно задув при этом свечу. Роберт лишь засмеялся.

— Дорогая, не стоит гасить свет теперь, когда я вижу и могу вдоволь любоваться тобой.

Отпустив его, Катриона схватилась дрожащими руками за коробочку с трутом. Ей не сразу удалось разжечь свечу, а когда она сделала это, то, обернувшись, увидела рядом с собой Роберта.

Герцог готов был поклясться, что все это ему снится, если бы не дергающая боль в глазах. Но Катриона… Ради того, чтобы видеть ее, можно было снести и не такую боль. Копна ее каштановых волос растрепалась, но отливала дивным золотистым блеском в свете свечи. У нее была хрупкая фигурка и точеные, изящные черты лица, в которых, однако, сквозила сила и решительность. Сильный характер выдавала и посадка ее головы, упрямо вздернутый вверх подбородок. А ее глаза!.. Роберту и в голову не приходило, что у женщины могут быть такие ясные, сияющие глаза! Теперь, когда он мог видеть их, заглядывать в их бездонную глубину, он больше не хотел смотреть ни на что другое.

— А цвет твоих глаз и вправду напоминает грозовое небо, — усмехнулся он и с этими словами обнял Катриону.

Наконец-то он увидел ее!

— Значит, это было правдой, — улыбнувшись, прошептала она, когда Роберт отпустил ее.

— Ты о чем?

— Знаешь, вообще-то я не хотела тебе говорить… Думала, вдруг ничего не получится, и ты… — Она помолчала, подбирая нужные слова. — Так вот… Прошлой ночью, когда мы с тобой ездили на Линнанглас… В общем, я специально привезла тебя туда, чтобы вернуть тебе зрение.

Казалось, Роберт смутился.

— Да-а? Ну что ж… Я вижу… — неуверенно пробормотал он.

Катриона рассмеялась.

— Ну да, конечно, ты видишь! — воскликнула она. — И все из-за белого вереска.

— Того самого цветка, который ты искала, когда была маленькой девочкой?

— Почти угадал! Дело в том, что этот самый цветок, правда, засушенный, дала мне мама. Это она нашла его, когда была девочкой. И это она велела мне отвезти тебя к озеру. Она сказала, чтобы я растерла лепестки у тебя над головой, а затем завела тебя в воды Линнангласа. Мама пообещала, что это вернет тебе зрение. — Девушка залилась счастливым смехом. — Так и случилось.

Роберт молча слушал Катриону, дивясь ее детской непосредственности — похоже, она и в самом деле поверила, что манипуляции с засушенным цветком вновь сделали его зрячим. До этого он ни разу не говорил ей о том, что его зрение постепенно восстанавливается, что он тренирует глаза, приучая их к свету. Он не хотел говорить об этом, потому что не был уверен в том, что его недуг пройдет. А теперь… Теперь, когда, по сути, свершилось чудо, он и подавно ничего не расскажет Катрионе — пусть верит, что это она помогла ему. Было в ней что-то необыкновенное, что-то волшебное, и это сводило герцога с ума.

Так что, улыбнувшись, Роберт лишь проговорил:

— Надо будет не забыть поблагодарить Мэри, когда мы придем к тебе домой.


Когда они верхом направились по болотам к жилищу Макбрайанов, небо заволокло тучами. Сквозь небольшое окошко был виден тусклый свет. Подъехав к дому, они хотели было привязать Баяра к коновязи, как вдруг дверь с шумом распахнулась, и из дому выбежала обезумевшая Мерид.